Некоторые аспекты изучения Средневековья

АПД: поскольку я уже с неделю, если не больше, дискутирую в комментах по поводу того, когда средневековые дамы выходили замуж, и кому верить в описании их жизни, поднимаю этот пост. Мне кажется, он хорошо объясняет то, почему у каждого настолько "свое" Средневековье.

Нашла интересные рассуждения Джудит Беннетт о том, как изучалась и изучается жизнь средневековых женщин.

Она пишет, что в детстве мы играем в сказки, где есть храбрые рыцари, прекрасные дамы, святые девы и хитрые монахи. Мы вырастаем из детства, и начинаем переносить свои детские представления о Средневековье в раздел сказок для взрослых, в фэнтези. Тем не менее, наши представления о Средневековье остаются детскими, и постепенно всё Средневековье начинает нами восприниматься как время какой-то примитивной невинности и простоты, в котором каждый знал свое место, добро торжествовало, и которое осталось в далеком прошлом, никак не влияя на наше суперсовременное настоящее. Напрасно.

Когда феминистки в конце 19-го века начали сплачивать ряды, они довольно быстро обратились к средним векам: как женщины получали образование? Какой работой они занимались? Какие законные права они имели? Занимались ли они политикой?

Собственно и сегодня есть сотни феминистов-средневековщиков, изучающих с этой точки зрения философию, науку, искусство, музыку, религиозные тексты. Это настоящая элита, имеющая долгое и дорогое образование, знающая старые языки и наречья. Их проблема в том, что они пытаются проникнуть в прошлое женской истории, изучая разрозненные и не всегда достоверные источники, написанные, по большей части, мужчинами. Тем не мнее, их влияние на умы тех, кто только начинает карьеру историка, нельзя недооценивать. Например, тех студентов и молодых ученых, которые убеждены в том, что сегодня женщина живет в некоем золотом веке свободы и неограниченных возможностей, которые были получены совсем недавно, ждет довольно много сюрпризов при изучении Средневековья.

Для начала, Средневековье – это невероятно долгий период длиной во множество столетий: раннее средневековье (500 – 1000 гг), среднее (1000 – 1300 гг) и позднее (1300 – 1500 гг).
Во-вторых, большое значение имеет исторический контекст условий жизни и событий изучаемого периода. В третьих, совершенно невозможно делать какие-то выводы о европейской средневековой женщине, не принимая во внимание «женский вопрос» и способы его решения в сопредельных Европе странах.

Человек, впадающий в ужас от женоненавистнических историй о поясах верности, права сеньора на первую ночь, должен четко себе представлять, кем, когда, и, главное, с какой целью они сочинялись. Это же касается и сахарных историй о рыцарях и девах. Необходимо понимать и средневековое значение женоненавистничества, и его аналоги в современном нам обществе. Далее, Средневековье – это не только истории об отношениях женщины и мужчины, это также истории о женщине и войне, о женщине и экономике, и, разумеется, о таких мощных фигурах, как королева Радегунда (525-587), Элеонора Аквитанская (1122 – 1203), Хильдегард из Бингена (1098 – 1179) и Жанна Д’Арк (1412 – 1431, дата смерти условная).

Примером того, как модифицировались наши представления о средневековой женщине, может служить эссэ Эйлин Пауэр о женщинах в томе «Наследие Средних Веков» (1926 г). Эта работа до сих пор является одной из самых влиятельных при формировании взглядов на место женщины в мире средних веков, но вот ведь беда: это эссэ – не совсем то, что Пауэр, историк и преподаватель в лондонской высшей экономической школе, написала изначально. Издатели просто потребовали, чтобы она его переделала, потому что оно, по их мнению, было «недостаточно уважительным к а) женщинам, б) церкви и в) правилам приличия». Это из ее письма подруге, которое она зло подписала «нянька в детском саду, во время урока вышивания».

Но даже в выхолощеном виде, эссэ Пауэр, сосредоточенное на ситуации центральних и поздних средних веков, дает хорошее представление о статусе женщины того времени по отношению к мужчине.

Пауэр утверждает, что, во-первых, здесь имеет место быть сильное расхождение теоритеческого представления о роли женщины в обществе, каким оно виделось тогдашними социологами, и практикой повседневной жизни. Как минимум, путаница и противоречия теорий делали их просто неприменимыми в быту. Во-вторых, Пауэр оценивает довольно благосклонно общий социальный статус средневековой женщины того периода. Она отмечает, что сложности, разумеется, были. Не могли даром пройти сочинения, сочащиеся ненавистью к женщине, законы, как бы подразумевающие, что женщина – существо неполноценное, сама социальная структура, во многом наделяющая мужчину правами над женской жизнью и бытом. Но, на самом деле, между мужчиной и женщиной тех времен существовал некий корявый, но прочный балланс сил, в которой позиция женщины не была ни неполноценной, ни доминирующей. В третьих, Пауэр оценивает тот период для женщин вцелом если и не «золотым», то достаточно хорошим. Всё это доказывается примерами из жизни феодальных леди, горожанок и крестьянок.

Разумеется, после Пауэр были предприняты и другие попытки проанализировать жезнь средневековой женщины, даже неколько : в 30-х, 60-х и 90-х годах. Современный взгляд на этот вопрос заключается в том, что на судьбу отдельного человека в средневековом обществе влияли три фактора: раса, класс и пол. Но даже это триединство только начинает раскрывать «женский вопрос Средневековья».

Для начала, женщины были разные: кто-то оставался одиноким на всю жизнь, отвергая замужество как таковое. Другое выходили замуж настолько рано, что их жизнь определялась ролью жены, матери и хозяйки. Третьи рано вдовели, и тогда наступала их совершенно новая жизнь с непривычным статусом. Четвертые более или менее плавно переходили из одного состояния в другое. Трудно ожидать, чтобы менталитет женщин, живущих такими разными ценностями, был идентичен.

Во-вторых, принадлежность к определенной религии формировала и менталитет, и вполне бытовую, ежедневную рутину, не говоря уже о социальном статусе женщины. Христианство, иудаизм, мусульманство, мистицизм, ортодоксальные и мистические ответвления – каждое привносило что-то свое и внутри общины, и в социуме вцелом.

В третьих, жизнь свободного человека сильно отличалась от жизни батрака, а жизнь того – от жизни раба. В четвертых, чисто культурные различия: Европа населялась различными этническими группами, каждая из которых привносила свои культурные традиции, которые в отношении к женщине далеко не всегда были «переферийными», и это тоже со временем начинало влиять на социум.

Далее, существовали различия для приличных женщин и проституток, начиная с одежды и жилья, и заканчивая манерой поведения. И, наконец, региональные различия. К поздним средним векам, если не раньше, Европа четко разделилась в плане замужеств на два региона: на севере и западе женщины, не принадлежащие к аристократии, выходили замуж позже, и за мужчин более или менее своего возраста. К тому же, некоторое количество женщин не выходило замуж, не становясь при этом монахинями. На юге и востоке девушки выходили замуж рано, как правило, за мужчин вдвое старше, и незамужние уходили в монастыри.

Какого-то единогласия по вопросу среди историков, тем не менее, не существует. Там, где историк Клапиш-Зубер возмущается положением женщин в средневековой Италии, где среднестатистическая девушка к 18 годам была уже матерью двоих детей и замужем за человеком вдвое старше себя. Клапиш-Зубер считает, что эти бедняжки проводили лучшие годы в подчинении старым мужьям, и, овдовев, оказывались в невыносимых обстоятельствах. Историки же Стэнли Чознацки, Елена Розенберг, Томас Кун и другие возражают, утверждая, что при таком подходе к делу совершенно не учитывается инициативность и способность к социальным маневрам женщин, для которых эти условия были естественными во многих поколениях. Не лучше обстоит дело и в северном регионе: здесь мечи скрестили Марианна Ковалевская и Джереми Голдберг. Их разногласия касаются процента женщин, проживавших в средневековых городах Англии.

Случаются и откровенные ляпы. Например, одна группа историков невзначай создала некий архетип эмансипированной средневековой женщины, изучая документы по сбору налогов, листы гильдий и регистры недвижимости. То ли случайно, то ли нет, от их внимания ускользнуло, что документы говорят о «вдовах», а не о «женщинах» вцелом. А вдовы были совершено отдельной историей в плане прав и обязанностей перед короной.

Были, правда, общие моменты в жизни средневековых английских женщин, независимо от того, к какому социальному слою они относились. Аристократки не заседали в парламенте, горожанки не становились мэрами, а крестьянки – бейлифами. И феодальная, и королевская, и городская, и помещичья легислационные системы ограничивали имущественные права замужних женщин, давая куда большую свободу женщинам одиноким и вдовам, и большую свободу мужчинам, чем женщинам. Социальные обычаи определяли всем женам, от крестьянки до аристократки, роль помощницы мужа и безупречное поведение. Экономически жизнь была построена таким образом, что от жены требовалось умение управлять хозяйсвом. Эти навыки были разными в замке лорда и в домике крестьянина, но и жена лорда не могла быть просто «драгоценным камнем в короне» своего мужа. Все они, от королев до крестьянок, работали, и работали много.

запись создана: 20.06.2009 в 19:12

@темы: Средневековая женщина

---

Женщины и крестовые походы - 3: светские хроники

Мои муки совести по поводу цитирования неизвестного автора с ЖЖ несколько улеглись, когда выяснилось, что и автор цитирует другого автора: книгу Р. Перну "Крестоносцы". Ее можно полностью прочесть здесь: www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Pernoud/i...

А я продолжу обзор судеб женщин в истории крестовых походов светской хроникой браков, разводов, измен и примирений в среде крестоносцев. В конце концов, судьба королевств часто решалась не на поле битвы, а именно у брачного алтаря.

"С самого начала своей длительной авантюры франкские рыцари выказали полное безразличие к тому, что мы сейчас называем «расовыми проблемами», охотно беря в жены уроженок страны, при условии, что те были христианками или соглашались принять христианскую веру. К 1180 г. в Палестине проживало около пяти тысяч воинов, многие из которых были женаты на местных жительницах, армянках или сарацинках; в результате в Иерусалиме было множество полукровок, говоривших на арабском языке.

Бароны первыми подали пример, и вот тому свидетельство — Балдуин дю Бур'г, двоюродный брат и наследник Балдуина Булонского, став графом Эдессы, женился на армянской княжне Морфии, дочери Гавриила, владельца Мелитены и являлся безупречным мужем, хотя его отношения с семьей жены в самом начале ознаменовались грубоватой шуткой, достойной попасть в лучшее из фаблио. Балдуин, желая добиться от тестя денег для оплаты своих войск, якобы убедил того, что он дал людям клятву обрить бороду, ежели платеж не произойдет. Гавриил, ошеломленный мыслью получить безбородого зятя, не колеблясь, передал Балдуину требуемую сумму, попросив, однако, в будущем быть более осторожным в принесении клятв.

Балдуин дю Бург лишь последовал примеру Балдуина Булонского, который, после смерти своей жены Годверы, женился на армянке Арде. Правда, по истечении некоторого времени он развелся, обвинив жену в прелюбодеянии; возможно, у него действительно были основания для этого, так как его экс-жена, заключенная в монастыре Св. Анны Иерусалимской, не замедлила бежать в Константинополь, и вела в этом огромном городе беззаботную жизнь до конца своих дней.
Тогда Балдуин, принявшись разыскивать богатую невесту, решил, что графиня Аделаида, регентша Сицилии, чей сын Рожер II уже достиг совершеннолетия, будет ему достойной партией. Он испросил ее руки, на что та, без сомнения, уже смирившаяся с мыслью о продолжительной вдовьей жизни, сразу же согласилась.

В августе 1113 г. Аделаида прибыла в порт Акры с необычайной пышностью, отмеченной в анналах королевства: сидя на ковре, вышитом из золота, на галере, нос которой был украшен золотом и серебром; две триремы сопровождения везли ее арабскую гвардию, одетую во все белое, и позади них плыли семь кораблей с имуществом графини. Балдуин, ожидавший на берегу, чтобы не ударить в грязь лицом, разоделся в золото и пурпур, равно как и рыцари его свиты; сбруя на их конях была тех же цветов. Несмотря на такое многообещающее начало, брак продлился недолго, ибо папа, извещенный о произошедшем, стал энергично протестовать, обвинив Балдуина Булонского в двоеженстве — ведь его жена Арда еще не умерла, — и призвал его расстаться с графиней. Вынужденная подчиниться, Аделаида спустя четыре года после своего триумфального приезда отплыла в Сицилию.


Браки с местными уроженками также были многочисленны в истории латинской константинопольской империи столетие спустя. Известно, что даже Генрих, граф Эно, став императором, женился на дочери болгарского царя Бориля. Впоследствии императрицу- болгарку обвинили в отравлении своего мужа, внезапно умершего в Салониках, когда ему еще не исполнилось и тридцати девяти лет; эта история вошла в греческий фольклор.
Император Балдуин II превратил заключение брачных союзов в настоящую политику: он заключил союз с куманами, еще полукочевым народом, и во время торжественной церемонии, следуя обычаям этого народа, скрепил договор, пролив в кубок несколько капель своей крови, как и вожди степняков, отпив затем глоток из чаши; двое из его рыцарей Наржо де Туей и Гильом де Море взяли в жены дочерей двух вождей Жонаса и Зарония; девушки приняли христианство — куманы были еще язычниками — и заняли почетное место в императорском окружении. В свою очередь, один болгарский князь Слав женился на внебрачной дочери императора Генриха, что дало случай заключить между князьями соглашение.

Несколькими годами ранее, когда византийская столица пала под натиском франкских рыцарей, захватчики, проникнув в дворец Буколеон, приветствовали «множество наизнатнейших дам, которые укрылись в этом замке»; среди этих женщин была Агнесса, родная сестра Филиппа Августа, которая в возрасте 11 лет вышла замуж за императора Андроника. Робер де Клари рассказал об их встрече, сильно разочаровавшей его соотечественников:

«Тогда бароны пошли туда свидеться с нею, и приветствовали ее, и горячо обещали служить ей, а она оказала им весьма худой прием, и она не хотела разговаривать с ними, но она все же говорила с ними через толмача, а толмач сказал, что она ни слова не знает по-французски».
Вдова Андроника была настолько ассимилирована в греческой среде, что вышла замуж за византийского феодала Феодора Врана.
Усама поведал о еще более изумительном случае, как юная девушка франкского рода вышла замуж за мусульманина, правителя Табра. Но затем, хотя ее сын стал владетельным князем, она вернулась к франкам и сочеталась браком с одним из них.

Браки и семейное имущество сыграли решающую роль в истории Иерусалимского королевства — впрочем, как и во всем средневековом обществе: связь между разношерстными барониями зависела от кровных союзов так же или почти так же, как от самих феодальных отношений между вассалом и сеньором.
Когда Понс Триполийский был осажден в Монферране, то король Фульк пришел ему на помощь именно под давлением своей жены — сестры Понса Неоднократно случалось, что женщины требовали для себя регентства. Наследные кутюмы в каждой местности были разными. В Триполи женщина не могла рассчитывать на наследство, но зато ей уступали вдовью часть из родовых земель, которой она могла распоряжаться по своему усмотрению. Известно, что графиня Цецилия, поочередно выходившая замуж за Танкреда и Понса Трипо-лийского, от своего имени подарила Мон-Пелерен. В XIII в. другой женщине. Плезанции Антиохийской десять лет пришлось быть регентшей на острове Кипре, заслужив репутацию, по словам Мартина Канальского, «самой храброй дамы в мире».

Мы также видим лица женщин в эпизодах, бывших поворотными для истории латинских королевств.
Прежде всего, это Констанция Антиохийская, из-за романтических грез которой антиохийское княжество досталось такому роковому персонажу, как Рено де Шатийон.
Будучи уже двадцать лет как вдовой, она все это время отказывалась от предложенных ей блестящих партий. Хронист писал, что «княгиня слишком хорошо знала по себе, как скучно находиться во власти мужа, и как мало свободы оставлено даме, имеющей сеньора». Между прочими она отвергла Рожера Соррентского, родственника византийского императора, который с досады сделался монахом, и другому византийскому «кесарю» — Андронику-Иоанну Комнину.

К великому несчастью для Святой Земли, она внезапно влюбилась в простого рыцаря, младшего отпрыска в семье, уроженца Шатийон-сюр-Луен, нищего и находившегося на жаловании у короля, которого звали Рено. Однако, охваченная сомнениями, «она не захотела, — писал Гильом Тирский — объявить о своем выборе прежде чем сеньор король, чьей кузиной она была и под покровительством которого находилось княжество Антиохийское, не подтвердит его своей властью и своим согласием». Балдуин III в то время направился осаждать Аскалон.
Рено поспешно проскакал расстояние, отделяющее Антиохию от Аскалона:
«Он доставил королю послание княгини, получил его согласие, вернулся в Антиохию и тотчас же женился на ней, вызвав удивление у многих людей, которые не могли понять, как женщина, столь изысканная, могущественная и знаменитая, вдова такого великого князя, снизошла до женитьбы на человеке, бывшем лишь простым рыцарем».

Из-за подобного же каприза Сибилла, сестра Балдуина Прокаженного, вышла замуж за юного пуатевинского сеньора, бывшего, как и Рено, младшим сыном в семье, не получившим никакого состояния. Сначала Сибилла была женой Гильома Монферратского, прозванного Длинным Мечом, который умер через несколько месяцев, оставив сына, родившегося уже после смерти отца — маленького Балдуина, скончавшегося восьми лет от роду.
Поскольку болезнь короля не оставляла никаких сомнений на то, что Палестине скоро придется искать другого защитника, всякий находившийся около Сибиллы, предлагал все возможные брачные варианты. Но она сама объявила, что нашла мужа по любви. К сожалению, Гвидо де Лузиньян, как бы обворожителен он ни был, совершенно не обладал качествами, необходимыми для правителя королевства, тем более в критических обстоятельствах, когда Святой Земле угрожал непоколебимый противник — Саладин.

Балдуин Прокаженный был слишком болен, чтобы справиться с капризами своей сестры; он согласился на этот брак (1180 г.) и передал Гвидо де Луизиньяну «бальи» — регентство — над королевством. Но когда его зять тут же доказал свою бездарность (во время нашествия Саладина на Галилею в 1183 г.), король пересмотрел свое решение и завещал трон маленькому Балдуину, назначив при нем регентом графа Триполи Раймунда III.
К несчастью, король умер два года спустя, и его последние распоряжения, как мы увидим, не были выполнены. Фактически, Гвидо де Лузиньян вместе с Рено де Шатийоном и патриархом Ираклием является главным виновником разгрома при Гаттине, утраты Иерусалима и большей части королевства.

После этого разгрома на сцену выходит младшая сестра Балдуина и Сибиллы — Изабелла. Одно время бароны надеялись передать ей корону, но она также выбрала себе мужа по любви, с которым была помолвлена в восемь лет, и сочеталась браком в одиннадцать: ее юный красавец муж Онфруа Торонтский происходил из рода, известного своими героическими деяниями в Святой Земле. Но из качеств своих предков он скорее унаследовал обширные культурные знания — на арабском Онфруа говорил как на своем родном языке и выполнял функции переводчика во время переговоров с Саладином, — чем беззаветную храбрость.
В остальном же он был просто веселым мальчишкой. «Я видел этого юношу, он действительно очень красив», — писал про него арабский хронист. Бароны, собравшиеся в Наблусе, предложили ему принять корону, которую только что без их согласия присвоил в Иерусалиме супруг Сибиллы. Мучился ли Онфруа из-за соображений вассальной верности или же он попросту испугался предложенной ему роли? В любом случае он ночью тайно покинул Наблус, чтобы предстать перед Гвидо и Сибиллой, «подобно ребенку, пойманному с поличным», писали в хрониках.

Бароны не простили ему этой измены. После битвы при Гаттине, когда королевство более чем когда-либо нуждалось в защитнике, они заставили Изабеллу не только принять корону (ее сестра Сибилла умерла бездетной), но и развестись с Онфруа, ибо им нужен был «человек действия». И такой человек существовал: пьемонтский маркиз Конрад Монферратский, высадившийся в Тире в тот момент, когда город был уже готов капитулировать, и хладнокровно оборонивший его, за заслуги он потребовал сделать его сеньором города и известил короля Гвидо и королеву Сибиллу, «что покуда он жив, они не войдут туда».
Про маркиза Монферратского шла молва, что он оставил жену на Западе (некоторые хронисты уточняли, что двух). С другой стороны, Изабелла, поставленная в известность об этом проекте, сопротивлялась изо всех сил: слишком любя своего прекрасного мужа, она и подумать не могла, чтобы расстаться с ним. Онфруа сам пожелал спорить с баронами. Тогда один из них, Ги Санлисский, сторонник маркиза Монферратского, «бросил перчатку», вызвав его на поединок; однако Онфруа не хватило духу принять вызов.

Изабелле оставалось только подчиниться требованиям государства. Впоследствии папа, узнав об этом деле, яростно протестовал против подобного нарушения религиозных законов; но тем временем Конрад уже играл свадьбу с Изабеллой. В остальном же этому перевороту не было суждено завершиться успехом. Конрад уже готовился к коронации, когда вечером 28 апреля 1192 г., возвращаясь после ужина у епископа Бове по улочкам Тира, был атакован двумя мусульманами, которые совсем недавно, чтобы ввести его в заблуждение, согласились принять крещение. Один из них протянул Конраду записку, и пока ничего не подозревавший маркиз читал, другой заколол его. Эти мусульмане были членами ужасной исламской секты «ассасинов», фанатично преданные своему властелину, фигурировавшему в хрониках под именем Старца Горы, сделавшему политические убийства своей специальностью.

Таким образом, вновь на повестке дня стоял вопрос о наследовании Иерусалимского престола. Решение было неожиданно найдено в лице графа Генриха II Шампанского, только что прибывшего на восток. Правда, он не торопился стать королем столь уязвимого королевства: отправляясь в крестовый поход, он и не помышлял остаться навсегда в Святой Земле. Но, призванный защищать интересы христианского мира, он 5 мая 1192 г. в свою очередь стал мужем Изабеллы, к тому времени уже беременной от Конрада.

Хроника Амбруаза уточняет, что сначала Генрих колебался, но сразу же передумал, увидев, «как она (Изабелла) потрясающе хороша и очаровательна». Поскольку Изабелла родила дочь Конрада, за Генрихом оставались все права на корону. Заметим, что он ее заслуживал, будучи настолько же мудрым во время мира, насколько отважным на войне. Неоднократно его действия позволяли восстановить порядок в королевстве, особенно когда в Акре высадилась группа германских крестоносцев, тут же поведших себя как на вражеской территории, выгоняя жителей, насилуя женщин.
В городе после осады и без того было неспокойно, вспыхивали постоянные распри между прежними владельцами, желавшими вернуть дома, и осаждавшими, которые размешались там, где хотели. Генрих Шампанский, укрыв женщин и детей за стенами резиденции госпитальеров, объявил, что намеревается призвать к оружию население. После этого предводители только что высадившихся крестоносцев поспешили разместить свои войска в пригородах.

Генрих также предусмотрительно возобновил отношения с «ассасинами», диссидентской силой внутри исламского мира, которые могли стать бесценными союзниками, равно как и опасными противниками, и также с киликийскими армянами. Казалось, что для франкской Сирии наступила эра спокойствия (Саладин умер в 1193 г.), которую внезапно нарушил странный несчастный случай Генрих Шампанский выпал с балкона своего дворца в Акре на мостовую, разбив череп; его карлик Экарлат, видя, как он падает, напрасно пытался удержать его за одежду (1197 г.) Так Изабелла в третий раз стала вдовой. Ей исполнилось тогда тридцать пять лет.

В четвертый раз она уже не противилась женитьбе, зная, что обречена жить во имя государственных интересов. Судьба послала ей, как это ни забавно, родного брата Гвидо де Лузиньяна, Амори, который унаследовал от того в 1194 г. кипрское королевство Невозможно представить себе столь непохожих друг на друга братьев. Амори был одновременно осторожным политиком и умелым воином. В октябре 1197 г он отвоевал Бейрут у мусульман, заключив затем выгодный мир с султаном Меликом-аль-Ади-лом. На этом закончились супружеские авантюры Изабеллы. "

@темы: Средневековая женщина

---

Что почем в XII-XIII веках

05.03.2010 в 21:17

Пишет  kate-kapella:

Деньги в XII-XIII веках

Не претендую на абсолютную точность, пишу только то, что самой удалось найти. Интересовал меня в основном рубеж XII-XIII веков, но приходилось использовать данные по всему XII-XIII веку.
Итак, искала я такие данные:
1) жалование рыцарей и пехотинцев,
2) покупательная способность денег,
3) отношение английского фунта к французскому турскому ливру

1) По первому пункту повезло сразу, я нашла вот эту таблицу.

Деньги, платная служба и наемничество

Англия



Франция



Источник

2) По второму пункту там же есть интересная статья, из которой я например узнала, что:

Согласно подсчету, цена лошадей нескольких рыцарей, находившихся в 1242 г. на жалованье у Альфонса Пуатевинского, колеблется от 5 до 60 турских ливров, то 30 ливров - средняя цена за лошадь(*73). В 1269 г. различные боевые лошади, купленные для крестового похода Людовика Святого на ярмарках Шампани и Бри (Бар-сюр-Об, Ланьи, Провен), стоили в среднем 85 турских ливров, но это, вероятно, были очень ценные животные, иногда привозимые из Испании и Апулии(*74). Роберт II, граф Артуа, перед походом на Фландрию в 1302 г., во время которого он находился на жалованье у короля с 26 мая по 15 июля, приказал закупить для себя и своей свиты лошадей. Их цена нам известна: 5 "больших коней" (один из Испании) -в среднем 280 парижских ливров, 8 обычных коней - в среднем 115 парижских ливров, 2 парадных коня - в среднем 50 парижских ливров, один скакун - 60 парижских ливров, 14 упряжных лошадей - в среднем 34 парижских ливра и 3 маленьких упряжных лошади- в среднем 12 парижских ливров. Общая стоимость боевого, парадного и упряжного коней для рыцаря составляла 470 турских ливров; правда, объявление о походе на фламандцев должно было взвинтить цены, и в это время счетная монета подверглась полной девальвации, поскольку серебряная марка, равная в 1266 г. 50 турским су и в 1295 г. 61 турскому су, к 23 апреля 1302 г. поднялась до 104 турских су.

Исходя из всего этого разнообразия данных, безусловно фрагментарных *~ и иногда противоречивых, можно заключить, что в XIII в. капитал рыцаря и его свиты, состоявший из наступательного и защитного снаряжения, а также лошадей, в среднем был равен жалованью за 6-8 месяцев. В Англии около 1250 г. стоимость снаряжения рыцаря, включая коней, оценивается как эквивалентная его годовому доходу.

И наконец вот этот интереснейший ресурс, где можно перевести современные фунты стерлингов в ту сумму, какой они были бы в 1270 году или позже (там по десятилетиям). Или можно узнать, сколько зерна, овец и т. п. можно было купить на какую сумму.

3) Третий пункт меня интересовал особо, поскольку жалование в большинстве источников было в шиллингах и пенсах, а найденные цены в основном в турских ливрах.
После долгого разбирательства с использованием множества сайтов, я пришла к такому результату:

Что такое исторический фунт стерлингов и так все знают - фунт (453,6 граммов) серебра.
Один фунт = 20 шиллингов = 240 пенсов
К концу тринадцатого века фунт, похоже девальвировал до трехсот с небольшим граммов, но это просто мой собственный вывод из прочитанного и пересчитанного.

Турский ливр изначально был тем же самым фунтом серебра. Ливр это вообще от латинского libra — римский фунт. И делился он так же:
Один турский ливр = 20 су = 240 денье
Был еще Парижский ливр, который делился так же, но он был дороже, и 1 Парижский су был равен 25 турским денье.

Ливр девальвировал гораздо быстрее фунта, поэтому к началу XIII века они были уже очень не равны. Примерно (очень примерно, поскольку точных цифр нигде не нашла, и поэтому считала сама) один фунт был равен трем с половиной ливрам. А к концу XIII века вроде как уже пяти.
Соотношения су к шиллингу и денье к пенсу считаются аналогично.

Данные, повторяюсь, далеко не точные. Но поскольку мне не научную работу писать, а временами мельком в романе кому-то премии давать и лошадей покупать, этого уже более-менее достаточно.

@темы: Medieval

---

Женщины и крестовые походы - 2

Про Алиенору Аквитанскую (1122 – 1204) у меня были перепосты с ЖЖ здесь:
mirrinminttu.diary.ru/p89403890.htm#more1
mirrinminttu.diary.ru/p89487341.htm#more1
mirrinminttu.diary.ru/p89627684.htm#more1

Про королеву Мелисанду (1105 - 1160) я тоже нашла историю на ЖЖ, но не запомнила, у кого именно, и это жаль, потому что человек пишет много и хорошо:

«Мелисанда, дочь короля Балдуина II в детстве дружила с сыном одного крестоносца, Гуго де Пюизе, умершего в Святой Земле вместе со своей женой; этот юноша, также названный Гуго, получил воспитание в Апулии, и в шестнадцать лет прибыл в Святую Землю, чтобы потребовать себе во фьеф Яффу — наследство его отца. Именно тогда он появился в королевском дворе в Иерусалиме, где он встретил Мелисанду и вступил с ней в интимные отношения, которым не смог помешать даже брак этой дочери Балдуина с Фульком Анжуйским.



Тем не менее Гуго вступил в брак с графиней Эммой, старше его и вдовы барона Евстахия Гарнье, имевшей от первого мужа двух сыновей. Разногласия не замедлили возникнуть между этими людьми и их слишком юным отчимом. Один из них, Гарнье, однажды прилюдно обвинил Гуго в безнравственности и вызвал на поединок на мечах. В назначенный день Гуго, то ли струсив, то ли почувствовав свою вину, не явился. Все отшатнулись от него, и тогда рыцарь, не выдержав всеобщего порицания, совершил ошибку, которой не должен был делать: он направился в Аскалон (события разворачивались в 1132 г., когда Аскалон еще находился в руках мусульман) и просил помощи у египетского гарнизона этого города.

Обрадованные представившимся поводом мусульмане тотчас же начали опустошительные набеги на окрестности Яффы и Зарона. Поняв, что он натворил, Гуго, терзаемый угрызениями совести, пустился в обратный путь к Иерусалиму и бросился к ногам короля, умоляя о прощении.

Сам король Фульк никогда не прислушивался к обвинителям своего вассала; кроме того, будучи человеком мудрым, он опасался, что дело еще более усложнится и сарацины смогут извлечь пользу из разногласий баронов — сторонников или противников Гуго. Он простил запутавшегося юношу и, по настоянию королевы, наказал его всего лишь тремя годами ссылки.

Однако, когда Гуго покидал город, на него было совершено нападение, в результате которого он получил колотую рану, как думали смертельную (на самом деле, он выздоровел). Для короля это было опасным, ибо могли его заподозрить в намерении избавиться от молодого человека. Поэтому он, не мешкая, приказал схватить нападавшего, который, подвергнутый прилюдной пытке, поклялся, что действовал без сообщников.

Постепенно страсти утихли и, когда спустя несколько лет король Фульк скончался от падения с лошади (1143 г.), Мелисанда стала править от имени своего сына, будущего Балдуина III, которому тогда не исполнилось и тринадцати лет. Именно она принимала крестоносцев, прибывших на помощь королевству, и возглавляла знаменитую ассамблею, 24 июня 1148 г. в Акре — одно из самых блистательных собраний того времени, ибо на нем присутствовали многие коронованные особы Европы, принявшие тогда крест. Там видели короля Франции Людовика VII, императора Конрада и его братьев, один из которых, Фридрих Швабский, был отцом будущего Фридриха Барбароссы, и, конечно, все прелаты и князья Святой Земли.

Среди крестоносцев был также Альфонс — Иордан — живое напоминание о первом крестовом походе — сын Раймунда Сен-Жилльского, некогда родившийся в Мон-Пе-лерен, в разгар осады Триполи. Он умер почти сразу после своего прибытия, и некоторое время ходил слух, что Раймунд Триполийский избавился от него, опасаясь, как бы он не потребовал свое наследство.

Годы шли, а Мелисанда настолько пристрастилась к власти, что не желала вообще ее терять. Ее сыну Балдуину III, достигшему двадцатидвухлетнего возраста, самому не терпелось взять правление в свои руки, но Мелисанда под любыми предлогами оттягивала его коронацию. Однажды — в Пасхальный вторник 1152 г. — Балдуин появился в церкви Святого Гроба Господня и приказал патриарху Иерусалимскому Фульхерию тотчас же приступать к церемонии коронования. Прелат был вынужден повиноваться, и Балдуин в одиночестве приняв помазание и корону, известил затем мать о происшедшем. Между ними произошла ссора, которая, впрочем, длилась недолго.

Мелисанда, побежденная, ушла из политики, и некоторое время спустя Балдуин, пойдя навстречу желаниям своих подданных, ради интересов королевства женился на Феодоре, племяннице императора Мануила Комнина, устроив свадебные торжества на несколько дней.»

Маргарита Прованская (1221 – 1295). Она была «женой Людовика Святого, вместе с ним пустившейся в его первый крестовый поход. В Дамьетте, где она родила через три дня, Маргарита узнала, что крестоносная армия потерпела поражение, король пленен, а город находится под угрозой захвата. Жуанвиль рассказывает, что она действовала с рассудительностью и энергией, свойственными ей по природе:
«Прежде чем родить, она приказал всем покинуть ее комнату, за исключением восьмидесятилетнего старика рыцаря (то был ее старый доверенный человек, спавший возле ее кровати), она склонилась перед ним и испросила у него милости; и рыцарь ей в том поклялся, и она ему сказала «Я прошу вас, ради верности, которой вы мне обязаны, если сарацины войдут в город, отрубите мне голову прежде, чем они меня схватят». И рыцарь ответил: «Знайте же, что я это обязательно свершу, ибо уже подумывал вас убить прежде, чем они нас схватят».



Однако это не все. Едва оправившись от родов, королева узнала, что итальянские, пизанские, генуэзские и другие купцы, пришедшие вслед за крестоносцами, собираются покинуть Дамьетту: Город вот-вот был бы брошен на произвол судьбы вместе с женщинами, стариками и больными; королева собрала предводителей купцов в своей комнате (встреча состоялась на следующий день после рождения маленького Жана-Тристана) и просила их проявить к ней сострадание: «И если это вам не по нраву, пожалейте это маленькое дитя, лежащее здесь, подождите, по крайней мере, пока я не встану с постели».

Но она обращалась к купцам, людям рассудительным: «Что мы можем сделать? Ведь мы умрем от голода в этом городе!» Тогда королева предложила реквизировать, за ее счет, всю провизию, находящуюся в городе и начать продовольственные раздачи. Благодаря этому итальянцы согласились остаться. Маргарита истратила триста шестьдесят тысяч ливров на эту закупку и наладила пайковую раздачу продовольствия, что позволило удержать Дамьетту, которую позднее обменяли на короля и его людей. Она покинула город только непосредственно перед сдачей и направилась в Акру, где и нашла своего мужа: они оба вели себя достойно своему положению в одинаково драматической ситуации, олицетворяя идеал Рыцаря и Дамы в средние века.»

«Но, пожалуй, самые трогательные женские черты времен крестовых походов проступают не на страницах хроник. Их мы видим на могильном камне — без сомнения, самом патетическом изваянии, которое сохранилось из скульптур XII в.
Оно существует и в наше время в кордельерской церкви в Нанси - на нем изображены Гуго и Анна де Водемон, олицетворяющие «возвращение крестоносца».



Видно, как стоят, тесно обнявшись, крестоносец в рубище и его жена. Эта скульптура напоминает об истории ожидания, продлившегося, если верить легенде, почти всю жизнь для Гуго де Водемона, содержавшегося в плену в Святой Земле на протяжении шестнадцати лет и прослывшего мертвым, и его жены Анны Лотарингской, упорно отвергавшей все попытки вновь выдать ее замуж. Однажды вернулся тот, кого не ждали именно этот момент изобразил скульптор на могиле, где спустя несколько лет были погребены рыцарь и дама, хранившие обоюдную верность всю свою жизнь»

@темы: Средневековая женщина

---

Как шутят в Хогвартсе

@темы: "Harry Potter etc."

---

Все-таки написалось

Это тот самый моб, где "50 фактов обо мне".

Читать?

1. Мне никогда не бывает скучно.
2. Это потому, что я – трудоголик, и всегда чем-то занята.
3. Самодостаточна, хотя иногда люблю потрепаться и, особенно, посмеяться.
4. Люблю тишину, но научилась «не слышать» раздражающий шум.
5. Маниакально независима.
6. Поэтому люблю преодолевать свои слабости.
7. Практически никогда о себе не думаю.
8. Потому что предпочитаю жить и действовать.
9. Невероятно упряма.
10. Поэтому переубедить меня практически невозможно.
11. Периодически перетряхиваю свои убеждения сама, в соответствие к тому новому, что узнала и пережила.
12. Предпочитаю изучать только то, что мне интересно.
13. Не верю в существование людей, которые знают всё обо всём.
14. Не считаю умение сыпать чужими цитатами признаком эрудированности.
15. Прямолинейна.
16. Наверное потому, что лень разводить дипломатию.
17. Ленива только в области дипломатии.
18. Поэтому избегаю занятости, предполагающей что-то пробивать и что-то кому-то доказывать.
19. Окружающие относятся ко мне полярно: или любят, или терпеть не могут.
20. А мне практически неважно, что обо мне думают, хотя проявления нелюбви меня утомляют.
21. На агрессию отвечаю агрессией еще более агрессивной.
22. Но только в тех немногих случаях, когда речь идет о чем-то для меня принципиальном, а таких моментов немного.
23. Зато в ярости я могу многое.
24. И мне даже не бывает потом стыдно.
25. В большинстве конфликтных ситуаций просто ухожу.
26. Поэтому с мужем мы никогда не ругаемся.
27. Я замужем уже 20 лет!
28. В апреле будет 20 лет, как я живу в Финляндии.
29. Уважаю состоявшихся людей, независимо от области, в которой они состоялись.
30. Не считаю, что есть работа, достойная уважения, а есть недостойная.
31. Знаю два языка, кроме русского. Пыталась учить китайский и немецкий, успешно, но потеряла интерес, потому что они мне совершенно не нужны.
32. Увлеклась историей Средневековья, и меня вдохновляет факт, что так многого я еще не знаю.
33. Феминистка по натуре. Считаю обоснованно, что женщина может преуспеть там же, где и мужчина, если действительно этого хочет. Но имеет право и не хотеть. Не испытываю к мужчинам недобрых чувств.
34. Дома у нас нет разделения на мужскую и женскую работу. Каждый делает то, что у него лучше получается, и у кого есть время.
35. Практически ничего не знаю о своих корнях. Многое зависит от того, какую группу крови в СССР называли второй, А или В, но на данном этапе это уже не имеет никакого значения.
36. Очень многого не помню из своего прошлого, только отдельные позитивные моменты. Наверное потому, что не даю себе труда вспоминать и помнить.
37. Живу сегодняшним днем, не дуря голову по поводу того, что могло бы быть, и что может случиться.
38. Фаталистка, которая верит в то, что будет то, что должно быть, но упорно делает то, что считает нужным делать. «Делай, что можешь, и будь, что будет».
39. Люблю животных, но не очеловечивая, просто уважая в них их природу.
40. У меня три кота, старшему из которых, любимому, будет в середине июня 19 – если доживет, потому что он стал действительно старым, сонным котом.
41. Равнодушна к брендам.
42. Равнодушна к аксессуарам.
43. Имею брендовую одежду и аксессуары под стать – для случаев, когда они уместны.
44. В обычной жизни одеваюсь уместно.
45. Любимые духи – Мияки.
46. Больше всего на свете люблю путешествовать.
47. Люблю классическую музыку и тяжелые рок с металлом, а больше всего баллады и романсы.
48. Не читаю дамские романы про любовь, остальное подходит.
49. Не пускаю в свою жизнь чернуху и порнуху.
50. Мне интересно жить.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Женщины и крестовые походы - 1

В комментах к моим постам о средневековых женщинах был затронут вопрос о том, а воевали ли женщины? Поскольку отдельно я этот вопрос никогда не расматривала, то полезла искать инфу, и действительно нашла подтверждения тому, что воевали, причем не только руководя оборонами замков и в локальных конфликтах. Оказывается, среди крестоносцев тоже были женщины. Понятно, что женщины участвовали в крестовых походах, известно немало имен. Но для меня было новостью то, о чем писал Имад ал Дин (1125 – 1201 гг), биограф Саладина о битве при Хаттине:

«Among the Franks there were indeed women who rode into battle with cuirasses and helmets,
dressed in men's clothes; who rode out into the thick of the fray and acted like brave men
although they were but tender women, maintaining that all this was an act of piety, thinking to
gain heavenly rewards by it, and making it their way of life. Praise be to him who led them into
such error and out of the paths of wisdom! On the day of battle more than one woman rode
out with them like a knight and showed (masculine) endurance in spite of the weakness (of her
sex); clothed only in a coat of mail they were not recognized as women until they had been
stripped of their arms. Some of them were discovered and sold as slaves.»

(Francisco Gabrieli. Arab Historians of the Crusades. Berkeley: University of California Press, 1969, 207)

Сьюзен Эдгингтон и Сара Ламберт пишут по этому поводу в книге Gendering the Crusades (University of Wales Press, 2001):

«В средневековой Европе женщина воевала в случаях необходимости. От аристократки ожидалось, что она сможет организовать оборону своих владений и повести войска на поле битвы, если рядом не окажется мужчины, которому это дело может быть доверено.

Что касается крестовых походов, то они были не только военными операциями, но и паломничеством верующих в Святую Землю, так что женщины, несомненно, тоже «принимали крест» и присоединялись к походам, хотя те, кто проповедовал крестовые походы, предпочитали, чтобы женщины финансировали операции, но не примыкали к гарнизонам лично. Их аргументы ничем не отличались от аргументов по поводу женской службы в армии в наше время.

Главным аргументом всегда было то, что женщина физически неспособна принести пользу в битве, что силы у женщин иссякают быстрее, чем у мужчин, и что присутствие женщин в гарнизоне провоцирует мужчин. А поскольку в случае крестовых походах речь шла именно о паломничестве, проповедники считали особенно важным, чтобы мысли мужчин были сосредоточены на цели похода без отвлечений.

Несмотря на это, многие мужчины брали с собой в походы и женскую часть семьи – жен, дочерей, а самых молодых приводили матери и старшие сестры. Женщины проявляли очень большой энтузиазм по поводу крестовых походов, и охотно брали на себя самую тяжелую работу по уходу за больными и раненными, приготовлению пищи, окопных работах. Они обслуживали катапульты, использовали луки, присматривали за возведением укреплений и зачастую руководили защитой крепостей.

Неясно, насколько широко женщины воевали в активных отрядах крестоносцев. Два мусульманских источника говорят о том, что женщины были найдены среди убитых в битве за Акру 25 июля 1190 года. Причем описания настолько живые, что производят впечатление достоверных. Западные источники говорят только, что в тот день воевали «простые люди», то есть, эти женщины были простолюдинками, воюющими в пехоте. Западные источники также объясняют, что в тот день простолюдины пошли в бой самостоятельно, без командиров-аристократов, в эффективность которых они потеряли веру.

Что касается женщин, воюющих в коннице, то о них пишут только мусульмане. Ни один западный источник об этом не упоминает.»

Наиболее известны следующие работы о женщинах в крестовых походах:

James Powell, 'The role of women in the Fifth Crusade', The Horns of Hattin, ed. Benjamin Kedar (Jerusalem and London, 1992).

R. C. Finucane, Soldiers of the Faith: Crusaders and Muslims at War (London, 1983)

От себя хочу добавить, что, может, рыцарю и полагалось защищать прекрасных дам, но некоторые прекрасные дамы неплохо справлялись с эти делом сами. Например, герцогиня Гаита Ломбардская, которая появилась в 1080 году в Константинополе в полном доспехе, на рыцарском коне, рука об руку со своим мужем-норманном. Если кто сможен найти поэму «Турнир» Пьера Жентьена, то там описывается женский турнир в Париже, который был организован для подготовки дам к крестовому походу. Там поименно перечислены 50 участниц. Эта поэма лежит на англоязычных архивах, в сборнике поэзии, найдется по поисковым словам Pierre Gentien Tournament. Увы, на французском.

В Европе было вообще много леди, которые воевали, как рыцари, но, чтобы закончить с крестовыми походами (которые совсем не моя область знаний) я сначала чуть позже напишу о хорошо известных дамах, имена которых связаны с крестовыми походами.

@темы: Средневековая женщина

---

Смутные времена и Димитриады

Просто общая картинка

Действующие лица:

Иван Грозный – пытается прорваться на Балтику, сталкивается с противодействием Германии и Польши. Открывает Архангельск англичанам для торговли, разбивает казанских татар. Покоряет Астрахань, чем закрывает огромный рынок рабов в регионе. Проблемы с Ливонией в 1570-х, когда Курбский переметнулся к ливонцам и сжег Великие Луки – а в Москве в тот момент была чума. Начинаются насильственные рекрутации для Ливонской войны, разоряется Новгород. Баторий и оттоманцы сжимают Россию в тисках (у поляков тогда с турками был еще союзнический договор). Фредерик Датский увязает в проблемах и продает свои ливонские завоевания шведам, а именно королю Йохану Вазе.

Фёдор Блаженный – правит с 1584 по 1598 гг, под практическим регенством Годунова, на чьей сестре (Ирине) женат. Дал от ворот поворот англичанам. Умер бездетным. Рассматривался вопрос о правлении Ирины, но женщин на русском престоле тогда терпеть никто не собирался. Помимо Годунова, Иван Грозный назначил в протекторат, Василия Шуйского и Федора Романова, которых Годунов изрядно потеснил.

Есть еще один сын Ивана Грозного, царевич Дмитрий (1582 – 1591) от седьмого брака царя, который никогда не был признан законным. То есть, законность наследия под большим вопросом.

Борис Годунов – во время регенства воевал со шведами, успешно. Принял царствие от Земского Собора, то есть легально. Стал посылать русских учиться за границу, открыл первую лютеранскую церковь в России. Отклонил предложенный Сапегой союз с Польшей. Умер от инсульта в 1605 году.

Фёдор II – стал царем в 16 лет в 1605 году. Всеми предан и продан, шведский дипломат Пер Эрлесунд утверждал, что видел явные следы того, что Фёдор был удушен, причем не без борьбы, хотя, по официальной версии, он был отравлен. Эрлесунд был, кстати, врачем. Он также подтверждает в своих записках, что Дмитрий был убит в Угличе по приказу Годунова.

Ксения – дочь Годунова. Вот здесь выплывает снова Густав Эрикссон, пропадающий и появляющийся сын Эрика. Она действительно была с ним обручена, потом - с неким Иоганном Шлезвиг-Холшиейном, который даже прибыл в Москву в 1602 году – но вдруг там умер, в возрасте 19 лет!

Густав Эрикссон Ваза – прибывает в Москву в 1599-м году. Известно совершенно точно, что он впервые вынырнул из ниоткуда на коронации кузена Зигги. Говорят, в невероятно ободранном состоянии. Интересно, кто и почему пропустил оборванца к придворным? Потому что он представился и сестре, которую сумел убедить, что он – это он, и кузену, который снабдил его деньгами и взял под крыло. То ли действительно потому, что «это мог быть и я, если бы судьба сложилась по-другому», то ли еще почему. Подозревать, что у Зигги в то время могли быть на кузена какие-то далеко идущие планы, бессмысленно. В тот момент этих планов просто не могло быть. Это 1587 год.

В 1589 он точно был в Ревеле, где его видела его сестра, бывшая на том знаменитом съезде, на котором король Йохан требовал своего сына домой, в свите Анны Ваза. Тогда он упомянул, что встретил в Ревеле русского боярина Бориса Годунова, который был с ним очень дружелюбен. В России тогда еще правит Фёдор I, Димитрий еще жив, и Ксении Годуновой... 7 лет. Густаву 21 год. После этого он пропадает тотально на следующие 7 лет.

В 1596 году он точно был в Финляндии, хотя и неофициально, так сказать. Неизвестно, как задолго до этого он туда добрался. Вряд ли задолго: в соседстве с Карен жила бывшая фрилла короля Йохана, там воспитывался внук короля, и среди челяди матери Густава просто не могло не быть осведомителей. То ли в конце 1596, то ли в начале 1597 Густав внезапно исчезает из Финляндии, его снова видят в Ревеле. В 1599 он появляется в Москве. Мог ли он туда заявиться сам, или его, все-таки, пригласили? Скорее всего, пригласили, потому что в 1600 он официально обручатся с Ксенией.

И тут начинается веселье, но не для Ксении, и, наверняка, не для Годунова. Но ничего не известно точно. Эрлесунд в своих записках совершенно определенно говорит, что Густав к тому времени имел в Силезии фриллу, Бритту Карц, дочь шведского военного-наемника. Он приводит даже имена и даты рождения их 4-х детей: 1586, 1588, 1590 и 1592. В свое время шведский королевский дом спокойно данные факты принял и признал, пока в уже в 19-м веке всесильный Оксенстьерна вдруг опротестовал существование и Бритты, и ее с Густавом детей. Эрлесунд был в Москве во время событий, которые он описывает, Оксенстьера опротестовал их через 200 лет. Кому верить?

Но почему Густав, обручившись с Ксенией, вдруг пускается в загул и выписывает в Москву Бритту с детьми, как пишет Эрлесунд? Это же полное безумие! Как результат, Борис расторгает помолвку. Но Густав остается в Москве! Потому что он все еще в Москве в 1605 году. Где он жил и на что, с женой и детьми? Вики говорит, что Борис пожаловал ему Углич. Почему? За какие заслуги? Загадка.

Василий Шуйский – таки стал царем с 1606 по 1610 год. Его поддерживал Якоб де ла Гард, внук короля Йохана, который вообще задержался в России надолго, с 1608 до 1613 года. Шуйский якобы пообещал шведам русские территории. Судя по тому, что Якоб в 1611 привел домой делегацию из Новгорода и Северо-Западных областей просить младшего сына короля Карла, принца Филиппа, на царство, речь идет именно об этих областях. Как и когда Шуйский вышел на шведов? Вряд ли раньше 1604 года. Скорее всего, даже позже. Смысл ясен – использовать шведов против поляков, против чего те и не возражали. Закончил плохо, сначала его свергнули свои, а потом и вовсе Сигизмунд взял в плен.

Лжедмитрий I – выходит на сцену около 1600 года. Разумеется, Годунов отдает приказ об его аресте, и он бежит под защиту Константина Острожского, в Белоруссию. Затем переходит на службу братьев Вишневецких, которые и начали авантюру первого акта Димитриады. Зигги в этой истории никакой роли не играет – это схема магнатов.

Оказывается, есть еще одна легенда о происхождении молодого человека: он якобы однажды брякнул, что является сыном Стефана Батория. Впрочем, те, кто знавал Ивана Грозного, говорили, что парень действительно чрезвычайно похож на царевича Димитрия. Повадка и образование у него были аристократические. В 1604 году он добирается до Варшавы, но лично от Зигги получает только изъявления симпатии и пожелание удачи.

Ему обещают помощь иезуиты, он переходит в католичество. Важный момент: шведская карта Густав Ваза становится иезуитам ненужной. Похоже, Густав Эрикссон задурил действительно по своей воле, хотя иезуиты хотели, чтобы он женился на Ксении. В 1604 Густав сидит себе в Угличе, и совершенно бесполезен. Более того, вышел из-под контроля. Интересно, почему.

20 июня 1605 года Лжедмитрий коронуется в Москве греческим епископом Игнатиусом. Бояре, которые были в ссоре с Годуновыми, торжествуют, приверженцы Годунова теряют жизни. Бедняжку Ксению Лжедмитрий делает своей любовницей против ее воли. Густав попадает в тюрьму, хотя встречала утверждение, что кузен Зигги велел Лжедмитрию того убить. Непохоже, что Лжедмитрию была свойственна мягкосердечность, да и кем ему был Густав? Почему же не велел казнить?

Здесь непонятен еще один момент. Католик, которого коронует православный епископ? Если так, то почему бояр якобы взбесила католичность Марины Мнишек, на которой он женится в 1606 году? Или Лжедмитрий снова сменил веру?
Ну, в любом случае, его прикончили заговорщики через две недели после свадьбы. И вряд ли это были разгневанные католичностью Марины бояре – скорее уж сторонники следующего царя. Воцарился Василий Шуйский. Густава он из тюрьмы выпустил, и отправил жить в Кашино. Вот это - совершенно логичный поступок.

Лжедмитрий II выходит на сцену в Стародубе в 1607 году. Здесь история начинает уже походить на фарс. Его опознают и покровители (Ежи Мнишек, Адам Вишневецкий, Роман Розинский, Лев Сапега), и жена, хотя этот-то «Димитрий» уже совершенно не похож ни на оригинального, ни на первого. Он уже попроще, любит выпить, хотя тоже довольно образован. И снова Зигги в этой авантюре не участвует. Более того, Зигги ведет вообще свою войну с русскими под Смоленском, и его прибытие оттягивает поляков от армии Лжедмитрия. Армия этого самозванца вообще больше походит на толпу бунтовщиков, которым он обещает раздать боярское добро, которое он конфискует. Фарс, одним словом. Прикончил его солдат собственной армии.

Лжедмитрий III появляется в 1611 году в районе Нарвы, объявляет себя царевичем Димитрим, и почему-то получает признание у псковских бояр . В 1612, очевидно, протрезвев, он пытается бежать из Пскова, но его поймали, доставили в Москву, и быстренько казнили.

Владислав, сын Зигги, в 1610-м был 15-летним парнем. Шуйского бояре (Мстиславский, Воротынский, Трубецкой, Голицын, Лыков-Оболенский, Романов, Шереметьев - "Семибоярщина") как раз свергали в том году, и явились к Зигги под Смоленск просить в цари Владислава. Лжедмитрий II с его намерениями экспроприации их вовсе не устраивал. Пока суд да дело, бояре впустили в Москву польские части под командованием Гонсевского, у которого было красивое имя Александр Корвин. Он-то и стал комендантом Кремля на 2 года. К слову, Александр Корвин был не только бравым воином, но еще и иезуитом.

Владислава в Москву не пустил папенька, за что его до сих пор проклинают в блогах польские любители истории. Формально считается, что Зигги уперся из-за условия принятия Владиславом православия. Учитывая собственные, довольно униатские взгляды Зигги, верится как-то с трудом, что он в самый критический момент упустил шанс объединить Россию с Польшей и Литвой потому, что вдруг почувствовал себя твердым католиком.

А вот то, что Зигги захотел править в России сам, оставив Польшу на сына, вписывается в характер этого короля больше. Похоже, что Польша ему была откровенна немила, если он то в Швецию рвался, то в Москву править. Ну, амбиции Сигизмунда Йоханссона Вазу подвели в обоих случаях, потому что бояре тоже были не лыком шиты, и хорошо себе представляли, каково им будет житься с Зигги на троне. Это ж не при 15-летнем подростке в совете сидеть.

А Владислав, хоть никогда и не был коронован в России, до 1634 года называл себя русским царем.

Вот и всё. С какой стороны ни посмотри, на роль Главного Злодея Зигги не подходит, не тот калибр.

@темы: "шведы"

---

Birga, прошу располагаться с удобствами!

---

ИСТОРИЯ КРЕСТОВЫХ ПОХОДОВ

Ссыль для интересующихся, там очень подробно: www.templiers.info/web/crusades.php

@темы: Крестоносцы

---

О новом атеизме

Есть на свете масса вещей, о которых я никогда особенно не задумывалась. Например, о религии. Фанатизм я не люблю во всех проявлениях, но чтобы так уж меня задевал фанатизм верующих, то нет – мне лично верующие-фанатики просто не встречались. А мне до чужих верований дела нет, если не трогают меня. Пока не трогали.

И, все-таки, жизнь заставляет нас учить прогулянные уроки. Религия, вера – это неотъемлемая часть истории. Выброси из истории религию, и что останется? Мы никогда не поймем исторических процессов, если не поймем, вокруг чего и почему они строились, мы не поймем даже логику человеческих поступков на бытовом уровне, не говоря уже про уровень государственный. Конечно, надо отделить историю религии от истории церкви. Иногда они шли вместе, иногда не имели между собой ничего общего.

Собственно, поэтому я буду периодически подкидывать интересные размышления о религии, церкви и вере. Разумеется, те, которые кажутся значимыми мне лично, с которыми я согласна. Так что на истинность в последней инстанции здесь претензии нет. Сегодня наткнулась на статью про атеизм, которую поместила в Helsingin Sanomat от 3.03.2010 Илзе Пааккинен, из департамента исследований философской психологии, морали и политики при Академии Финляндии.

«Направленный против веры новый атеизм набирает обороты и прекрасно раскупается. Книги, критикующие веру, становятся бестселлерами уже многие годы. На них разбогатела и собрала кучу последователей целая плеяда писателей – Ричард Доукинс, Дэниэл Деннет и Сэм Наррис наиболее популярные из них.

Усилия нового атеизма направлены на разжигание ненависти против веры, как таковой. Его целью является воодушевить максимально большое количество людей отречься от веры, которая, по мнению новых атеистов, является причиной бесчисленных ужасов и жестокостей. Новые атеисты хотят, чтобы ослепленные верой люди прозрели, и перешли в наш модерный век, в котором вера просто не нужна. По сути же, речь идет о новой религиозной реформации, доведенной до предела. Новый атеизм – это уже настоящая религия, но люди, критически относящиеся к традиционным религиям, хотели бы, несомненно, найти в этой новой вере какое-то содержание.

Помимо самой веры, новый атеизм выступает против «побочных продуктов» проявления веры – против крещений, венчаний, отпеваний, конфирмаций, религиозных праздников. Проблема в том, что взамен новый атеизм не предлагает ничего. У него нет корней, он не может предложить новую, позитивную историю жизни без веры жаждущим перемен. Как показала история 20-го века, идеологии и режимы, построенные лишь на злобе и агрессии, очень быстро начинают проявлять эти качества и к своим последователям.

Философ и теолог 200-х годов Ориген говорил о христианах высшего и низшего уровня интересующиеся могут глянут сюда: ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%80%D0%B8%D0%B3%...)
Новых атеистов вполне можно сравнить с хрианами низшего уровня, которые цитируют Библию, понимая ее дословно, слово в слово, никогда не задумывая о более глубоком значении.

Критикуя веру и религиозные постулаты, новые атеисты никогда не задумываются о философских традициях Библии, о ее догматической истории и об основных вопросах, на которых Библия сосредоточена. Вместо этого, новый атеизм предпочитает смаковать отдельные поступки, происшествия и ужасы религиозной истории. Переходящие из книги в книгу священники-педофилы и охота на ведьм давно стали неприменным атрибутум новоатеистической критики в ее попытке доказать растлевающее воздействие веры. Производится проекция частного на универсальное, с одновременным умалчиванием о поступках, и происшествиях, в которых религия и церковь играли позитивную и прогрессивную роль, о тех деятелях церкви, жизнь и работа которых не могут вызвать ничего, кроме глубокого уважения.

Таким образом, новый атеизм до мельчайших деталей напоминает именно то, против чего он себя манифестирует: религиозный фанатизм. И религиозный, и атеистический фанатизм основан лишь на ненависти к мыслящим неправильно, мыслящим по-другому, и мыслящим вообще. И религиозный, и атеистический фанатизм объединяет горячее желание, чтобы тех, других, неправильных вообще бы и не существовало.

В случае с атеистическим фанатизмом, такая позиция злобы и преднамеренного искажения и замалчивания всего хорошего у своего врага, веры, просто жизненно необходима для существования всего движения, потому что, кроме как о ненависти к вере, новому атеизму говорить не о чем. И в то же время, и религиозные фанатики, и атеистические фанатики необходимы друг другу, потому что только во взаимных нападках им есть, что сказать слушателям».

А еще на дискуссионной странице той же газеты я вычитала интересную мысль о том, почему к своей национальной церкви должна принадлежать максимально большая часть населения каждой страны. Оказывается, дело в том, что чем меньше людей остается с церковью, тем больше вероятность того, что останутся наиболее фанатичные верующие, которые постепенно изменят саму суть национальной церкви в нечто жестко-догматичное и далекое от людей, населяющих страну, и довольно быстро появятся проявления фанатизма.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

О логическом мышлении))))))

На вопрос (Сколько нужно программистов, чтобы ввернуть лампочку) Вы дали ответ -
-
1
Чтобы посмотреть правильный ответ, щелкните по картинке
Пойти дать ответ: uborshizzza.livejournal.com/814931.html

@темы: "нетягостная бредь"

---

Contessina, приветствую! Рэттиси, снова приветствую))))

@темы: "музыка"

---

А у нас весело.

26 районов запретили работникам курить в течение рабочего дня - тем, у кого перерывы входят в рабочее время.

Не менее "веселое"

Обосновано тем, что у работодателя есть право распоряжаться временем работника. После трех предупреждений следует увольнение. Ага, начался уже первый судебный процесс. Кто-то встал в позу, его уволили, а он теперь судится. Ха, проиграет.

Забастовали водители, хотят денег больше. Встали автобусы, поставки в магазины, вывоз мусора и прочее. Подвоз топлива на заправке тоже, говорят, встанет. Непонятно, как. Насколько я знаю, большинсво извоза давно скинуто на насильственно превращенных в предпринимателей водил. А предпрениматель, понятное дело, в профсоюзе не состоит и не бастует.

Вместе со снегом с крыш посыпались люди. Более 50 случаев уж, возраст от 20 до 80. Убились около 10, остальные покалечились. Спайдермены, холера. Двоих прохожих снег пришиб, одну - в центре Хельсинки.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Про принцессу Марию Елизавету и охоту на ведьм

Из детей короля Карла удачными были старшая, Катарина, про которую говорили, что она унаследовала человечность матери и силу духа отца, знаменитый Густав Адольф, «Северный лев», и, очевидно, Карл Филипп, который, впрочем, умер в возрасте 21 года при осаде Нарвы (от болезни, не от пули). Но я хочу намного рассказать о третьем ребенке короля Карла, о принцессе Мари Елизавете, которая не была ни удачной, ни восхитительной. Говоря прямо, принцесса выросла чудовищем.



Родилась она в 1596 году, и росла девочкой необычайно умной (ведя уже в 10 лет переписку на латыни), но больной. В чем заключалась ее болезнь – неизвестно, ее описываю, как «конвульсии». Во всяком случае, родители ее баловали, как могли, исполняя каждый каприз дочки, так что вполне вероятно, что у принцессы была эпилепсия.

В 1610 году ее обручили с младшим сыном короля Йохана от Гуниллы Билке. Карл был привязан к этому племяннику, и привязанность, очевидно, была взаимной, потому что молодой герцог решительно отказался от своих прав на трон, но Карл был слишком подвержен маниакальной подозрительности, чтобы не привязать племянника к семье покрепче.

После свадьбы в 1612 году пара переехала в Вадстену, где у них был свой двор, и пустилась во все тяжкие. К 1614 году состояние здоровья Марии Елизаветы ухудшилось до длительных припадков, во время которых она на долгое время теряла возможность говорить. На мужа она жаловалась, на мать, которая ее замуж выдала, злилась, но вряд ли это много говорит о подлинных отношениях супругов. В своем независимом герцогстве Йохан Йоханссон имел право издавать законы. Поскольку сам он был просто мот и ничего больше, несомненное авторство законотворчества принадлежит именно его жене. Эта безумная особа была именно там человеком, который начал короткую, но невероятно кровавую первую волну охоты на ведьм в Швеции.

Сначала была обвинена в наведении порчи на герцогиню и герцога одна женщина. Сожгли. Говорят, что женщина каким-то образом смогла ухватить духовника герцогини, Клаудиуса Притца, за его одежду, и чуть не утащила в огонь, но пастора освободил присутствующий палач. Излишне говорить о том, какое впечатление этот случай произвел на припадосную герцогиню.

Затем пришел черед легендарного Фингспонского процесса 1616 года над ведьмами, где потеряли жизнь уже восемь женщин: Элин и Керстин из Ньоса, Ингрид из Рипперсторпа, Маргарета из Экиторпа, Кирстин из Тробрунны, Ингрид из Голлбо, Регина и Ингрид из Вонги. Еще одна женщина умерла в тюрьме от пыток, а одна призналась, что имела сексуальную связь с Сатаной, но ее казнили только в 1620 году. Суд проходил в лесу, на скале, под которой был разведен огромный костер. Осужденных сбрасывали со скалы прямо в пламя. Несомненно, герцогская пара была горда тем, что изобрела такой невиданный вид развлечений. Даже в черное десятилетие охоты на ведьм 1668 – 1676 гг осужденный в Швеции живьем, все-таки, не жгли – сначала отрубали голову.

К этой герцогской забаве отнеслись негативно и правительство, и люди. К счастью для подданных, и герцог, и герцогиня умерли в в 1618 году, бездетными. Герцогу в год смерти было 29 лет, герцогине 22. После них остались только недобрая память и долги. Что-то хорошее за этими ужасными процессами последовало для населения Восточной Готландии: когда в 1668 году страну охватила истерия охоты на ведьм, именно этот район она не задела.

Вообще, история охоты на ведьм в Швеции необычна. Она пошла не сверху, она не была инициирована церковью. Напротив, и светская администрация, и духовенство отнеслось к историям о ведьмах весьма скептически, но истерия начала с размахом набирать обороты снизу.

В 1668 году начались массовые заявления детей о том, что ведьмы уносили их на шабаш в Блокуллу – на остров. Волна пошла все из той же Даларны, откуда традиционно начинались и местные восстания – очевидно, жил там народ довольно увлекающийся. Затем, через 6 провинций, докатилась до Стокгольма. Поначалу верховный суд пришел в замешательство, и даже утвердил несколько приговоров местных судов. Затем Карл XI учредил особую комиссию, состоящую из местных судей, фермеров и священников, и королевских юристов и законоведов. Юристы возражали против того, чтобы показания детей принимались во внимание, но истерика не улеглась до тех пор, пока комиссии не начали выезжать из Стокгольма на места, и не стали сами опрашивать свидетелей.

Вскоре дети начали признаваться в оговорах, и в результате несколько таких «обвинителей» сами оказались осуждены за дачу ложных показаний – например, одному такому было 10 лет. Следующая волна пошла уже в 1720-х, и снова началась с показаний детей. Но суды уже знали, как действовать, и вынесли несколько приговоров обвинителям за наговоры и незаконное применение пыток. После этого все успокоилось. Надо сказать, что королевская администрация Швеции действовала после первого шока очень энергично. Сам Пер Брахе, канцлер и верховный судья страны, мотался по городам и весям, прекращая местные судилища.

В Финляндии в ведьмовстве было обвинено за период 1520 – 1750 около 2000 человек. Кстати, применение пыток в Швеции было запрещено, применяясь только в исключительных случаясь государственной важности. В Финляндии первые процессы над ведьмами начались еще до Даларны, на Оландских островах, где новый судья, Нильс Псиландер, был выпускником Тартусского университета, находящегося тогда под сильным немецким влиянием. Именно Псиландер начал финскую охоту на ведьм, то ли будучи человеком впечатлительным, то ли просто от скуки.


Количество осужденных в 1520-1700 гг

Интересно, что в Финляндии в ведьмовстве обвинялись, по большей части, довольно богатые люди: фермеры с женами, семьи городской буржуазии. Большинством обвинителей были соседи и знакомые. Как ни удивительно, северные районы страны, где действительно практиковался шаманизм лапландцев и языческие ритуалы, оказался практически свободен от истерии. Там было всего несколько процессов. Но вот Карелия, район Турку, район Выборга – там судилища следовали за судилищами. Еще одна особенность финской охоты на ведьм: большинству осужденных смертный приговор заменялся штрафом и последующим изгнанием из общины. Штрафы платились, но вот редко кто из осужденных «ведьм» действительно уехал из знакомого прихода.

Ситуация резко обострилась в 1670-х и 80-х годах, когда в ведьмовстве стали обвинять исключительно женщин, и обвинения стали приводить к казням. По мнению местных историков, это явление совпало с разгулом новых теорих дьяволизма на континенте. До распространения этих теорий, в Швеции и Финляндии суды разбирали только случаи вредительского колдовства и магии, но не дьяволизма.

Вцелом 85% обвиненных в колдовстве были женщинами, из которых 60% в возрасте 14 – 44 года. Осуждены же были были где-то около половины обвиненных женщин и 1% мужчин – всего около 300 человек. Кстати, приговор получили в основной массе богатые вдовы, а обвинителями в 50% случаев выступали дети.

Показательна история о том, как король Карл IX в свое время отреагировал на известие о том, что одна жительница Стокгольма была обвинена в ведьмовстве и охотно признала на суде, что является любовницей сатаны. Король фыркнул, и велел отпустить ее прочь, потому что «бабы могут вообразить что угодно, и убедить себя в чем угодно».

@темы: "шведы"

---

Анна Ваза

Анна Йохансдоттер Ваза родилась чуть ли не сразу после того, как семья Йохана переселилась в королевский дворец Три Короны, в Стокгольм. Это была совершенно необыкновенная принцесса.



Во-первых, хотя она была на 2 года моложе своего брата Зигги, она настолько явно доминировала в этом семейном тандеме, что это поражало шведов, и бесило поляков. Во-вторых, она еще в детстве выбрала себе Прекрасного Рыцаря, Густава Брахе, и сама себя с ним обручила. В-третьих, она ухитрилась прожить большую часть жизни при польском дворе, который становился тем более католичным, чем больше в нем появлялось Габсбургов, оставаясь подчеркнуто лютеранкой. Неизвестно, во что она верила на самом деле, потому что Анна Ваза была алхимиком и фармацевтом. Именно ее хотел Зигги оставить регентом в Швеции, а вовсе не своего дядюшку Карла. И не ради ли нее король Йохан издал декрет, по которому и женщина могла наследовать трон Швеции? Абсолютно беспрецендентный поступок – но дочь Йохана и была необычной женщиной.

Очевидно, у Йохана Вазы было слишком много хлопот, и он был только рад, что его дочь не доставляет ему никакого беспокойства. Анну учили всему, чему обычно учат принцесс – языкам, музыке, литературе, философии, истории, математике – но вместе с братом она училась еще и политике, и государственному управлению. В общем, выросла эта рыжая принцесса достаточно своевольной – и умной.

Что касается ее истории с Густавом Брахе – это дело несколько темное. Википедия припутывает, почему-то, к этой истории Эббу Спарре, якобы сестру Густава, в доме которой пара и встречалась. Но у Густава Брахе не было сестры Эббы. Эбба Спарре, знаменитая Эбба, была племянницей Густава, дочерью его младшего брата Магнуса, и придворной дамой королевы Кристины. В рассматриваемый период она еще и не родилась. Скорее всего, имеется в виду родственница Брахе из датский ветви, София Брахе, которая именно в подходящее время была замужем за Отто Тоттом. К тому же, София была астрономом, химиком и медиком. И София была 1556 года рождения, на два года старше Густава, и на 12 старше Анны. Вот у Софии в доме пара действительно могла встречаться.



По обычаю семьи Ваза, Йохан в дела дочери не вмешивался – или не знал о них.

Любовь, тем не менее, отступила перед привязанностью к брату: когда Зигги стал королем в 1587 году, Анна со своей небольшой свитой уехала в Польшу на коронацию, да так там и задержалась на два года. Вместе с ней, кстати, уехала и Сигрид Эрикдоттер, которую к тому времени король Йохан взял ко двору дочери. И именно на коронации Зигги внезапно объявился Густав Эрикссон, брат Сигрид. Там же Сигрид познакомилась со своим будущим мужем, из семьи Тоттов. А к 1589-му подтянулся и предполагаемый жених Анны, Густав Брахе.

Для историков так и осталось загадкой, почему Анна и Густав Брахе не поженились. Густав стал генералом в польской армии, Зигги против брака не возражал, в Польше молодежь была предоставлена сама себе. И всё было спущено на тормозах. Брахе никогда не женился, Анна тоже не вышла замуж, хотя предложений ей делали много. Возможно, все может объяснить скупая заметка о радиологическом анализе останков Анны, который был сделан в 1994 году, при переносе останков на время ремонта церкви, где они хранились. В заметке коротко говорится о том, что скелет Анны указывает на ряд «паталогических деформаций и костных изменений». Как, кстати, и у ее матери, Катаржины, у которой они проявились, правда, позже, чем у дочери. Очевидно, в Польше Анна поняла, что она больна, и замужество с возможными родами ее просто убъет.

Поляки дочь Катаржины невзлюбили страшно. Она была главным советником своего брата, с ней он делился государственными тайнами, и никому в Польше ситуация не нравилась. Опять же, насколько шведы ненавидели вызывающие мессы свиты католиков в Стокгольме, настолько поляков передергивало от громких протестантских служений в Кракове. Сигизмунду даже пригрозили отлучением от святой католической церкви за терпимость к еретическим обрядам, но несколько зарвавшихся патеров мягко одернула тетушка Зигги, Анна Ягеллонка, напомнившая, что лютеранство в Польше еретичеством не считается. Когда разгорелся скандал с Ливонским наследством в Ревеле, Анна сочла за благо вернуться в Швецию утешать отца.

После смерти короля Йохана воля Зигги сделать регентом Анну, а не дядю Карла, в Швеции была прекрасно известна. И Анну, кстати, шведы уважали, но Карл бросил обвинение в ведьмовстве и отравительстве, которое было как раз хорошо тем, что его невозможно было ни доказать, ни опровергнуть. Анна снова уехала в Польшу, подальше от плюющегося ядом дядюшки. Как показало развитие событий в Швеции, поступила она совершенно правильно.

Разумеется, странное утверждение той же Википедии о том, что Анна, якобы, чуть было не вышла в 1596 году за маркграфа Бранденбургского, не имеет оснований: маркграф был в тот год все еще благополучно женат на своей третьей по счету жене – с самого 1577 года.

В Польше Анна поселилась там, где была достаточно близко к брату, но достаточно далеко от патеров: в прусском Страсбурге. Там она занималась наукой, ставила опыты, экспериментировала с фармакологией. Ее называли «королевой польской ботаники». Возле нее собралась интересная компания лютеран-лоялистов, уехавших из Швеции, и просто авантюристов из других стран. Сиднем в своем замке Анна не сидела, ездила и к брату, и в Швецию.



Умерла Анна в 56 лет, и после смерти пережила еще одно приключение. Дело в том, что римский папа наотрез отказал в захоронении лютеранки-еретички в святой католической земле. Неизвестно, где находился саркофаг с останками Анны целых одиннадцать лет, пока ее племянник Ладислаус не выбил, все-таки, у папы разрешение на церковное захоронение в цекви св. Марии в Торуне.

@темы: "шведы"

---

Сигизмунд Ваза

Польша, в которую приехал править Сигизмунд Ваза в 1587 году, была страной в периоде процветания. Литва и Польша были объединены в республиканский союз, была полная веротерпимость между католиками, лютеранами, кальвинистами, иудеями, ортодоксами. В Польше находились самые обширные в Европе соляные копи, из Польши в Европу экспортировалась пшеница. Страна была довольно интернациональной, там жили немецкие ремесленники, еврейские торговцы, армянские оружейники. Завидная должность быть королем такой страны? Увы, не для Сигизмунда.



Дело в том, что Зигги чувствовал себя в Швеции достаточно хорошо, и никакой Польши лично ему и не надо было. Весь проект с польской короной полностью принадлежал его матери и тетке, а отец не привык перечить своей обожаемой супруге, хотя с сыном тоже расставаться не хотел. Шведы, со своей стороны, удалили из страны наследника престола с большим энтузиазмом: отчасти из чисто эгоистических соображений получить побольше должностных возможностей в отсутствие короля, отчасти подстрекаемые уже много лет герцогом Карлом в неприязни в «польскому выпер...у». О самом Зигги можно было сказать плохое только в том смысле, что он был слишком упрям, несколько медлителен и немногословен, так что неприязнь среди шведов акцентировалась, в основном, на его матери, которую было так легко не любить.

Как могло получиться, что условие избрания Зигги в виде передачи Польше северных частей Ливонии прошло мимо внимания короля Йохана – полная мистерия. Невероятно, но Йохан узнал об этом только тогда, когда Зигги уже был года полтора как коронован! Попытка забрать сына домой не удалась, и пришлось Сигизмунду III остаться в Польше. Не прибавило симпатии к Зигги ни среди шведов, ни среди поляков и то, что вместо союза они получили беспощадную войну, хотя оттягивать силы от своих проблем с Украиной и Турцией, оставшихся в наследство от Стефана Батория, полякам вовсе не хотелось.

Шведы всерьез озлились на Зигги в связи с событиями в Финляндии, где в 1596 году вспыхнуло очень серьезное восстание. В принципе, Зигги к этому восстанию никакого отношения не имел, он просто оказался вплетен в канву событий практически невольно. Вышло так, что, после свержения с трона Эрика, король Йохан начал воевать с Россией, и главной причиной этому была именно жена короля, то есть мать Зигги. Для войны были нужны деньги, то есть население было обложено дополнительными налогами. В Финляндии губернатором сидел Клаус Флемминг, который решительно поддерживал права Зигги на шведский престол.

Флеминг в 1592 году, то есть именно в тот момент, когда к Зигги перешла шведская корона, начал насильственное рекрутирование финских крестьян. Это им, разумеется, не понравилось, потому что всю войну с Россией считали в Швеции войной в польских интересах. Но еще больше возмутились финны, когда, по окончании войны, Флеминг разместил армию по крестьянским усадьбам, обязав население ее содержать, возить и т.д. Финны решили отправить делегацию в Стокгольм, но Флеминг запретил. Следует помнить, что у крестьян в Финляндии было в собственном владении около 64% территории, и что крестьянское сословие было мощно представлено в парламенте страны. Делегация, разумеется, в Стокгольм отправилась.

Герцог Карл попытался склонить парламент объявить Флемингу войну, но тогда еще у Зигги были в Швеции друзья, и ничего из войны не получилось. Герцог приватно заявил делегации, что "Вас так много, что сможете вы стряхнуть стражников с шеи, хоть и кольями да дубинами!". Что те и сделали. Флеминг получил на свою шею серьезные проблемы. К этим событиям примыкает полупризрачная фигура бродячего сына Эрика, Густава. Тот почти наверняка был в это время в Финляндии, у своей матери в имении. И, вероятно по собственному почину, пытался встать во главе восстания, имея целью отделить Финляндию от Швеции и стать ее королем. Но в самый неподходящий момент он из Финляндии исчезает, и объявляется в Ревеле, откуда потом выныривает уже в России. Некоторые историки удивляются, насколько запутаны следы этого загадочного принца. Словно их путали и уничтожали совершенно сознательно. Скорее всего, так оно и было – Густав был несомненно человеком иезуитов, а Орден не оставляет ни следов, ни доказательств своего вмешательства в историю.

Так или иначе, но восстание в Финляндии превратилось в заурядный бунт, и было жестоко подавлено Флемингом. Во время восстания погибла масса шведов, которым были даны в управление от короны финские поместья, и масса финских крестьян. Поскольку Флеминг был человеком Зигги, последнего равно возненавидели и в Швеции, и в Финляндии. Виноват, конечно, был Флеминг, но поставил-то его польский король.

Была у Зигги еще одна проблема, связанная с его избранием польским королем: управляющий делами королевства Карнковский ухитрился впопыхах провозгласить королем Польши Максимиллиана III Австрийского.



Понятно, что Австрия была конечным результатом очень оскорблена. Максимилиан, собственно, начал войну против Польши, но был разбит Яном Замойским и попал в плен, из которого его освободило только вмешательство папы. В конце концов, Зигги женился на Анне Габсбургской, и проблема с австрийцами была исчерпана.



С австрийцами, но не с собственными магнатами. Ян Замойский был настолько против союза с Австрией, что даже перекрыл границу, пытаясь воспрепятствовать въезду Анны в Польшу, но та как-то проскользнула через патрули, и благополучно добралась до Кракова. А делегацию в Австрию возглавлял не кто иной, как кардинал Радзивилл – из принявшей католичество ветви семьи. Замойскому, тем не менее, удалось узнать, что между Зигги и австрийцами существовал договор, что Габсбурги помогут Сигизмунду вернуться домой, на трон Швеции, а за это получат польскую корону. Замойский требовал декоронации Зигги, но сейм его не поддержал.



Разумеется, для борьбы с Замойским Зигги был явно слабоват, но на помощь ему пришли иезуиты, и помощь была принята.



А брак с Анной оказался для Зигги очень даже удачным, и переменчивая шляхта тоже сумела полюбить эту австриячку, чего не скажешь о шведах, которые сочли ее невыносимо высокомерной и холодной. У Анны с Зигги было пятеро детей, из которых до взрослого возраста дожил только Ладислаус. Замойский потом махнул рукой на все, и продолжал сражаться просто за Польшу, пока здоровье позволяло – и сражаться успешно.

После смерти Анны (она умерла 25-летней), Зигги женился на ее младшей сестре Констанции, что уже не вызвало у поляков никакого противодействия. А напрасно, потому что эта молодая дама явно нацелилась на династическую монархию. Помимо всего прочего, она запретила евреям жить в городах. Так что прав был Замойский, предполагая что союз с Габсбургами покончит и республиканской монархией, и с веротерпимостью. Так и вышло. С Констанцией Зигги нажил семерых детей, из которых детство пережили пятеро.



Сразу после брака с Констанцией, Зигги обратился к сейму с требованием поднять налоги, что вступало в конфликт с ограничением прав монарха, которые он при коронации подписал. Он ненавязчиво хотел перевести сейм от конценсусного приема решений к голосованию большинства, расчитывая, очевидно, найти подход удачнее к центральным фигурам сейма, чем к сейму вцелом. В результате началось то, что называется рокошем Зебжидовского – практически восстанием против короля, с требованием декоронации, в котором участвовали великий коронный маршал Миколай Зебжидовский, Ян Щесны Гербурт, Станислав Стадницкий и виночерпий Литвы Януш Радзивилл. Формально король победил, но участники восстания наказаны не были, и ничего Зигги от сейма не добился, тот продолжал контролировать и его, и еще его преемника.

Московские авантюры короля Сигизмунда Вазы заслуживают отдельного обозрения, так что здесь можно подвести итог царствованию Зигги: его запомнили в Польше королем, который перенес столицу из Кракова в Варшаву, который разрушил возможность объединения Польши, Литвы и России в единый союз, и который подтолкнул страну в 30-летней войне – и все только потому, что хотел быть королем Швеции, а не Польши. Когда Зигги умер в 1632 году, Польша уже была в конфликтах по уши: со шведами, с русскими, и снова с турками. Не довел до добра Польшу союз с Габсбургами.


Вот в чем Зигги был хорош: центральная часть этого серебряного ковчега изготовлена лично им.

@темы: "шведы"

---

Мироко, приветствую!

---

С весной! С кошками!

@темы: "зверята"

---

Польша до Сигизмунда Вазы - 2

Сигизмунд Август не выглядел солидным и царственным. Он был довольно строен, элегантен, имел тенденцию говорить внятно, понятно и шутливо. Он не хотел, чтобы его боялись, предпочитал, чтобы любили, и умел этой любви добиться. Но это вовсе не значит, что Сигизмунд Август был несерьезным правителем. Он жил в непростое время, но руководил своим королевством даже более ловко, чем его отец.



Интриге Сигизмунд Август предпочитал дипломатию. Осечка получилась, правда, с Россией. Иван Грозный не был поклонником дипломатии, а тут еще вмешалось чувство личной обиды. Очевидно, русскому царю было невозможно понять, что король может спокойно согласиться с нежеланием своей сестры выходять за Ивана Грозного замуж. И он счел это не только личным оскорблением, но и признаком того, что польский король умышляет против России. Напрасно. Именно в тот момент польский король предпочитал жить спокойно и заниматься коллекционированием драгоценных камней и гобеленов.

Этот король коллекционировал еще кое-что, гораздо более дорогое, чем камни и ковры – он коллекционировал информацию. Зная о том, что происходит вокруг него в Польше и за ее пределами, Сигизмунд Август всегда знал, что его ожидает на очередном сейме, и вел себя соответственно. Он полностью унаследовал харизму своей матушки Боны, но без ее горячего и упрямого темперамента. Вместо них он подключил знамение терпение Ягеллонов, благодаря которому ему удалось даже создать интереснейшей альянс двух республик, Литвы и Польши, да еще и подключить к нему прусские города. Как и Бона, ее сын знал цену деньгам, и умел их получать.

В его время в Польше практически не было явной вражды между католиками и протестантами. Он умел лавировать между Римом, Веной и Стамбулом. Замечательный король. Он умер в 1572 году, в возрасте всего 52 лет, и Польша потеряла одного из самых умных и умелых королей.

В 1573 сейм выбрал новым королем французского принца Генри Валуа. Разумеется, это не значит, что целый год Польшей никто не руководил – у королевства был так называемый временный король, управляющий своего рода. Им был ближайший сподвижник Сигизмунда Августа Якуб Учанский, один из выдвиженцев королевы Боны. Он горячо поддерживал идею покойного короля об образовании польской национальной церкви и формального отделения от Рима. Он, разумеется, был католиком до мозга костей, но он был и умным человеком. В свое время римский папа даже вызвал его для отчета перед инквизицией, но Учанский вызовом пренебрег.



Человек несомненно влиятельный, он, к сожалению, не обладал ни дипломатическими способностями Сигизмунда Августа, ни его основательностью. Например, его не слишком-то любили средние и мелкие шляхтичи за то, что он активно хотел исключить их из процесса принятия государственных решений. Конечно, с Сенатом у польских королей было бы куда как меньше хлопот, чем с разнокалиберным Сеймом. Во-вторых, именно Учанский настаивал на том, чтобы новым польским королем стал неприменно католик. Это тоже понятно, потому что Польша, все-таки, была именно католической в большинстве страной. Но что сподвигло Учанского остановиться на кандидатуре именно Валуа? Единственным объяснением может быть только попытка уравновесить этим альянсом нарастающую мощь Габсбургов.

Француз был откровенно потрясен, узнав, на что он согласился. Добравшись до Польши, он узнал, что ему придется подписать несколько любопытных документов. Например, так называемые Henrician Articles, которые уведомляли, что должность короля в Польше является именно должностью, и что детей короля нельзя именовать принцами и принцессами. Положим, это было пустяком: учитывая то, что корону Генрих получал с условием женитьбы на принцессе Анне, которой уже перевалило за 50, и предпочтения самого Генриха, опасность обзавестись кучей непризнанных принцев и принцесс ему и не грозила.



Хуже было то, что ему каждые два года пришлось бы собирать Сейм на 6 недель, то, что он не имел права назначать сам налоги и подати, объявлять мир или войну. Более того, король обязывался соблюдать религиозную толерантность. По сути, король не решал ничего, ни во внешней, ни во внутренней политике – во всяком случае, так показалось Генриху Валуа, который привык к несколько другому отношению к королям. Генрих, несомненно, был ознакомлен с польскими порядками польской делегацией еще в Париже, но что-то помешало ему принять в тот момент их всерьез.

Так или иначе, Генрих был коронован 21 февраля 1574 года. О пребывании этого своеобразного принца в Польше осталась масса анекдотов, в одни из которых поверить легко, а в другие – не очень. Поляки утверждают, что в Вавеле французы впервые увидели столовые вилки и узнали о том, как устроена санитарная очистка замка. Также не видели они до Вавеля ванн, где регулировалась подача холодной и горячей воды. Может, и так. Но вот в анекдоты о шоке поляков перед преувеличенной заботе Генриха и его свиты о своей коже, которая страдала от польской холодной зимы, поверить легко. Неизвестно, каким бы королем стал Генрих Валуа для Польши – он действительно казался хлюпиком, но хлюпиком он как раз и не был. Вполне возможно, что он научился бы ладить со своими подданными, но через три месяца после коронации Генрих узнал о смерти короля Франции, и отправился в Париж. Поляков об этом он предупредить не озаботился, и те с некоторым убивлением обнаружили, что трон Польши снова вакантен.

Снова пришло время Учанского, который впопыхах предложил избрать королем австрийского Максимиллиана. Это было довольно неудачным ходом, если учесть, что стараниями Боны у Польши был мирный договор с турками. Впрочем, предложение шляхтичей-ортодоксов избрать королем Польши русского царя Ивана Грозного было не более разумным. Турецкий султан в этом разброде оказался единственным, кому не измнила способность соображать, и он прислал поляком целый список достаточно нейтральных и разумных кандидатов в короли. Из них те и выбрали Стефана Батория.



Этот трансильванский князь учился в Падуе, в университете, из которого вынес твердое убеждение о пользе образования населения, и стойкое восхищение школьными программами иезуитов. Именно он основал сеть иезуитских колледжей в Польше: в Люблине (1581), Полоцке (1582), Риге (1582), Калише (1583), Несвиже (1584), Львове (1584) и Дерпте (1586). К иезуитам можно относиться по-разному, но невозможно отрицать, что они открыли дорогу в жизнь массе неимущих детей и сирот. Да, самые способные из воспитанников становились верными и добровольными слугами великого ордена, но далеко не все. Большинство просто получало шанс, о котором они и мечтать-то не могли.

Баторий учредил Запорожское казачество, наделив его структурой, землями и независимостью. Он свел на нет все завоевания Ивана Грозного в Ливонии. Он основательно обустроил инфраструктуры Литвы. Отказавшись от шляхетского ополчения, он стал использовать наемников. Он был хорошим королем для Польши, хотя и о нем ходили слухи, что он протестант. Женитьбы на немолодой польской принцессе его не смутила, разница в возрасте была всего-то 10 лет. Только правил Баторий недолго, всего 10 лет. Он тоже умер сравнительно молодым, в 53 года.

Разумеется, Анна носила титул герцога Литовского и короля Польского именно как двойной титул, в качестве соправительныцы мужа. Но влияние она на государственные дела имела немалое. Баторий обратил всю энергию на политику внешнюю, Анна вела политику внутреннюю и занималась дипломатией. После смерти мужа, она, при полной поддержке нового временного управляющего королевством, Станислава Карнковского, начала активно продвигать на трон своего племянника, Сигизмунда Вазу.



Карнковского тоже считали тайным протестантом, и тоже напрасно. Как и Учанский, он, скорее, был сторонником той самой синергии протестантизма и католицизма, с которой носились и Йохан Шведский, и Сигизмунд Август, и Стефан Баторий, и Генрих IV Французский. Что не мешало им всем допустить в свои королевства иезуитов, которым было что предложить.

Разумеется, сестры всегда знали, что Сын Катаржины станет польским королем. В какой степени во всю эту историю были замешаны иезуиты, можно только догадываться. Во всяком случае, вместе с Катаржиной в Швецию отправились аж трое, то ли на должности исповедников, то ли охранников. Исповедники этой странной женщине действительно были нужны, потому что она-то как раз была абсолютно фанатичной католичкой. Так бывает – в чужом окружении, оказавшемся неожиданно враждебным, человек всегда ищет поддержки в своих исконных, родных обычаях, доводя их порой до абсурда.

Но у иезуитов в этой истории совсем не зловещая роль. Хотя об этом можно догадываться только по косвенным доказательствам. Несмотря на кажущуюся открытость, получить данные о действиях ордена в определенный исторический период определенной страны невероятно трудно, если вообще возможно. Я лично обращалась в московское представительство ордена с довольно безобидными (на мой взгляд) вопросами, но мне не ответили.

Косвенные доказательства вот какие. Во-первых, иезуитам удалось каким-то чудом примирить понятие Катаржины о грехе и плотские потребности ее мужа, потому что пара очень любила друг друга до самой смерти Катаржины. Органичное присутствие в этом союзе фриллы Йохана не смущало никого. Во-вторых, Зигги, с детства окруженный иезуитами, вовсе не вырос фанатиком-католиком, а, опять же приверженцем толерантной синергии религий. В-третьих, продвижению ордена в Польше способствовали именно весьма умеренные в религиозных взглядах люди. И, наконец, таинственная история Густава, сына Эрика Вазы, дает возможность предполагать, что иезуиты хотели бы получить точку опоры и в России. Я почти рискну подумать, что Орден был более заинтересован в тот момент в образовании христианской коалиции против набирающей могущество Порты и татар, пытаясь предотвратить религиозную резню в Европе между христианами.

В любом случае, Сигизмунд Ваза, или тот самый Зигги, ради которого я эту панораму и набросала, стал новым польским королем Сигизмундом III.

@темы: "шведы"