Роберт Куртгёз - зима на Сицилии и взятие Никеи

[MirrinMinttu]

Приключения пилигримов, стекающихся со всей Европы в итальянский порт Бари, начались даже раньше, чем они погрузились на корабли. По обычаю, народ потянулся в Рим, к базилике св. Петра, чтобы там как следует помолиться и оставить приношения. Всё-таки, крестовый поход был предприятием новым и практически революционным в плане обещаний равенства и братства среди крестоносцев и прощения всех прошлых грехов, так что начало его всем хотелось бы оформить соответствующей торжественностью. Но хотели как лучше, а получилось то, что получилось. На тот момент в Риме сидел так называемый анти-папа Клемент III, года эдак с 1087. А сама базилика была здорово разрушена воинами Матильды Тосканской в том же году, когда они возжаждали Клемента III придавить в тот период его папской карьеры, и попытались взять храм штурмом, как вражескую крепость. А до этого, по тому же поводу, Рим разграбил и поджег Робер Гискар – в 1084 году.




Клемент, родившийся Гилбертом Равеннским, был человеком не только невероятно живучим (он пережил четырех своих соперников!), но и отличался буйным темпераментом. Не зря, всё-таки, его выдвинул император Генрих IV. В общем, сначала он персонально, с мечом в руках, не впустил пилигримов в то, что осталось от базилики, и велел им убираться прочь с их приношениями вместе. А потом, извиняюсь, залез на крышу, и стал швырять камни в этих ревностных христиан, когда они решили хотя бы полежать в распростертом виде перед храмом, в который их не впустили. Учитывая, что Его Святейшеству (или анти-Святейшеству) было на тот момент под 60, можно только позавидовать его энергии.

Впрочем, человеком непосредственных реакций был и старший сын Гискара, Боэмунд Тарентский. Известие о крестовом походе застало его за скучной осадой Амальфи, и он настолько вошел в раж, что не только сам принял крест, а ещё и велел нарезать крестов из своей накидки немалой стоимости. Для всех желающих плаща Боэмунда явно не хватило, потому что его дядюшка, Роджер Сицилийский, с которым Боэмунд Амальфи осаждал, нашел себя, в результате, с настолько поредевшей армией, что из-под стен города ему пришлось уйти.

Вообще, подобный энтузиазм подчеркивает, насколько многим правителям осточертели их рутинные конфликты на сравнительно небольших пространствах их владений, и насколько хорошо папа Урбан это понял. Ведь Боэмунд, собственно, просто бросил всё, за что сражался лет десять. И правильно сделал.

Это была своего рода гонка – кто первым успеет в Константинополь. Боэмунд торопился ради того, чтобы заручиться поддержкой Алексея Комнина, и стать доместиком всех тех территорий, которые крестоносцы собирались завоевать. Ну, проси больше, и получишь то, что хотел. Доместиком Боэмунда не сделали, но он вкрутился на реально важную должность – снабженца армии продовольствием. Остальные торопились успеть переправиться до зимы, а некоторые – и пограбить византийцев (что Боэмунд категорически запретил своим воинам, и, в результате, получал больше - в виде подарков от неограбленных).

Роберт Нормандский опоздал, к своей досаде. Это означало, что зимовать ему придется в Апулии и Колабрии, а подобные ожидания всегда опасны тем, что армии во время них редеют. Но в данном случае, Роберт испытал в Апулии совершенно для него неожиданный и позитивный шок: герцог Роджер Борса принял его как «своего естественного лорда», ведь семья Гискара была родом из Нормандии. И только словами герцог не ограничился, а завалил Роберта и его «благородных компаньонов» подарками и продовольствием. Именно тогда Роберт встретил свою будущую жену, Сибиллу, и начал переговоры о браке. Так что для него зимовка в Апулии оказалась счастливой, и, несомненно, заставила забыть долгие годы домашних проблем в родном домене, которые теперь, в нынешних масштабах, казались такими мелкотравчатыми. Опасная забывчивость, к слову сказать, потому что те проблемы за время отсутствия путешественника никуда не деваются.

Проблема была в том, что армии тогда состояли из более или менее независимых боевых групп, которые, формально, вставали под чьи-то знамена, но фактически были сами ответственны за свое содержание. Так что те, у кого не оказалось в Апулии друзей и родственников, и кого герцог не причислил к «благородным компаньонам», оказались предоставленными сами себе. Грабить население дружественной страны они не могли. Цены в перегруженном городе за постой и продовольствие были за пределами воображения. Так что да, армия таяла, причем не так уж немногим пришлось пришлось продать буквально всё, кроме одежды на себе, чтобы вернуться домой. Роберт Фландрский, к слову, правдами и неправдами переправил свою армию буквально в начале зимы именно поэтому, уж кто знает, за какие деньги моряки дали на переправу своё согласие.

Второй отток из армии Роберта случился уже в марте, когда люди грузились на корабли. Один из кораблей то ли изначально был в состоянии дырявого корыта (денег-то всем судовладельцам хотелось), то ли его просто перегрузили, но он буквально развалился прямо в гавани. Среди ожидающих погрузки началась паника, которую удалось остановить слухом, что у всех вытащенных на берег утопленников каким-то чудом образовался на плече крест. Не удивлюсь, если слух запустил капеллан Роберта, Арнульф – это как раз в его стиле. В общем, худо-бедно погрузиться удалось, и флот отплыл на утро Пасхи, 5 апреля 1097 года, под звуки трумбетов и взмахи платочков пригорюнившихся дам (или чем там тогда взмахивали). Через четыре дня они причалили в двух маленьких портах, в десяти милях от Дураццо (нынешний Дуррес), и потопали по Римской дороге к Константинополю. На месте они были только в конце мая.

Армии Роберта Нормандского и Стефана Блуасского повезло в том, что они избежали беспорядков и скандалов, с которыми столкнулись первые волны крестоносцев (mirrinminttu.diary.ru/p103278722.htm). Система снабжения продовольствием уже работала через палатки за пределами городских стен, и в город крестоносцев впускали только небольшими группами. Но лидеры, Роберт и Стефан, были приняты Алексеем Комнином с невероятной помпой и одарены всем возможным, начиная с денег и заканчивая шелками. Потому что никому из них даже в голову не пришло, что можно не присягнуть императору – ведь они собирались идти через его земли. Счастливый Алексей переправил очередную армию в Азию и перекрестился. С этими «опаздашками» дело было иметь не в пример легче, чем с ордой Петра Отшельника и первой волной прибывших крестоносцев (mirrinminttu.diary.ru/p103020488.htm).

Роберт успел поучаствовать в осаде Никеи, его войско поместили между войсками Роберта Фландрского и Раймунда Тулузского. Для того, чтобы сыграть какую-то решающую роль в падении этого города, Роберт прибыл слишком поздно, но он был в числе тех, кто отправился к императору Алексею с рапортом о победе, и свою долю богатых подарков от него получил. Вообще, общество императора ему понравилось настолько, что он уехал на два дня позже прочих лидеров похода. Историки привычно списывают это на легендарную лень Роберта и его любовь к комфорту, но я бы не исключила, что он был занят какими-то переговорами с императором. В конце концов, он недавно с Алексеем уже общался, и их отношения не омрачались прошлыми конфликтами, а отношения императора с другими лидерами похода очень обострились из-за поведения византийцев при осаде и взятии Никеи.

В любом случае, армия Роберта была вместе с армиями Танкреда и Боэмунда, когда 29 июня (или 1 июля) произошла эпическая битва с недобитым у Никеи султаном Кылыч-Арсланом, когда Роберт, Танкред и Боэмуд сдерживали «железным кулаком» наскоки конницы султана, покуда в тыл туркам не ударил Годфрид, а с фланга – Адемар.
Путь на Антиохию был открыт.