Do or die
Несмотря на то, что Юг Х де Лузиньян, нынешний приемный отец английского короля, вовремя отправил свою падчерицу Джоан из Франции, чтобы она успела на собственную свадьбу с Александром Шотландским, отношения между Англией как королевством и Лузиньянами оставались натянутыми. Их ожидали с визитом летом 1222, чтобы решить множественные проблемы с владениями английской короны во Франции, которые Юг Х заграбастал после женитьбы на Изабелле, и все необходимые для безопасного путешествия документы были супругам вручены, но они не приехали. Это до крайности обозлило папу Гонориуса III, который ещё пару лет назад написал эдикт на отлучение Юга де Лузиньяна от церкви, но не опубликовал, теперь решил Лузиньяна от церкви всё-таки отлучить.
Фамильный замок Лузиньянов
читать дальшеНе могу сказать, с чем было связано первое, и почему оно не было опубликовано. Напрашивается простейшее объяснение: его брак с женщиной, которая формально была когда-то его приемной матерью. Но у Лузиньянов была своя, ужасно сложная история отношений со всеми окружающими, так что могло быть что угодно.
Не то чтобы новый супруг королевы Изабеллы в этом смысле отличался от своих предков, которые испокон веков были верны только своим интересам, легко меняя союзников и противников, если того требовали условия их процветания. Тем не менее, все Лузиньяны участвовали во всех возможных крестовых походах с самого начала, и некоторые из них в этих походах даже погибали, что говорит о том, что общая воинственность и беспринципность их поведения была скорее особенностью этого рода, нежели проявлением персональной мерзостности характера отдельного его представителя.
В Англии это понимали хорошо, так что королевский совет при Генри III упросил папу с метанием громов и молний пообождать. Политика выказывания уважения оказалась правильной, и Лузиньяны соблаговолили прислать представителя для оформления подорожных документов, которые и были выданы на срок до 1 августа (хотя папа всё-таки напомнил Югу Х о готовности интердикта к публикации 25 июля). И тут вдруг (или не вдруг) подгадил Ллевелин Уэльский – воспользовавшись тем, что Маршалл-младший отправился по делам в Ирландию, он разорил Киннерли и Виттингтон Кастл, о чем, конечно тут же стало известно во Франции. Пока Ранульф Честерский пытался утихомирить родственничка, Маршалл узнал о происходящем, и прибыл с большим войском в Южный Уэльс, где не просто навешал Ллевелину плюх, а ещё и взял Кардиган Кастл и Кармартен.
Тем не менее, встреча Генри III, Ллевелина и Маршалла в Ладлоу не привела ни к чему, так что Маршаллу с Лонгспи пришлось начать в Уэльсе полноценную военную кампанию, имея возможной целью заменить, в конечном итоге, Ллевелина на сыновей последнего законного правителя Среднего Уэллса, Гвенвинвина. К слову сказать, королевский совет не стал спрашивать у Маршалла Карлеон Кастл в качестве залога верности, как это планировалось, поскольку хорошее настроение этой опоры режима внезапно стало приоритетом в деятельности совета.
Пока Англия воевала в Уэльсе, Франция прощалась с Филиппом Августом, который умер в 57 лет, из которых он просидел на троне почти 43 года. В наше время по подобным случаям принято выражать более или менее искреннее соболезнование, но Генри III, приближающийся к своему 16-летию, отправил наследнику усопшего требование вернуть Нормандию, что он клялся сделать, ещё покидая когда-то Англию. Одновременно Стефан Лэнгтон, при поддержке епископов Англии, обратился напрямую к архиепископу Реймса, выразив просьбу, чтобы принц Луи не был коронован, покуда не исполнит данную им клятву. А Пандульф, находившийся в Риме, обратился в папе Гонориусу с просьбой запретить коронацию Луи. Ну а поскольку в те времена дипломатию уважали только в том случае, если она подкреплена силой, Англия обратилась к баронам Нормандии с призывом скинуть французское иго, и к баронам Пяти Портов с приказом приготовить плавсредства.
Готовясь к войне во Франции, англичане постарались избежать противостояния с Лузиньянами, или даже сделать Юга Х своим союзником, и передали ему город Коньяк и крепость в Бельмонте до наступления совершеннолетия Генри III. Это было явным подкупом, но подкуп в качестве одного из средств государственной дипломатии в те времена был вполне одобряем. Папа Гонориус III тоже повел себя дипломатично. Он не стал опубликовывать интердикт принцу Луи, да и не мог это сделать, собственно, пока принц не отказался бы официально соблюсти данную им официальную же клятву. Он дал текст интердикта английским послам, которые поспешили с ним в Париж, чтобы надавить на Луи, поставив возможность его коронации под вопрос. Но послы опоздали. Архиепископ Реймсский и ухом не повел на требования англичан, и короновал Луи VIII 6 августа 1222 года – до того, как архиепископ Кентерберийский добрался до Парижа.
Воевать с королем Франции было бы намного проблематичнее, чем с каким-то там принцем-клятвопреступником, но проблема с грядущей войной этим не ограничивалась. Во-первых, война – это дорого, а тут ещё в Англию прибыл к Генри III дорогой во всех смыслах гость, Жан де Бриенн, титулярный король Иерусалима. Титулярный потому, что королем он стал через брак с наследницей титула, а после её смерти остался на троне в роли регента их дочери. Он, собственно, занимался, в основном, административной деятельностью, что не уберегло его от проблем с иерусалимскими баронами, отличавшимися исключительной склочностью даже по меркам XIII века.
В Англию де Бриенн приехал за деньгами, которые должны были обеспечить возможность нового крестового похода, и за будущими крестоносцами. Деньги ему были обещаны ещё в прошлом году, но налог, из которого они должны были быть выплачены, ещё даже не был собран, так что бедняге пришлось удовольствоваться почетом, явным восторгом набожного подростка-короля, да четырьмя сапфирами высшего качества, которые ему подарил Генри III. Сапфиры де Бриенн пожертвовал, впрочем, святилищу Томаса Бекетта – драгоценными камнями его было не удивить, да и, похоже, алчностью Жан де Бриенн не страдал.
Его не слишком плодотворный визит стал напоминанием королевскому совету, что транжирить деньги на войну во Франции было бы делом неосторожным – лишних денег просто не было. А отмахнуться от де Бриенна было нельзя, потому что он, собственно, был родственником: дедом деда Генри III, Генриха II, был Фульк Иерусалимский, так что дочь де Бриенна Изабелла, будущая королева Иерусалима, приходилась троюродной кузиной Генри III. Это даже если оставить в стороне факт, что Святейший престол, ощутимо поддерживающий малолетнего короля, был одержим идеей крестовых походов и Святой Земли, лицом которой был де Бриенн.
Второй проблемой в вопросе войны с Францией был Ллевелин, с которым всё никак не удавалось договориться. Получивший плюх от Маршалла вождь валлийцев решил, что Лондону сейчас не до него, и в сентябре осадил Булс Кастл, который держал Реджинальд де Браоз. Замок был так себе, не в камне, многократно переходивший из рук в руки между валлийцами и англичанами, да и де Браоз был зятем Ллевелина, но королевским войскам пришлось двинуться на выручку. Ллевелин отступил без боя, но королевскими войсками руководил Хью де Бург, не настроенный закончить дело именно на этом. Закончил он его, взяв (без особых усилий) замок Монтгомери, принадлежавший Ллевелину, а архиепископ Кентерберийский, для полноты картины, ещё и отлучил Ллевелина от церкви. Вряд ли валлийский вождь и усом бы повел в ответ на такое отлучение, если бы Ранульф де Блондевиль не объяснил дорогому родственнику, что нерукопожатые правители долго не живут, а для рукопожатости в приличном средневековом обществе, с церковью надлежало быть в хороших отношениях. В общем, 8 октября Ллевелин явился в Монтгомери Кастл повиниться и получить прощение.
За всеми этими хлопотами поход на Францию как-то всё задерживался и задерживался, а когда время для него высвободилось, сэры и пэры королевского совета уже перекипели и задумались о том, что всё мероприятие выглядит не слишком разумным уже с финансовой точки зрения. Да и не слишком законным. Во-первых, от нынешнего французского короля так и не был получен четкий ответ на то, чья Нормандия. Да, принцем он обещал её вернуть англичанам, но теперь-то он всегда мог заявить, что клятву он давал в условиях, угрожавших его жизни (что отчасти было правдой), а такая клятва силы не имела. Более того, между двумя королевствами существовал договор о мире до конца апреля 1224 года, и на нарушение мирного договора папская власть точно не посмотрела бы сквозь пальцы, учитывая явную важность Франции для Рима и папских планов.
В общем, во Францию вместо войска отправились дипломаты с целью даже продлить мирный договор. Увы, в качестве короля Луи VIII оказался ничуть не умнее, чем в качестве принца, даром что ему было уже 36 лет. Единственным «достижением» его короткого правления стала замена еврейских банкиров банкирами из Ломбардии. Так что английским послам он важно заявил, что рассматривает «империю Ангевинов» частью законных владений английской короны, и вообще собирается в скором времени вернуться с армией в Англию, потому что считает себя законным королем и Англии тоже – ведь корону ему предложили, совершенно добровольно, английские бароны.
Учитывая проблему с альбигойцами, Луи VIII блефовал относительно своих планов оспорить английскую корону, но он был совершенно серьезен в отношении владений англичан во Франции – после серии кампаний 1224 – 1226 годов, когда он то ли покорил, то ли освободил Пуату, Сентонж, Перигор, Ангумуа и несколько городов в Лангедоке, у англичан на континенте осталась только Гасконь.
Фамильный замок Лузиньянов
читать дальшеНе могу сказать, с чем было связано первое, и почему оно не было опубликовано. Напрашивается простейшее объяснение: его брак с женщиной, которая формально была когда-то его приемной матерью. Но у Лузиньянов была своя, ужасно сложная история отношений со всеми окружающими, так что могло быть что угодно.
Не то чтобы новый супруг королевы Изабеллы в этом смысле отличался от своих предков, которые испокон веков были верны только своим интересам, легко меняя союзников и противников, если того требовали условия их процветания. Тем не менее, все Лузиньяны участвовали во всех возможных крестовых походах с самого начала, и некоторые из них в этих походах даже погибали, что говорит о том, что общая воинственность и беспринципность их поведения была скорее особенностью этого рода, нежели проявлением персональной мерзостности характера отдельного его представителя.
В Англии это понимали хорошо, так что королевский совет при Генри III упросил папу с метанием громов и молний пообождать. Политика выказывания уважения оказалась правильной, и Лузиньяны соблаговолили прислать представителя для оформления подорожных документов, которые и были выданы на срок до 1 августа (хотя папа всё-таки напомнил Югу Х о готовности интердикта к публикации 25 июля). И тут вдруг (или не вдруг) подгадил Ллевелин Уэльский – воспользовавшись тем, что Маршалл-младший отправился по делам в Ирландию, он разорил Киннерли и Виттингтон Кастл, о чем, конечно тут же стало известно во Франции. Пока Ранульф Честерский пытался утихомирить родственничка, Маршалл узнал о происходящем, и прибыл с большим войском в Южный Уэльс, где не просто навешал Ллевелину плюх, а ещё и взял Кардиган Кастл и Кармартен.
Тем не менее, встреча Генри III, Ллевелина и Маршалла в Ладлоу не привела ни к чему, так что Маршаллу с Лонгспи пришлось начать в Уэльсе полноценную военную кампанию, имея возможной целью заменить, в конечном итоге, Ллевелина на сыновей последнего законного правителя Среднего Уэллса, Гвенвинвина. К слову сказать, королевский совет не стал спрашивать у Маршалла Карлеон Кастл в качестве залога верности, как это планировалось, поскольку хорошее настроение этой опоры режима внезапно стало приоритетом в деятельности совета.
Пока Англия воевала в Уэльсе, Франция прощалась с Филиппом Августом, который умер в 57 лет, из которых он просидел на троне почти 43 года. В наше время по подобным случаям принято выражать более или менее искреннее соболезнование, но Генри III, приближающийся к своему 16-летию, отправил наследнику усопшего требование вернуть Нормандию, что он клялся сделать, ещё покидая когда-то Англию. Одновременно Стефан Лэнгтон, при поддержке епископов Англии, обратился напрямую к архиепископу Реймса, выразив просьбу, чтобы принц Луи не был коронован, покуда не исполнит данную им клятву. А Пандульф, находившийся в Риме, обратился в папе Гонориусу с просьбой запретить коронацию Луи. Ну а поскольку в те времена дипломатию уважали только в том случае, если она подкреплена силой, Англия обратилась к баронам Нормандии с призывом скинуть французское иго, и к баронам Пяти Портов с приказом приготовить плавсредства.
Готовясь к войне во Франции, англичане постарались избежать противостояния с Лузиньянами, или даже сделать Юга Х своим союзником, и передали ему город Коньяк и крепость в Бельмонте до наступления совершеннолетия Генри III. Это было явным подкупом, но подкуп в качестве одного из средств государственной дипломатии в те времена был вполне одобряем. Папа Гонориус III тоже повел себя дипломатично. Он не стал опубликовывать интердикт принцу Луи, да и не мог это сделать, собственно, пока принц не отказался бы официально соблюсти данную им официальную же клятву. Он дал текст интердикта английским послам, которые поспешили с ним в Париж, чтобы надавить на Луи, поставив возможность его коронации под вопрос. Но послы опоздали. Архиепископ Реймсский и ухом не повел на требования англичан, и короновал Луи VIII 6 августа 1222 года – до того, как архиепископ Кентерберийский добрался до Парижа.
Воевать с королем Франции было бы намного проблематичнее, чем с каким-то там принцем-клятвопреступником, но проблема с грядущей войной этим не ограничивалась. Во-первых, война – это дорого, а тут ещё в Англию прибыл к Генри III дорогой во всех смыслах гость, Жан де Бриенн, титулярный король Иерусалима. Титулярный потому, что королем он стал через брак с наследницей титула, а после её смерти остался на троне в роли регента их дочери. Он, собственно, занимался, в основном, административной деятельностью, что не уберегло его от проблем с иерусалимскими баронами, отличавшимися исключительной склочностью даже по меркам XIII века.
В Англию де Бриенн приехал за деньгами, которые должны были обеспечить возможность нового крестового похода, и за будущими крестоносцами. Деньги ему были обещаны ещё в прошлом году, но налог, из которого они должны были быть выплачены, ещё даже не был собран, так что бедняге пришлось удовольствоваться почетом, явным восторгом набожного подростка-короля, да четырьмя сапфирами высшего качества, которые ему подарил Генри III. Сапфиры де Бриенн пожертвовал, впрочем, святилищу Томаса Бекетта – драгоценными камнями его было не удивить, да и, похоже, алчностью Жан де Бриенн не страдал.
Его не слишком плодотворный визит стал напоминанием королевскому совету, что транжирить деньги на войну во Франции было бы делом неосторожным – лишних денег просто не было. А отмахнуться от де Бриенна было нельзя, потому что он, собственно, был родственником: дедом деда Генри III, Генриха II, был Фульк Иерусалимский, так что дочь де Бриенна Изабелла, будущая королева Иерусалима, приходилась троюродной кузиной Генри III. Это даже если оставить в стороне факт, что Святейший престол, ощутимо поддерживающий малолетнего короля, был одержим идеей крестовых походов и Святой Земли, лицом которой был де Бриенн.
Второй проблемой в вопросе войны с Францией был Ллевелин, с которым всё никак не удавалось договориться. Получивший плюх от Маршалла вождь валлийцев решил, что Лондону сейчас не до него, и в сентябре осадил Булс Кастл, который держал Реджинальд де Браоз. Замок был так себе, не в камне, многократно переходивший из рук в руки между валлийцами и англичанами, да и де Браоз был зятем Ллевелина, но королевским войскам пришлось двинуться на выручку. Ллевелин отступил без боя, но королевскими войсками руководил Хью де Бург, не настроенный закончить дело именно на этом. Закончил он его, взяв (без особых усилий) замок Монтгомери, принадлежавший Ллевелину, а архиепископ Кентерберийский, для полноты картины, ещё и отлучил Ллевелина от церкви. Вряд ли валлийский вождь и усом бы повел в ответ на такое отлучение, если бы Ранульф де Блондевиль не объяснил дорогому родственнику, что нерукопожатые правители долго не живут, а для рукопожатости в приличном средневековом обществе, с церковью надлежало быть в хороших отношениях. В общем, 8 октября Ллевелин явился в Монтгомери Кастл повиниться и получить прощение.
За всеми этими хлопотами поход на Францию как-то всё задерживался и задерживался, а когда время для него высвободилось, сэры и пэры королевского совета уже перекипели и задумались о том, что всё мероприятие выглядит не слишком разумным уже с финансовой точки зрения. Да и не слишком законным. Во-первых, от нынешнего французского короля так и не был получен четкий ответ на то, чья Нормандия. Да, принцем он обещал её вернуть англичанам, но теперь-то он всегда мог заявить, что клятву он давал в условиях, угрожавших его жизни (что отчасти было правдой), а такая клятва силы не имела. Более того, между двумя королевствами существовал договор о мире до конца апреля 1224 года, и на нарушение мирного договора папская власть точно не посмотрела бы сквозь пальцы, учитывая явную важность Франции для Рима и папских планов.
В общем, во Францию вместо войска отправились дипломаты с целью даже продлить мирный договор. Увы, в качестве короля Луи VIII оказался ничуть не умнее, чем в качестве принца, даром что ему было уже 36 лет. Единственным «достижением» его короткого правления стала замена еврейских банкиров банкирами из Ломбардии. Так что английским послам он важно заявил, что рассматривает «империю Ангевинов» частью законных владений английской короны, и вообще собирается в скором времени вернуться с армией в Англию, потому что считает себя законным королем и Англии тоже – ведь корону ему предложили, совершенно добровольно, английские бароны.
Учитывая проблему с альбигойцами, Луи VIII блефовал относительно своих планов оспорить английскую корону, но он был совершенно серьезен в отношении владений англичан во Франции – после серии кампаний 1224 – 1226 годов, когда он то ли покорил, то ли освободил Пуату, Сентонж, Перигор, Ангумуа и несколько городов в Лангедоке, у англичан на континенте осталась только Гасконь.
