Викторианская свадьба. Часть 4

Среди прочих приготовлений Мэри должна была избрать себе подружку, а то и несколько (традиционно их было от двух до восьми или даже двенадцати). Как правило, в подружки приглашались младшие незамужние сестры или подруги невесты, а также незамужние сестры и родственницы жениха. Сестер ни у Уотсона, ни у Мэри Морстен не было, единственная известная нам по имени подруга - старая приятельница по пансиону в Эдинбурге Кейт Уитни из "Человека с рассеченной губой" - была замужем, так что роль подружки могла исполнять одна из дочерей миссис Форрестер, подопечная Мэри во время ее работы гувернанткой, если предположить, что таковая дочь существовала и была уже не очень мала. Невеста сама подбирала цвета и фасон платья для своих подружек, а все расходы оплачивала ее мать. В нашем случае, думается, мисс Морстен ограничилась одной подружкой, а для оплаты расходов, как я уже говорил, могли быть заложены в ломбарде присланные ей Тадеушем Шолто жемчужины.

Количество дружек жениха должно было соответствовать количеству подружек невесты. Думаю, мы не ошибемся, если предположим, что шафером доктора Уотсона стал Шерлок Холмс. На плечи Холмса ложилась основная забота о церемонии: он должен был вовремя известить причетника из приходской церкви о дате и времени, он должен был заплатить гонорар священнику и чаевые церковнослужителям, он должен был проследить, чтобы жених в предсвадебной суете не забыл положить обручальное кольцо в левый карман жилета, а на торжественной трапезе после венчания ухаживать за подружкой невесты и отвечать на произносимые тосты.

В обычной ситуации после назначения дня бракосочетания отец невесты, в зависимости от собственного общественного и финансового положения, дарил ей некоторую денежную сумму в качестве приданного. Однако капитан Морстен таинственно исчез в начале декабря 1878 года, и приданного дать дочери не мог. За несколько дней до венчания подарки невесте делали родственники и близкие друзья, как правило это была посуда, мебель, драгоценности и предметы украшения, а также различные вещи, полезные в хозяйстве молодой семьи.

Хотя Мэри Морстен при знакомстве с Холмсом и Уотсоном утверждала, что родственников у них в Англии не было, однако какая-то родня со стороны матери в конце 1880-х в Лондоне или в провинции все-таки жила, Мэри ездила к ней гостить в рассказе "Палец инженера". За отсутствием других родственников мисс Морстен могла счесть необходимым пригласить ее на свадьбу. Друзей, как оказалось, у нее тоже было достаточно много, и все они любили ходить к ней со своими бедами, "слетаясь как птицы к маяку", так что подарками невеста не была обделена.

За день до венчания невеста посылала белые перчатки, завернутые в белую бумагу и обвязанные белой лентой, каждой из подружек невесты, жених в свою очередь отправлял перчатки каждому из дружек. Доктору Уотсону посылать перчатки был не надо, он мог лично вручить их Холмсу, спустившись в этот день в гостиную. Если праздничная трапеза предполагалась в доме отца невесты, а не в ресторане или кафе, как это стало распространенным с середины 1880-х, украсить комнаты и приготовить стол полагалось уже вечером, чтобы не тратить на это время в день свадьбы. Еще одной распространившейся модой была рассылка матерью невесты в полдень накануне венчания карточек с надписью "Дома", чтобы те, кто не был приглашен в церковь, могли увидеть подарки и высказать добрые пожелания невесте. Жених и шафер тогда тоже приходили к обеду, но на ночь не оставались.

Утром в день свадьбы гости с обоих сторон собирались в гостиной в доме отца невесты (если только в гостиной не был накрыт завтрак). Поскольку мисс Морстен была сиротой, то гости собирались, скорее всего, в доме у миссис Форрестер. Невеста обычно завтракала одна в своей комнате, и жениха видела в первый раз в день свадьбы уже в церкви, где тот вместе с шафером дожидался ее. Для богатых свадеб был разработан порядок свадебного кортежа по пути в церковь: сперва экипаж с матерью невесты и родителями жениха, затем, во втором и третьем экипаже, подружки невесты, следом дружки жениха, в конце кортежа невеста и ее отец. Мисс Морстен со всеми ее гостями едва ли занимала более двух экипажей.

Законным считался брак, заключенный, согласно 62-му канону 1803-1804 гг., непременно между 8 часами утра и полуднем (в так называемые "канонические часы"). С 1823 года за нарушение этого правила священникам грозило наказание: временное отрешение от должности и до 14 лет ссылки, позднее замененной каторжными работами. Именно это заставило Годфри Нортона спешно пригласить оказавшегося в церкви Св. Моники Шерлока Холмса быть свидетелем на бракосочетании с Ирен Адлер за три минуты до полудня.

Сам Конан Дойл датировал происходившее в "Скандале в Богемии" мартом 1888 года, однако уже в 1886 году через Парламент был проведен "Билль о бракосочетании (Часы проведения церемонии)", который продлил время, законное для совершения церковного брака, до трех часов дня. Первоначально планировалось, что это время будет на час дольше, но был принят во внимание аргумент, что осенью и зимой в северных районах Англии в четыре часа дня уже достаточно темно, а венчание не должно совершаться в темноте. Так что когда Годфри Нортон с радостными восклицаниями бросился навстречу к Холмсу, у него с Ирен Адлер оставалось в распоряжении не три минуты, а три часа.

В лондонском обществе считалось хорошим тоном оттягивать начало церемонии в церкви до самого последнего времени. Когда "канонические часы" были продлены до трех, стало модным являться в церковь в половине третьего. Это затронуло и традицию торжественной трапезы после венчания. Если раньше это был свадебный завтрак, то теперь он стал постепенно вытесняться детально разработанным послеполуденным чаем в 4 часа дня.

Приглашенные гости первыми приезжали в церковь и занимали места на скамьях перед алтарем. Если бланки текста проповеди не были разложены по скамьям, их раздавал шафер. На богатых свадьбах подружки занимали места у церковных дверей, дружки там же сортировали гостей, спрашивая их: "Жених или невеста?" Гостей со стороны жениха сажали по левую сторону, гостей со стороны невесты - по правую.

Когда к церкви подъезжал главный участник церемонии, подружки образовывали проход, по которому невеста с огромным букетом цветов, опираясь на руку отца или опекуна, шла к алтарю, а за ней устремлялись подружки. Если присутствовал отец жениха, то он шел под руку с матерью невесты - ее присутствие стало модным как раз в конце 1880-х - нач. 1890-х, прежде она часто оставалась дома распоряжаться подготовкой торжественного завтрака. Остальные приехавшие с кортежем шли сзади. На скромной свадьбе Уотсона никакого прохода из подружек не было, как не было и родителей, единственная подружка шла позади невесты, а в качестве посаженного отца был либо муж миссис Форрестер, либо кто-то из знакомых доктора, которых он счел нужным пригласить.

Сам Уотсон, стоя по левую руку от священника, ждал вместе с Холмсом невесту в центре перед ограждением алтаря. На нем непременно была визитка, светлые брюки, белый атласный или шелковый жилет, узорчатый галстук, белые или серые перчатки и цилиндр. Встретив невесту, жених становился от нее по правую руку, позади нее должен был находиться кровный или посаженный отец, чтобы в надлежащий момент передать руку невесты жениху. Подружка становилась рядом с невестой слева, готовая, когда придет время надевать кольцо, принять букет и снять с невесты перчатку, которая доставалась ей в качестве приза за исполнение ее обязанностей.

@темы: Англия

---

Викторианская свадьба. Часть 3

Я не буду спекулировать на тему того, какой из способов выбрали доктор Уотсон и мисс Морстен. Оба они были, скорее всего, англиканцами, оба были исполнены самых романтичных чувств, поэтому сама церемония бракосочетания наверняка должна была состоятся в приходской церкви Уотсона или Мэри Морстен, а не в задней конторской комнате регистратора-суперинтенданта. Мы выберем как наиболее вероятную церковь Св. Фомы на Орчард-стрит, Портман-сквер, в приходе которой проживал доктор. Викарием ее в 1888-1889 был преподобный Генри Гиэри; вероятнее всего, он и совершил обряд бракосочетания доктора Уотсона и мисс Морстен.

Впрочем, вероятнее всего еще не значит, что обязательно именно он венчал доктора Уотсона. Очень часто венчание совершал родственник или старый знакомый жениха. Но при том викария церкви, где происходила свадьба, как правило просили о сослужении, и ему обязательно платилась та же сумма, что и совершавшему венчание священнику, даже если он не служил. При любых обстоятельствах викарий должен был присутствовать, поскольку запись брака в метрической книге с его разрешения и его властью.

После выбора способа регистрации брака следующей главной заботой жениха было найти дом, куда он приведет жену после свадьбы, и достойно меблировать его - он не мог поселиться с ней в своей прежней холостяцкой квартире, как и не мог переехать сам к миссис Сесил Форрестер, у которой мисс Морстен в течении шести лет служила гувернанткой, так как у той была собственная семья.

Доктор Уотсон нашел такой дом неподалеку от вокзала Паддингтон. Вероятнее всего, тогда же он договорился со старым мистером Фаркуаром, страдавшим от недуга, схожего с пляской Св. Витта, приобрести его клиентуру в районе Паддингтон сразу по возвращении из свадебного путешествия.

Надо было Уотсону уладить и некоторые финансовые и юридические дела.

Две трети или по крайней мере треть состояния и имущества невесты полагалось завещать ей самой и потомству, а если жених не имел никакой собственности для обеспечения будущей жены и должен был полагаться исключительно на доходы от своей профессиональной деятельности, он должен был до заключения брака застраховать свою жизнь в ее пользу.

Как мы знаем, собственности доктор Уотсон не имел, так что страхования ему было не избежать, а у его невесты все ее состояние заключалось в шести крупных жемчужинах, которые успел послать ей Тадеуш Шолто до кражи Сокровища Агры Джонатаном Смоллом (и, возможно, оставшихся от колье еще шести жемчужин, если Шолто посчитал нужным все-таки передать их мисс Морстен).

И хотя по Закону об имуществе замужних женщин от 1882 года все права на жемчужины принадлежали будущей жене доктора Уотсона и с точки зрения закона он не мог на них особо рассчитывать, почти все они наверняка были заложены, чтобы обзавестись домом, купить практику и оплатить все свадебные расходы.

Уотсону также следовало купить обручальное кольцо (wedding ring). Обмена кольцами между венчающимися в англиканском обряде не предполагалось, поэтому дело ограничивалось только одним кольцом.



Это было весьма расходное мероприятие - считалось, что кольцо должно быть из золота высшей пробы и достаточно солидное: во-первых, чтобы оно не могло сломаться, во-вторых, чтобы не соскальзывало с пальца, и в-третьих, потому что это мог быть последний сделанный с любовью подарок в жизни невесты. Впрочем, конкуренция среди золотых дел мастеров была так велика, что обручальные кольца продавались по цене чуть выше цены самого золота. На внутренней стороне кольца гравировались инициалы молодоженов и дата венчания, часто жених отдавал распоряжение выгравировать дополнительно какую-нибудь глубокомысленную или сентиментальную фразу: "Едины во Христе", "Бесконечным, как кольцо, будет наше счастье", "Соединенные сердца разлучит только смерть".

В британской свадебной традиции в состоятельных слоях общества существовал обычай при помолвке дарить кольцо с бриллиантом, рубином или хотя бы полудрагоценным камнем (engagement ring), на котором, как и на обручальном кольце, гравировалась внутри дата помолвки и инициалы помолвленных.



Для тех слоев общества, к которым принадлежал Уотсон, стоило такое кольцо в пределах 5 фунтов. Носилось оно на безымянном пальце левой руки до самого венчания, жених снимал его с невесты в алтаре перед началом церемонии. По пути домой жених мог надеть кольцо обратно, поверх обручального, и тогда оно служило в качестве "защитного кольца", предотвращая сползание обручального с пальца. Однако во время погони за Джонатаном Смоллом доктор Уотсон был беден как церковная крыса, да и согласие выйти за него замуж было дано Мэри Морстен при неподходящих обстоятельствах, так что никакого кольца при помолвке наш жених не дарил.

Главной заботой невесты до свадьбы был выбор подвенечного платья. Его цвет не обязательно был белый, однако со времен венчания в белом платье королевы Виктории с принцем Альбертом в 1840 году этот цвет стал преобладающим.



На рисунке показана парижская модель подвенечного платья осеннего сезона 1888 года. Его предлагалось шить из атласа цвета слоновой кости, драпировать брюссельским кружевом и отделывать флердоранжем. Сзади к верху корсажа был пришит длинный простой шлейф, спереди платье было полностью задрапировано кружевами от декольте до подола, по левой стороне которых была нашита декоративная лента с плоскими бантами. По бокам юбки шла длинная декоративная тесьма из флердоранжа, длинная вуаль крепилась на голове прямо на валиком волос а ля Помпадур заколкой в виде пучка флердоранжа - белых цветов померанцевого дерева. К платью полагались белые лайковые перчатки, белые туфли и белые шелковые чулки.

@темы: Англия

---

Кисули

Собрала через гугл, не знаю, чьи - но милые.

@темы: "зверята"

---

С Днем Студента!

@темы: "праздники"

---

Викторианская свадьба. Часть 2

Брак через контору регистратора-суперинтенданта мог быть заключен либо по свидетельству, либо по лицензии. В первом случае податель уведомления обязан был сообщить о месте своего проживания в течении семи дней, предшествовавших подаче уведомления, после чего копию уведомления вывешивали на видном месте в канцелярии, что юридически была аналогично оглашению имен в церкви. Спустя 21 день (не считая воскресных дней) после записи уведомления в книге выдавалось свидетельство.



Во втором случае податель уведомления обязан был проживать в округе по крайней мере 15 дней, зато лицензию выдавали по истечении всего семи дней с подачи уведомления, а само уведомление не вывешивалось в канцелярии. В свидетельстве (или лицензии) удостоверялось, что в период с подачи уведомления и до выдачи свидетельства не было заявлено ни о каких препятствиях к бракосочетанию, указывались все подробности о женихе и невесте, записанные в уведомлении, день, когда было подано уведомление, а также что полный срок в семь или двадцать один день прошел с этого времени, и что выдача свидетельства не была запрещена никакой уполномоченной персоной. Как в свидетельстве, так и в лицензии непременно указывалось место, где будет происходить церемония. Действовали оба документа в течении трех месяцев со дня выдачи.

Протест против выдачи свидетельства или лицензии заявлялся регистратору-суперинтенданту после уплаты 5 шиллингов, регистратор записывал имя, адрес и причину, по которой такой протест выдвигался. В обязанности регистратора-суперинтенданта входила проверка обоснованности протеста, на основании которой принималось решение об отказе в выдаче свидетельства или лицензии, если причина протеста действительно служила препятствием для брака.

Получившие свидетельство или лицензию в назначенный час должны были прибыть в установленное для бракосочетания место в сопровождении как минимум двух свидетелей. Туда же приезжал брачный регистратор - в Сент-Мэрилебоун это был Франк Стоук. В процессе церемонии, происходившей обязательно при открытых дверях, закон предписывал жениху и невесте сделать следующие заявления, без которых брак считался недействительным: "Я торжественно объявляю, что я не знаю о каком-либо юридическом препятствии, почему я, Джон Уотсон, не могу соединится в браке с Мэри Морстен"; и каждая из сторон должна также была сказать другой: "Я призываю присутствующих здесь людей свидетельствовать, что я, Джон Уотсон, действительно беру тебя, Мэри Морстен, в законные преданные жены" .

В самом простом случае, когда не осуществлялось никаких религиозных обрядов, церемония проводилась непосредственно в офисе регистратора-суперинтенданта. При отсутствии свидетелей эту роль на себя могли принять архивариус и клерк, за что им каждому платилось от шиллинга и выше (в зависимости от возможностей и щедрости жениха).

Расценки на услуги конторы регистратора-суперинтенданта (они периодически слегка менялись, я приведу цены на середину 1880-х) были следующие: общая для всех случаев плата за внесение уведомления в книгу и выдачу свидетельства - 2 шилл., само свидетельство - 2 шилл. 7 пенсов (если жених и невеста были из разных епархий, то эта сумма платилась в обоих епархиях). Посещение церемонии регистратором браков и регистрация брака по свидетельству стоила 5 шилл., если по лицензии - 10 шилл. Кроме того, в случае лицензии взимался гербовый сбор за лицензию и плата регистратору-суперинтенданту - 40 шилл., и гербовой сбор за уведомление 2 шилл. 6 пенсов.

@темы: Англия

---

Викторианская свадьба. Часть 1

Когда тайна "Знака четырех" была, наконец, раскрыта, и доктор Уотсон вернулся из Нижнего Камберуэлла с пустым ларцом на Бейкер-стрит, он дождался ухода полиции с Джонатаном Смоллом и сообщил Шерлоку Холмсу о своей помолвке:

"- Боюсь, что это может оказаться последним расследованием, в котором я имел возможность изучать ваши методы. Мисс Морстен оказала мне честь, согласившись в будущем взять меня в мужья.

Холмс угрюмо застонал.

- Я так боялся этого! - сказал он."

В XIX веке период между помолвкой и собственно свадьбой часто затягивался до 7-8 лет, за время которых жениху надо было скопить деньги как минимум на отдельное жилье.



Мы знаем, что помолвка доктора Уотсона произошла в сентябре 1888 года, а сама свадьба состоялась в следующем году. В рассказах "Приключения клерка", "Горбун", "Человек с рассеченной губой" и "Морской договор" дело происходит летом 1889 года: в июне через три месяца после того как Уотсон поселился в Паддингтоне, купив там практику вскоре после женитьбы, "через несколько месяцев после свадьбы", 19-21 июня и в июле "сразу после свадьбы". Исходя из этих данных, можно достаточно уверенно говорить, что венчание Уотсона и Мэри Морстен состоялось где-то в феврале - доктору имело смысл покупать практику уже после свадебного путешествия, а оно, как и положено медовому месяцу, традиционно длилось около четырех недель. Право выбрать день для венчания принадлежало невесте, и мисс Мэри Морстен наверняка назначила для венчания какую-нибудь среду - этот день считался наиболее удачным для такого мероприятия.

Теперь для Уотсона и его невесты главной задачей становился выбор способа оформления брачных отношений. Таких вариантов было три.

Первый, наиболее традиционный - венчание в церкви с предварительным оглашением имен вступающих в брак в течении трех воскресений подряд. Как правило, уведомление о намерении венчаться с предварительным оглашением имен делалось причетнику приходской церкви жениха или невесты - той, которая была избрана для венчания, - хотя бы за день до начала оглашения. Никаких свидетельств о согласии какой-либо из сторон на брак для этого не требовалось. Оглашение стоило 2 шиллинга, которые уплачивались причетнику, а само венчание от 11 ш. 6 п. до 13 ш. 6 п. и даже 15 ш. 6 п. в зависимости от прихода.

Южная часть Камберуэлла до мая 1889 года входила в графство Суррей и в церковном отношении под названием "Объединенного прихода Сент-Филипп Камберуэлл" подчинялась Винчестерской епархии. Но под Нижним Камберуэллом Конан Дойл имел в виду, скорее всего, северную, более старую часть, в противоположность южной, располагавшейся на возвышенности, поэтому можно считать, что мисс Морстен жила в приходе Сент-Джайлс Камберуэлл, входившем в состав графства Миддлсекс и в Лондонскую епархию. Бейкер-стрит находилась в юрисдикции церковного прихода Сент-Томас в Сент-Марилебоун. Поскольку жених с невестой жили в разных приходах, их имена должны были оглашаться в приходских церквях каждой из сторон, и священнику, который должен был производить венчание, предоставлялся сертификат о том, что в другом приходе также было произведено оглашение.

Оглашение проводилось младшим приходским священником (curate) во время воскресной службы непосредственно перед фразой о приношении Св. Даров, объявлявшим на всю церковь:

"Я оглашаю предстоящее бракосочетание между Джоном Уотсоном, из прихода Сент-Томас, холостяком, и Мэри Морстен, из прихода Камберуэлл Сент-Джайлс, девицей. Если кто-то из вас знает причину или просто помеху, почему эти два человека не должны соединиться в святом браке, объявите об этом. Это первое [второе, третье] оглашение." Поскольку оба венчающихся были старше 21 года - возраста, с которого они считались совершеннолетними (Мэри Морстен было около 27 лет, а Уотсону около 35), - от них не требовалось предоставлять согласие на брак родителей или опекунов, и уже в понедельник после третьего оглашения они могли венчаться.

Однако, если брак с оглашением имен в сельских районах был общераспространен, то в городах он был уделом слоев со скромными доходами. Вероятнее всего, доктор Уотсон с мисс Морстен воспользовались другой формой заключения брака, позволявшей ускорить процедуру и обойтись без оглашения имен в церкви. Речь идет о покупке брачной лицензии (marriage license).

Лицензии были двух видов: обыкновенные и особые. Обыкновенная лицензия выдавалась в каждой епархии через управителя собора или заместителей епископа. Если жених с невестой проживали в разных епархиях, они должны были обратиться в инстанцию, юрисдикция которой распространялась на обе епархии, т.е. в канцелярию генерального викария архиепископа Кентерберийского, исполнявшего функции заместителя архиепископа по административным вопросам.

Генеральным викарием в интересующее нас время был достопочтенный сэр Джеймс Паркер Дин (1812-1902), доктор церковного права и королевский адвокат. Канцелярия со времен Реставрации занимала помещения в различных зданиях юридической коллегии Докторс-Коммонс, упраздненной в 1858 году. До 1878 года она располагалась в Белл-Ярде, затем до 1894 г. на втором этаже дома № 5 в Динс-корт, после чего переместилась на Крид-лейн, 3. Там же находилась и канцелярия епископа Лондонского, который как раз и должен был выдавать лицензии желающим вступить в брак и проживающим в пределах его епархии, однако в Лондоне общераспространенной практикой было подавать заявления в более высокие инстанции, чем требовалось.

Предположим, что и доктор Уотсон последовал этой моде. Для получения брачной лицензии он составил в канцелярии письменное заявление:

"ЯВИЛСЯ ЛИЧНО, Джон Уотсон, из прихода Сент-Томас, Мэрилебоун, в графстве Миддлсекс, холостяк, в возрасте 21 год и старше, и просил о лицензии на свершение брачной церемонии в приходской церкви Сент-Томас, между ним и Мэри Морстен, из прихода Камберуэлл Сент-Джайлс, в графстве Миддлесекс, девицей, в возрасте 21 год или старше, и дал присягу, что он полагает, что нет никаких препятствий сродства или брачного союза, или какой-либо другой законной причины, или какого-либо иска, поданного в какой-либо церковный суд, чтобы запретить или воспрепятствовать заключению упомянутого брака в течении срока действия такой лицензии. И он далее дал присягу, что он, упомянутый Джон Уотсон, имел свое обычное местожительство в пределах упомянутого прихода Сент-Томас на протяжении последних пятнадцати дней."

Далее под присягой доктор Уотсон подтверждал изложенное в заявлении, и оно скреплялось подписью генерального викария или его заместителя.

Заявление являлось основанием для выдачи лицензии, вручавшейся затем приходскому священнику, который проводил венчание. Текст лицензии гласил:

"ЭДУАРД БЕНСОН, Божественным Провидением архиепископ Кентерберийский, примас всей Англии и столичный, нашим возлюбленным во Христе,

Джону Х. Уотсону, из прихода Сент-Томас, Портман-сквер, в графстве Миддлсекс, и Мэри Морстен, из прихода Камберуэлл Сент-Джайлс, в графстве Миддлсекс, благодати и здоровья. - Принимая во внимание то, что вы, как заявлено, решили совершить торжественную церемонию истинного и законного бракосочетания, и то, что вы очень желаете, чтобы вышеупомянутая церемония могла состояться перед лицом Церкви: мы, желая, чтобы эти ваши честные намерения могли свершиться более быстро, и следовательно, чтобы этот брак мог быть публично и законно заключен в приходской церкви ранее указанного прихода Сент-Томас, ее ректором, викарием или младшим викарием, без публикации или оглашения имен вступающих в брак, если не появится никаких препятствий сродства или брачного союза, или любой другой законной причины, или какого-либо иска, предъявленного в каком-либо церковном суде, чтобы запретить или воспрепятствовать совершению вышеупомянутого брака, в течении срока действия этой лицензии; а также, чтобы заключение этого брака произошло и было сделано публично в вышеупомянутой церкви Сент-Томас, между восьмью часами утра и тремя пополудни; мы, на законных основаниях, любезно жалуем эту нашу ЛИЦЕНЗИЮ и ПРАВО как вам, участвующим сторонам, так и ректору, викарию, младшему викарию или священнику вышеупомянутого прихода, который назначается для заключения брака между вами тем образом и в той форме, что указаны выше, согласно обрядам "Книги общей молитвы", определенным для этой цели властью Парламента. Дано под печатью нашего ГЕНЕРАЛЬНОГО ВИКАРИЯ, в этот пятый день февраля, в год Господа нашего одна тысяча восемьсот восемьдесят девятый, и в шестой год нашего служения.

Т. Г. Райдер, регистратор

Канцелярия Генерального викария,

Динс-корт, 5, Докторс-Коммонс.

Согласно Стат. 4 Гео. 4, ст. 76, эта лицензия имеет силу на протяжении трех месяцев начиная с текущей даты."

Правом выдавать особые лицензии, позволявшие их обладателям провести обряд бракосочетания где угодно и когда угодно, с 1753 года владела исключительно канцелярия суда архиепископа Кентерберийского (Faculty Office), обладавшего правом разрешать отступления от правил, например, в отношении заключения брака. Канцелярия находилась по адресу Найтрайдер-стрит, 23 в Сити, и принимала посетителей с 10 до 16 часов.

Конечно, особая лицензия была доктору Уотсону недоступна. Стоила она 28 гиней и выдавалась только титулованной знати, юристам и членам Парламента. Уотсон мог обратиться сюда за обычной лицензией, которые также входили в перечень услуг, оказываемых канцелярией, но чаще всего обычные лицензии получали здесь те пары, что проживали в различных церковных областях (один в архиепископстве Кентерберийском, а другой в архиепископстве Йоркском). Заявление подавали Мастеру церковного права (Master of Faculties), которым в то время был достопочтенный барон Пензанц, а дальше все происходило аналогично процедуре, описанной уже для канцелярии генерального викария.

В самом начале я упоминал, что существовало три пути для заключения брака. Третьим путем было обращение в окружную контору регистратора-суперинтенданта (superintendent-registrar), британский вариант бюро записи актов гражданского состояния. Это был самый непопулярный способ оформить брачные отношения. Однако получение такого свидетельства было единственным в Великобритании законным способом зарегистрировать брак для представителей иных, нежели англиканство, вероисповеданий - даже если после этого они проводили в церкви своей конфессии необходимую церемонию, без свидетельства регистратора-суперинтенданта такой брак считался недействительным. Кроме того, через контору регистратора-суперинтенданта регистрировали свои браки те, кого вполне удовлетворял гражданский брак без каких-либо религиозных церемоний.

Если бы доктор Уотсон с мисс Морстен все-таки решили бы избрать этот путь, им необходимо было представить в контору регистратора-суперинтенданта уведомление о решении заключить брак. А поскольку жених и невеста проживали в разных регистрационных округах, такие уведомления надо было предоставлять по месту жительства обеих сторон. В Камберуэлле регистратура находилась на Норт-террас, в канцелярии правления попечительства о бедных, и возглавлял ее регистратор-суперинтендант Чарльз Самьюэл Стивенс. В Сент-Мэрилебоун адресом регистратуры был дом 21 по Мэрилебоун-роуд, здесь регистратором-суперинтендантом был Джозеф Бедфорд.

Принимая уведомление и записывая его в книгу записи уведомлений, открытую для публичного обзора в соответствующие часы, регистратор выяснял имя и фамилию, профессию или общественное положение, места проживания каждого и время (не менее семи дней), которое они там проживали, а также церковь или здание, лицензированные для проведения брачных церемоний в пределах их округов, где состоится венчание.

@темы: Англия

---

Blow The Candle Out

Первый раз появилась в печатном виде в 1720-м году.



It's of a young apprentice
Who went to court his dear
The moon was shining bright-e-ly,
The stars were twinkling clear
When he went to his love's window
To ease her of her pain
And she quick-e-ly rose and let him in
And went to bed again.

My father and my mother
In yonder room do lay
They are embracing one another
And so may you and I
They are embracing one another
Without a fear or doubt
Saying: Take me in your arms, my love,
And blow the candle out

My mother she'd be ang-e-ry
If she should come to know
My father he'd be angry too,
To prove my overthrow
I wouldn't forfeit five guineas
Now that they should find me out
Saying: Take me in your arms, my love,
And blow the candle out.

O when your baby it is born
You may dandle it on your knee
And if it be a baby boy
Then name it after me
For when nine months are over
My apprenticeship is out
I'll return and do my duty
And blow the candle out.

Now six months they were over,
Six months and a day
He wrote his love a letter,
That he was going away
He wrote his love a letter,
Without a fear or doubt
Saying he never should return again
To blow the candle out.

Come all you pretty young local girls
A warning take by me
And don't be quick to fall in love
With everyone you see
For when they're in their prenticeship
They'll swear their time is out
Then they'll leave you, as mine left me,
To blow the candle out.

@темы: "музыка"

---

О знаменитом Лёве Задове

Интересны факты, поэтому прошу не нервничать по поводу манеры изложения автора статьи (Евгений Рожанский), материал отсюда: www.makhno.ru/st/38.php

Давно меня Нестор Иванович интересовал, с детства. Нет, я его белым и пушистым вольным героем себе не представляла, понятно, что в гражданской войне белых и пушистых не бывает. Но вот как-то у меня не складывался его образ по литературе. Слишком много прорывалось противоречий в описание плакатного врага. Теперь дали мне у анархистов в ЖЖ ссыль на целый сайт, полностью о махновском движении. Быть тегу "анархия".

1919 год, Махно 31 год

"Большевики умышленно исказили историю махновского движения в Повстанческой армии, очернили память батьки Махно. К такому выводу пришел геленджичанин Вадим Зиньковский, отставной полковник танковых войск, сын ближайшего соратника Нестора Махно - Льва Зиньковского-Задова. Того самого Левки Задова, героя романа Алексея Толстого «Хождение по мукам».

В течение 34 лет Вадим Львович добивался реабилитации своего отца, сотрудника иностранного отдела Одесского управления ОГПУ - НКВД, казненного в 1938 году своими же сослуживцами по ложному навету. Сын собирал документы об отце, кропотливо изучал историю махновского движения. Плодом этой огромной работы стало не только восстановление доброго имени отца, но и книга «Правда о Зиньковском-Задове Льве Николаевиче, анархисте, чекисте». В ней документально воссоздан образ человека, который кардинально отличается от литературного персонажа и киногероя.

Оказывается, никакой это не мелкий жулик и одесский куплетист, вовсе не пьяница, а выходец из бедной еврейской семьи, потомственный рабочий, человек сдержанный и целеустремленный, убежденный борец за справедливость и народное счастье, абсолютный бессребреник, до самой смерти веривший во всеобщее братство свободных людей.

- Вообще литература и искусство социалистического реализма многие десятилетия изощрялись в создании карикатурного образа анархистов, - рассказывает Вадим Львович. - В головы людей вдалбливали, что анархисты - сбор пьяной матросни и уголовщины. Одной из мишеней стал мой отец. Но главным объектом издевательства был, конечно, Нестор Иванович Махно.
В понимании обывателя анархия - это безвластие. А Махно, как убежденный анархист, говорил о том, что никакая партия не должна вмешиваться в местное самоуправление. Ни коммунисты, ни анархисты. Никто! С этим большевики, конечно же, не могли смириться.

Именно Махно в 1918 году организовал в Гуляйполе первые коммуны, где каждый, кто в них вступал, трудился по способностям, а результаты труда делились поровну между всеми. В одной из таких коммун в свободное от боев время Нестор Иванович был простым сапожником. Советская власть разогнала эти коммуны.

Еще в 1917 году, когда Февральская революция освободила Махно из царских застенков и вознесла его в лидеры Совета рабочих и крестьянских депутатов, а также движения анархистов на юге Украины, он первым решил земельный вопрос, который у нас не решен до сегодняшнего дня. Нестор Иванович не стал никого грабить, ничего экспроприировать. Он поровну разделил все земельные наделы в Гуляйполе между всем работающим населением. Поровну! Что зажиточному, что бедному крестьянину, что помещику. Без какого бы то ни было отличия по классовому признаку, за что ратовали большевики. Поэтому они и выжигали махновщину каленым железом.

Мы практически ничего не знаем об организаторских и полководческих способностях Нестора Махно. Ну разве что какой-нибудь эрудит вспомнит, что именно Махно изобрел самое мощное оружие времен Гражданской войны - тачанку. Собрав отряды против немецких и австрийских оккупантов, он первым поставил пулемет на легкую рессорную повозку, что позже большевики сделали символом несокрушимой Красной конницы.

Но кто скажет, что Махно создал самую маневренную и мобильную по тем временам армию? Кто знает, что его Повстанческая армия численностью в 60-80 тысяч бойцов сыграла решающую роль в разгроме войск генералов Врангеля, Шкуро, Слащева, Деникина? А в боях за освобождение Крыма Михаил Фрунзе при форсировании Сиваша и штурме Турецкого вала впереди наступавших войск поставил части Повстанческой армии. Неся огромные потери, махновцы выполнили задачу, и последний оплот белогвардейцев был разгромлен. Но лавры победителей достались Красной Армии, а махновщина тут же была объявлена вне закона, и многие соратники Нестора Ивановича погибли от предательских выстрелов в спину.

Махновцам приписывают насилие и еврейские погромы. Но на самом деле в Повстанческой армии действовал жесткий и даже жестокий приказ, согласно которому каждый насильник и грабитель, независимо от национальности и социального происхождения, подлежал расстрелу на месте. А когда украинские националисты начали массовые еврейские погромы, Махно со своими отрядами объехал все еврейские колонии, раздавая многострадальным людям оружие и боеприпасы с призывом: «Защищайтесь!» И сам громил националистов. В штабе Махно были политотдел и культурный отдел. Последний занимался организацией досуга махновцев (это к вопросу о пьянстве и дебошах анархистов).

После разгрома Врангеля Повстанческую армию окружили части Красной Армии и предложили разоружиться. Группа убежденных анархистов в 250-300 человек во главе с тяжелораненым батькой была вынуждена с боями против своих же вчерашних союзников прорываться из окружения.

Лишь 77 человек из некогда грозной Повстанческой армии вместе с батькой ушли в Румынию. Нестору Махно уже никогда не суждено было вернуться на родину. Из Бухареста он перебрался сначала в Польшу, как «пособник большевиков» был арестован и вдвоем с женой посажен в тюрьму. Там, в камере, супруга Галина Андреевна Кузьменко родила Нестору дочку Лену. Польский суд оправдал Махно. Помог тот факт, что командующий Повстанческой армией отказался от участия в бесславном походе Красной Армии на Варшаву в 1920 году. После освобождения Махно с семьей переезжает сначала в Берлин, а затем в Париж.

- Говорят, что махновцы награбили много добра, - продолжает Вадим Зиньковский. - Но еще в Бухаресте те из них, кому румынские власти предоставили полную свободу, уже через неделю попросились в лагерь для интернированных, потому что жить было не на что. А Нестор Махно в Париже устроился на местную кинофабрику простым плотником, а жена его пошла горничной в детский воспитательный дом, где убирала и стирала.

В 1934 году открылись старые раны, обострился туберкулез, и Махно скончался. Жена и дочь оставались жить во Франции. В годы Второй мировой войны фашистские оккупанты интернировали их в Германию как русских пленных. Освободили женщин англичане, они же передали их в руки советских властей. В СССР их, уже как врагов народа, вновь отправили в заключение. Супруге Махно гуманный советский суд определил 10 лет лишения свободы, а родившейся в польской тюрьме дочери - 5 лет. После освобождения они так и остались жить в Казахстане.

- С Еленой Нестеровной я встречался, - рассказывает мой собеседник. - Она сменила фамилию на Михненко, затем вышла замуж, но детей у нее не было. Несколько лет назад она умерла. Так закончился род батьки Махно. Но в Гуляйполе живет семья его внучатого племянника Виктора Ивановича Яланского. Мы с ним тоже виделись, когда я ездил на 110-летие Нестора Ивановича к нему на родину. Тогда снова, в который уже раз, удивило всех вольное, непокоренное Гуляйполе, наперекор всему и всем вернувшее из далекого небытия того, которого сам народ признал своим батькой."

@темы: "анархия"

---

VeraVicca, Arlie и Линдгрен, с Днем Рождения!

Белизну вам в подарок, вот

---

Ого!

Пойти узнать, что говорит тебе нумерология: uborshizzza.livejournal.com/772616.html

А вообще-то в нумерологии нет двузначных чисел. Так что мистическая семерочка у меня, на самом-то деле.

@темы: "нетягостная бредь"

---

Раскрываю секрет

Я почему-то решила поучаствовать в литературном конкурсе: zamok.pp.ua/forumdisplay.php?f=51

Всего было написано на конкурс 20 миниатюр, и все они интересные. Моя называется "В горах шел снег" (zamok.pp.ua/forumdisplay.php?f=51), и заняла она шестое место. Для первого литературного опыта просто потрясающе, я не ожидала.

Оценки и разбор конкурса здесь: zamok.pp.ua/showthread.php?p=8745#post8745

@темы: Счастье есть!, "Грани миров"

---

Работа или жизнь

Пар выпускаю, личное

В последнее время много у нас пишут, что нельзя жить ради работы. Это, конечно, потому что официальный уровень безработицы уже перевалил за 10%, то есть реальный намного выше. А вот мне в пятницу пришлось всерьез подумать о том, как жить дальше.

Я - из тех, кто добровольно будет приходить на работу во время отпуска, потому что надо. И мы были больше трех лет единицей автономной, начальство наше сидело в районной управе, и лицезрели мы ее раз в году. А с начала этого года нас взяли, да и подчинили поликлинике. И теперь начальником у нас дяденька, который любит, чтобы к нему обращались по поводу и без, который управляет большим бабским коллективом. И, как оказалось, который лезет во все дела, даже если он в них ничего не понимает. Я ухитрилась за 2 недели с ним поругаться 4 раза. Рекорд.

У меня, собственно, несколько возможностей. Первая - продолжать жестко держать оборону, и посылать нового шефа с нынешней периодичностью. Что не есть хорошо, потому что с начальством ругаться не рекомендуется. Не то, чтобы он меня уволить мог - просто потому, что у него нет человека, который мог бы выполнять мою работу. Но сегодня уже суббота, и она заканчивается, а я все думаю о работе. Это глупо. Вторая возможность - честно глядеть в глаза и со всем соглашаться, но делать все так, как действительно надо делать. Третья - действовать по инструкциям, и отправлять недовольных к шефу.

Муж мне советует синтез второго и третьего: делай, что возможно, не надрываясь, и извиняюще разводи руками по поводу того, чего сделать невозможно в нынешних условиях. А я еще не решила. Вообще-то, конфликтов на работе вообще не должно быть, иначе работа превратится в каторгу. Так что как бы дело муж говорит. Но чего мой муж не знает, так это о том, что я прекрасно умею очень жестко манипулировать людьми и обстоятельствами, меня этому довольно серьезно учили. Но мне это не нравится. Может, имеет пока смысл обождать, пока пройдет немного времени, и энтузиазм нового начальства слегка не поуляжется. Не знаю. Но неприятна ситуация жутко.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Я подумаю...

Хи-хи-хи, ну еще один убойный тест! У

Серебряное сердце

Ваше сердце сделано из серебра. Вы благородны, как тигрица, и рассудительны, как знаток Торы! На серебре вашего сердца выгравированы таинственные письмена, позвольте же мне их прочесть.


Ах да, я так и думал! Вы чаруете людей своим сиянием, и они без ума от вас. А как только какой-нибудь смельчак задумает завоевать ваше серебряное сердечко, так сразу же и обжигается его ровным холодом. Вы ждете своего королевича, прекрасного и стройного, как ливанский кедр, но, может, таких и нет на божьем свете? Я пожил-таки на этой грешной земле, много повидал и скажу вам так, царевна. Обратите свой прекрасный лик миру: тот, кто способен растопить ваше сердце, совсем-совсем рядом…

Пройти тест "Ваше сердце из…"

@темы: "нетягостная бредь"

---

Сломанный ветер, с Днем Рождения!

---

О кинематографических фанфиках

Смотрю заново "Приключения принца Флоризеля".



Тоже ведь "никанон". У Стивенсона они совсем даже не комедийные, а фильм - комедия. Но вот не раздражает.

@темы: "экранизации vs каноны"

---

Templar ( Close combat )

@темы: Medieval

---

Ну и?..

Тест подсмотрела, вопросы рассмешили, результат ожидаемый

Мужской или женский характер?

Железная леди Маргарет Тэтчер номер два - так можно охарактеризовать тебя. Целеустремленная, несгибаемая, волевая... Твоему характеру могут позавидовать многие мужчины. Да что там - можно смело сказать, что многим из них даже не снились такие характеристики. Остается лишь решить, приносит ли тебе твой характер счастье? Но это ты реши сама. В конце концов, ведь ты Железная Леди!

Пройти тест

@темы: "нетягостная бредь"

---

~Yasnaya~, с Днем Рождения!

---

Флэшмоб

Опять встряла. Он прооостенький. Отметившиеся получают слово, и пишут размышлизм на заданную тему. Или у себя, если хотят пофлэшмобить, или здесь.

От  Kollet мне досталось слово "школа".

Мне иногда кажется, что я в ней всю свою сознательную жизнь. И бессознательную, наверняка, просто не помню. Когда я была совсем маленькой, взрослые меня, как водится, спрашивали глупыми голосами, чем я собираюсь в жизни заняться. Я честно отвечала, что собираюсь быть студенткой. "А потом"? "А потом - на пенсию", - отвечала я. Накаркала сама себе судьбу.

Когда я была уже далеко не маленькой, посетило меня желание поработать в гостиничном бизнесе в Ирландии. Не знаю, почему. Увидела объявление. Ну, прихожу на собеседование. Вываливаю перед перед дяденькой на стол два диплома и кучу поддипломов, и вдохновенно начинаю заливаться о том, как, когда, и что я учила, и что по этому поводу думаю.

Тот послушал-послушал, и говорит: "А почему русские все время учатся? Сколько ни встречал, все учатся. Постоянно". Я опешила: вроде, не порок же? А он начал читать нотацию, что надо один раз выучиться, и потом зарабатывать деньги при помощи выученного. В Ирландию мне ехать как-то расхотелось, не договорились мы с нанимателем.

Зато в Финляндии я в своем элементе, здесь действует система "пожизненного обучения". Постоянно, если не каждый день, то каждый год что-то радикально новое, и между радикальным часто немножко новое. Заклякнуть в своей схеме и в своих привычках никак не получится, и это хорошо.

Для меня жизнь - это школа, общение - школа, чтение - школа, работа - тоже школа. А как у меня было в средней школе? Шикарно! До сих пор с радостью вспоминаю драки и дружбы, секреты и ссоры. Та свежесть восприятия, которая была в школьном возрасте, тот эмоциональнальный накал, та непоколебимая самоуверенность - о, это дорогого стоит.

От  Nelvy я получила шляпу.

Я считаю, что для исчезающих/находящихся под угрозой исчезновения предметов одежды и аксессуаров должна быть своя "Красная книга". И каждая сознательная дама должна в меру сил стараться эти вещи от полного исчезновения спасти. Несомненно, номером первым в этой Книге должна быть шляпка. Мы уже вытащили из небытия корсеты, шнурующиеся лифы, туфельки с нарядными пряжками, некоторые подобия кринолинов, широкие пояса, кружевные чулки... Но шляпки?! Кто сейчас носит шляпки((( Жизнь пошла не та. Торопливая пошла жизнь, с вечной толкотней.

И все-таки, рискните. Выберите себе шляпку к лицу, и вы вдруг начнете ловить на себе восхищенные взгляды, к вам будут подходить на улице совершенно незнакомые люди, и говорить комплименты. Ваши мужчины вдруг вспомнят о манерах. Шляпка - это магия.

О том, что шикарная, солидная шляпа может сотворить с имиджем мужчины, можно тоже говорить долго. Представьте, как бы сложилась карьера Боярского, если бы не шляпа. Носите шляпы, люди! Отвергните дурацкие бейсболки, предайте анафеме лыжные шапочки, и вернитесь к шляпам!

От  Джослин - призвание.

Призвание - это подарок Судьбы. А Судьба, как известно, дама скуповатая. Или справедливая? Я мало видела людей с явным Призванием, которое просто не могло не реализоваться, и у всех оно было словно компенсация за что-то. Бывает так, что человек с рождения, или, по крайней мере, с раннего детства попадает в очень тяжелые обстоятельства. Семью не выбирают. Одна была нелюбимой Золушкой в семье, другая - дочерью хорошей, но замотанной тяжелой работой женщины, третья - редкой красавицей в распавшейся проблемной семье, с мамашей-пофигисткой и кошмарной сестрицей. Первая с детства старалась понять своих родителей. Кстати, свою сестру она очень любила. Вторая была просто одержима стремлением как-то облегчить жизнь матери. Третья всегда любила семьи, традиционные семьи с мамой, папой и ребятишками.

Первой Судьба подарила необычную способность мгновенно проникаться интересами близкого человека. Она была некрасива, совсем некрасива, но отбоя от кандидатов в мужья не было))) Про нее говорили, что она везучая, но на самом деле это было Призвание эмпата. Другая, с грехом пополам, закончив обязательную восьмилетку, сразу пошла ученицей в парикмахерскую. Не прошло и двух лет, как она стала Мастером, к которой съезжался весь город. Третья, пока росла сама, вынянчила всех соседских ребятишек, и стала она, конечно, хорошим и любимым детским врачом.

Большинство людей, к сожалению, остается в категории "не без способностей". Нам не дано Призвания. Все, что нам остается - это более или менее успешно реализовать свои способности, и стараться не завидовать тем, кто никогда и не видел другой дороги, кроме данной Судьбой - Призвания.

От  Flavia - королева.

Королева только тогда настоящая королева, когда она сама по себе королева, а не просто супруга короля. Когда она сама имеет реальную власть, умеет ею пользоваться, и сама принимает решения. Для начала – хотя бы решает сама, какой быть, чем заниматься, и как жить. И умеет отвечать за свои решения, и перед собой, и перед другими. Потому что власть – это ответственность, а вовсе не возможность заставить мир крутиться в ту сторону, в какую угодно королеве. Настоящая королева позволяет миру крутиться в привычном направлении, но не позволяет этому портить ей настроение.

От  kxena - история

История очень напоминает мне «Сталкера» Стругацких. Мы углубляемся в ее дебри для того, чтобы принести оттуда что-то, что мы считаем чем-то, но оно, на самом деле, этим не является. Мы не знаем, что мы притаскиваем из своих путешествий, но любовно осматриваем и переворачиваем перед глазами добычу, смотрим через нее на свет и любуемся возникающими отражениями.

Иногда нам даже хочется дать окружающим возможность восхититься нашими находками, и не понимаем, почему он не видят в этих занимательных штучках то, что для нас очевидно прекрасно. Это потому, что путешествия в истории изменили нас, как Сталкеров изменил мир, в котором они жили.

От  Tara Aviniony - странствие

Мы знаем, что мы в этом мире только странники. Мы приходим в него, и начинаем изучать. Кто-то всю жизнь может любоваться определенным ракурсом или деталью, кто-то бегает кругами по залам, нигде не задерживаясь, чтобы увидеть все-все, но, конечно не успевает: не хватает сил. Кто-то осматривает по плану. И всем приходится, в конце концов, уходить, с надеждой когда-нибудь вернуться, и тогда уж досмотреть незаконченное или отложенное на «потом», и попробовать неизведанное.

Но есть еще одно странствие – странствие в собственной душе, которая куда как более сложна, чем мы готовы в этом признаться даже самим себе. От этого странствия тоже можно устать, и хорошо, если там найдется уютное местечко для отдыха. Это странствие может завести в неведомые дали, где мы можем заблудиться. Иногда маршрут приводит в места, где путешествие опасно. Но те, кто путешествует в своей душе по проверенному и рекомендованному путеводителю, рискуют никогда не узнать, а что там было на параллельной линии чувства, и за изгибом мысли?

запись создана: 18.01.2010 в 17:36

@темы: "нетягостная бредь"

---

Адам Уорт: прототип профессора Мориарти - 3

Роберт Андерсон рассказал об одном из способов, которые использовал Адам Уорт, он же Генри Раймонд, чтобы обеспечить себе алиби. «Мой друг, врач, практикующий в одном из богатых лондонских предместий, рассказал мне как-то о некоем замечательном пациенте, который, хотя и жил в роскоши, чрезвычайно страдал от ипохондрического синдрома. Время от времени моего друга-доктора срочно вызывали - пациент лежал в кровати, хотя, судя по всему, был совершенно здоров. Однако всегда настаивал на том, чтобы ему выписали рецепт, который слуга тотчас относил аптекарю… Я, надо думать, рассеял недоумение моего собеседника, объяснив ему, что эксцентричный пациент был королем преступников. Генри Раймонд знал, что за его перемещениями следит полиция, и заподозрив, что его заметили в опасной компании, мчался домой и притворялся больным. Свидетельство доктора и записи в аптекарских книгах могли служить подтверждением того, что в час, когда полиция будто бы видела его на месте преступления, он лежал дома больной».

Все кончилось в начале 1890-х, когда Уорт отправился во Францию выручать из тюрьмы своего бывшего дружка Булларда, но тот скончался до его приезда. По каким-то известным только ему причинам Уорт решился самолично поучаствовать в весьма опасном ограблении бельгийского инкассаторского фургона в Льеже. Местные банки получали бóльшую часть денег из Швейцарии, откуда деньги доставлялись по железной дороге в определенные дни и часы. Два человека забирали из депо несгораемые ящики с купюрами и развозили их по банкам на простом двухколесном фургоне. У банка этот фургон находился без охраны минуты три, но Уорт счел, что при наличии хорошего лома этого вполне достаточно, чтобы вскрыть три-четыре ящика и изъять содержимое. 5 октября 1892 года он и двое его людей попытались это осуществить, но сообщники, не предупредив главаря об опасности, сбежали, и «Наполеона преступного мира» арестовали жандармы. В марте следующего года он предстал перед судом.

Поскольку он отказывался называть свое настоящее имя, бельгийская полиция разослала запросы зарубежным коллегам. И нью-йоркский департамент полиции, и Скотленд-Ярд уверенно опознали в нем Уорта. Это же сделал и его старый конкурент - «барон» Макс Шинберн, желавший заработать себе досрочное освобождение. А вот Детективное агентство Пинкертона, обладавшее самым большим досье на «короля грабителей», предпочло отмолчаться, что впоследствии сыграло немалую роль в его судьбе. Уорт категорически отрицал причастность к различным инкриминировавшимся ему преступлениям, а свой последний грабеж называл жестом отчаяния - у него якобы кончились средства к существованию. Его приговорили к семи годам заключения и отправили в Лёвенскую тюрьму.

Скорее всего Конан Дойл впервые услышал о существовании Уорта в июле 1893 года, когда уже принял решение избавиться от Холмса. 24 июля «Пэлл-Мэлл газетт» опубликовала статью, в которой раскрывала тайну дерзкой кражи семнадцатилетней давности, совершенной Уортом в галерее Агнью. Материалом для статьи стало интервью, взятое у Адама Уорта внештатным журналистом Марсендом из «Пэлл-Мэлл» в бельгийской тюрьме; тот сумел выудить у заключенного (который принял Марсенда за адвоката) признание, что это именно он, Генри Раймонд, а в действительности Адам Уорт, «le Brigand International»[5], выкрал в 1876 году знаменитую картину «Джорджина, герцогиня Девонширская» Гейнсборо. В статье описывалась жизнь Уорта и его преступления, что произвело на Лондон впечатление разорвавшейся бомбы. Поразило это и Конан Дойла.

Впрочем, его профессор даже внешне мало походил на Уорта, который был крепким, невысоким - всего 154 сантиметра, - носил бакенбарды. Дойлевский Мориарти, напротив, был настоящим викторианским злодеем: «Он очень тощ и высок. Лоб у него большой, выпуклый и белый. Глубоко запавшие глаза. Лицо гладко выбритое, бледное, аскетическое - что-то еще осталось в нем от профессора Мориарти. Плечи сутулые - должно быть, от постоянного сидения за письменным столом, - а голова выдается вперед и медленно, по-змеиному, раскачивается из стороны в сторону»[6]. Такая личность значительно лучше подходила на роль могильщика Шерлока Холмса. Великий Детектив погиб, и на десять лет Конан Дойл забыл и о Шерлоке Холмсе, и об Адаме Уорте.

Между тем Уорт был жив: в 1897 году, больной и растерявший всех бывших сообщников, он вышел из тюрьмы - на два года раньше срока. Некоторые члены его шайки отошли от дел, другие умерли, третьи сидели в тюрьме. Никто не встречал его дома: один из двух подельников по неудачному льежскому ограблению, которому Уорт поручил опекать жену и детей, воспользовался его отсутствием и принудил его жену Луизу к сожительству, методично спаивая ее и приучая к потреблению опиатов. Он постепенно распродавал имущество Уорта: яхту, лошадей, алмазы, а когда Луиза Раймонд превратилась в законченную алкоголичку и наркоманку, забрал все до последнего пенни и скрылся. Сошедшая с ума жена Уорта была помещена в психиатрическую лечебницу, а детей отправили в Америку к брату Адама.

Чтобы добыть средства к существованию, Уорт ограбил на 4000 фунтов ювелирный магазин и отправился в Америку, где обратился к Уильяму Пинкертону - он хорошо помнил, что Пинкертон отказался давать сведения о нем бельгийской полиции. Уорт просил о посредничестве в продаже картины Гейнсборо - теперь уже внуку прежнего владельца. Обмен состоялся в 1901 году. С вырученными деньгами (что, по одним сведениям, составляло порядка двадцати пяти тысяч долларов, а по другим - только пять) он возвратился с детьми в Лондон, где купил скромный дом и прожил в нем остававшиеся ему до смерти одиннадцать месяцев. Умер он 9 января 1902 года и был похоронен под именем Генри Раймонда.

В год возвращения портрета герцогини Девонширской Конан Дойл написал еще одну повесть о Холмсе - «Собаку Баскервилей», а спустя год был вынужден воскресить Великого Сыщика. Профессору Мориарти тоже пришлось еще раз скрестить шпаги с Шерлоком Холмсом - на этот раз в повести «Долина страха», действие которой происходит до роковой схватки у Райхенбахского водопада. Толчком к появлению новой истории о Шерлоке Холмсе явилось, скорее всего, путешествие Дойла в мае-июне 1914 года в Нью-Йорк. Джеймс Хоран в книге «Пинкертоны - знаменитая детективная династия» (1967) утверждал, что в одном из трансатлантических путешествий Конан Дойл познакомился с Уильямом Пинкертоном, который здесь уже не раз упоминался. Точная дата этой встречи неизвестна, но вероятнее всего, она состоялась на борту атлантического лайнера на обратном пути писателя из Америки (в списке пассажиров парохода «Олимпия», на котором Дойл плыл в Америку, Пинкертон не числится). В пути американец потчевал Дойла рассказами о деяниях «Пинкертонов», в том числе и о разгроме ирландской подпольной организации «Молли Магвайрс»[7]. Весьма вероятно, что речь шла и об Адаме Уорте, доверенным лицом которого оказался Уильям Пинкертон в деле возвращения картины Гейнсборо в галерею Агнью.

По возвращении в Англию Конан Дойл приступил к написанию «Долины страха», взяв за основу для второй части (истории «Метельщиков» и Берди Эдвардса) книгу Аллана Пинкертона «’Молли Магвайрс’ и детективы», выпущенную в 1877 году и переизданную в 1886-м. Генеральный директор Агентства Пинкертонов Ральф Дадли утверждал в интервью, данном тому же Джеймсу Хорану, что Уильям Пинкертон пришел в ярость, прочитав «Долину страха». «Сперва он говорил, что подаст иск против Дойла, но затем остыл. Его рассердило, что Дойл, пусть даже и беллетризовавший эту историю, не посчитал нужным спросить разрешения у Пинкертона использовать его записки. Прежде они были хорошими друзьями, но с того дня их отношения стали натянутыми. Мистер Дойл послал несколько писем, пробуя уладить дело, и хотя У. А. П. посылал ему учтивые ответы, он больше не относился к мистеру Дойлу с прежней теплотой». Возможно, у Пинкертона был еще один повод для недовольства: наверное, он счел, что в первой части повести Дойл использовал уже его собственный труд - брошюру 1904 года «Адам Уорт по прозвищу Маленький Адам», в которой излагалась история Уорта.

Действительно, в «Долине страха» Конан Дойл опять прибегает к истории Адама Уорта (к эпизоду с кражей картины Гейнсборо) - в разговоре сыщика с инспектором Макдональдом о профессоре Мориарти. Холмс спрашивает полицейского, заметил ли он картину Жана-Батиста Грёза, висевшую в кабинете профессора. В ответ на недоумение инспектора по поводу того, как связано дело, которое они обсуждают, с картиной, Холмс сообщает следующее:

Даже такой прозаический факт, что в 1865 году картина Грёза «Девушка с ягненком» была продана на аукционе Портали за один миллион двести тысяч франков (что равняется более чем сорока тысячам фунтов), может подтолкнуть ваши мысли в новом направлении[8].

Предполагалось, что столь большая сумма, вырученная за картину, уже сама по себе напоминала читателям о краже, совершенной Уортом, но Конан Дойл еще и обыграл название картинной галереи Агнью - в оригинале картина Грёза названа по-французски: «La Jeune Fille à l’Agneau». Далее в разговоре Холмс подводит Макдональда к выводу, что картина попала к профессору Мориарти незаконным путем:

Она свидетельствует о том, что ее владелец - человек весьма богатый. Как он приобрел свое богатство? Он не женат. Его младший брат работает начальником железнодорожной станции на западе Британии. Научная работа приносит ему семьсот фунтов в год. И однако у него есть полотно Грёза.

- И значит - что?

- По-моему, вывод напрашивается.

- То есть что он имеет большие доходы, и, судя по всему, незаконные?

Две мировые войны и возникновение новых, еще более могущественных преступных организаций совершенно стерли память об Адаме Уорте, а вот профессор Мориарти, в отличие от своего прототипа, благодаря таланту Конан Дойла избежал забвения. Как воплощение зла он продолжает существовать не только в памяти читателей Конан Дойла, но и в многочисленных фильмах и книгах, споря своей известностью с другими литературными, кинематографическими и реальными преступниками.

@темы: Англия