Do or die
В Лондоне смерть Оранского аукнулась странным образом. Странным, потому что в характере Елизаветы была одна любопытная особенность: то ли полное и абсолютное бесстрашие, то ли полное безразличие к собственной жизни.
читать дальшеЕсли задуматься, то среди Тюдоров был только один осторожный король: Генрих VII. Его сын охотно рисковал собственной жизнью в турнирах, и отправился воевать во Францию, будучи уже в таком состоянии, что более разумный человек предпочел бы постельный режим. Мэри знала, что потенциальный убийца находится среди ее приближенных, но стоически игнорировала риск. Она осталась чуть ли не одна во дворце во время пика восстания Вайатта, и переломила ход событий.
Такой же была и Елизавета.
Конечно, она насторожилась, но не испугалась. Она просто предприняла несколько политических действий. Направила своего эмиссара в Нидерланды и Филиппа Сидни в Париж. Сидни имел своей задачей выразить, разумеется, соболезнования, но еще и обсудить союз Англии и Франции в делах Нидерландов. Но Франция не была готова простить Елизавету. Не совсем понятно, за что именно, потому что Алансон получил от английской королевы гораздо больше, чем кто бы то ни было. Но шли дни, а Сидни все не мог получить аудиенции, хотя в то же время в Париже находились дипломаты из Гааги, с которыми французы вели переговоры, не пригласив на эти переговоры англичан.
Елизавета в Лондоне вызвала французского посла, пустила слезу, и довольно высокопарно заявила, что хотя судьба отняла у нее мужа, она все равно может вступить в брак с его страной. Теперь, когда Алансон был в лучшем мире и брак с ним в мире этом Елизавете не угрожал, она щедро наделила его титулом своего мужа. Но посол не купился. Теперь пришла очередь Франции слегка отомстить соседке за все причиненные проблемы, потому что герцог Пармский был очень близок к тому, чтобы договориться с Нидерландами. И тогда Англия оказалась бы в пренеприятном положении, между Джеймсом, Гизами, папой, иезуитами, собственными католиками и герцогом Пармским.
Правда, в рукаве Елизаветы была в игре с Францией припрятана крапленая карта: если бы Филипп ратифицировал договор, некогда существовавший между его отцом и отцом Елизаветы, Испания и Англия вполне могли бы выступить единым фронтом. И рядовые англичане приняли бы этот союз гораздо охотнее, чем союз с Францией. В их глазах, и французы, и испанцы равно были папистами, но испанцы были «своими» папистами, партнерами по торговле, старыми союзниками. Французы же оставались практически врагами, по старой памяти. К тому же, надежды католиков на то, что Филипп активно поддержит претензии Марии на трон Англии, разбились о его краткое заявление, что он не намерен тратить кровь испанских солдат не то, чтобы передать корону от одной еретички другой. Как большинство людей с холодным темпераментом, Филипп обладал прекрасной памятью на человеческое несовершенство, и, один раз решив, что Мария – мужеубийца, доброй католичкой считать ее не мог.
Впрочем, и в Шотландии дела обстояли не так уж печально. То есть, Сесил, конечно, сокрушался по поводу того, что все твердолобые протестанты были изгнаны Джеймсом с глаз долой. Но Елизавета имела единомышленника прямо рядом с шотландским королем: Аррана. Тем более, что было нечто связывающее Джеймса с самой Елизаветой: неприязнь к неуправляемому, стихийному духу шотландского протестантизма, который не слишком уважал власть короля. И Елизавета, и Джеймс видели своей задачей держать протестантов в кулаке, не ссорясь с основами новой религии; дружить с католиками, держась подальше от папы; держать Марию Стюарт в Англии, но использовать в своих интересах ее страсть к интригам; и, наконец, держать нос по ветру и быть готовыми выиграть в любых обстоятельствах.
Джеймс в тандеме с Арраном явно преуспевал в своих королевских делах. Графа Гоури (Уильяма Рутвена), который держал его в плену, он просто казнил в начале мая 1584 года. После этого в Эдинбурге была созвана Ассамблея, которая была достаточно напугана, чтобы передать королю супремационную власть и право назначать епископов. Аррана утвердили канцлером с правом снять с должности любого, кто выкажет несогласие с решениями короля. Более того, Арран убедил Джеймса быть повежливее с англичанами. Благо, Арран лично знал Хансдона, который мог попытаться связать так неосторожно разрубленные концы отношений Шотландии и Англии.
Арран, к слову сказать, не был ни католиком, ни протестантом. Он был полным атеистом. Его высказывания были весьма прямолинейны, и сводились в тому, о чем гораздо позже сказал Вольтер: если бы Бога не было, его бы следовало придумать. К несомненным перлам представлений Аррана относятся следующие: «heaven was but a conceit to make fools fayne» и «who esteemed religion and worshipping of God but a superstitious terrour to the consciences of the people to hold them in awe and obedience». Что подвело Аррана в переговорах с Хансдоном, так это то, что он забыл о том, что храбрый и прямолинейный вояка только представляет на переговорах Елизавету, но не принимает решения. А Елизавета и Уолсингем знали достоверно о том, что происходит в Шотландии. Поэтому, когда Арран на голубом глазу заверил Хансдона, что Джеймс в жизни не имел ничего общего ни с папой, ни с иезуитами, ни с католиками, королева и ее люди в Лондоне точно знали, что шотландский канцлер врет, как сивый мерин.
Ситуация сложилась презамечательнейшая. Арран отбыл в Эдинбург, ликуя, что обвел вокруг пальца англичан, и оставил Шотландии полную свободу для маневра. Елизавета и Уолсингем, со своей стороны, увидели, что Арран активно старается держать своего короля подальше от Марии Стюарт и подальше от придворных-протестантов. Соответственно, человека Аррана пригласили в Лондон обсудить отдельный договор между Джеймсом и Елизаветой, которые не включал бы Марию, а с самой Марией Елизавета вознамерилась расширить совместную работу, о которой Джеймс мог и «случайно» узнать. Например, включить Марию третьей стороной в переговоры с Францией.
Уолсингем, правда, предупреждал королеву, что схема может стать слишком сложной и запутанной. Но Елизавете нравились интриги, они ее забавляли. Чтобы быть на 100% в курсе происходящего, Уолсингем еще и купил у секретаря французского посла шифры посланца Аррана, и контролировал теперь деятельность мастера Грея абсолютно.
Что касается Марии, то ее внимание отвлекали дрязги, сотрясающие их небольшой «двор». Дело в том, что Мария вдрызг рассорилась с Бесс Хардвик, которая заявила миру, что ее супруг настолько сблизился со своей подопечной, что Мария от него теперь беременна. Причину того, что бывшие подруги стали заклятыми врагами, звали Арабелла Стюарт, внучка Бесс, которая теперь сама по себе имела права на престол Англии в некотором будущем.
Надо отдать должное Елизавете, она умела отблагодарить за верную службу: она вызвала графа Шрюсбери в Лондон и отправила его на непыльную и доходную должность в Ланкашире, освободив и от нападок Бесс, и от истерик Марии. Граф долго лобызал королевские ручки и слезно благодарил, что королева избавила его «от двух дьяволиц».
читать дальшеЕсли задуматься, то среди Тюдоров был только один осторожный король: Генрих VII. Его сын охотно рисковал собственной жизнью в турнирах, и отправился воевать во Францию, будучи уже в таком состоянии, что более разумный человек предпочел бы постельный режим. Мэри знала, что потенциальный убийца находится среди ее приближенных, но стоически игнорировала риск. Она осталась чуть ли не одна во дворце во время пика восстания Вайатта, и переломила ход событий.
Такой же была и Елизавета.
Конечно, она насторожилась, но не испугалась. Она просто предприняла несколько политических действий. Направила своего эмиссара в Нидерланды и Филиппа Сидни в Париж. Сидни имел своей задачей выразить, разумеется, соболезнования, но еще и обсудить союз Англии и Франции в делах Нидерландов. Но Франция не была готова простить Елизавету. Не совсем понятно, за что именно, потому что Алансон получил от английской королевы гораздо больше, чем кто бы то ни было. Но шли дни, а Сидни все не мог получить аудиенции, хотя в то же время в Париже находились дипломаты из Гааги, с которыми французы вели переговоры, не пригласив на эти переговоры англичан.
Елизавета в Лондоне вызвала французского посла, пустила слезу, и довольно высокопарно заявила, что хотя судьба отняла у нее мужа, она все равно может вступить в брак с его страной. Теперь, когда Алансон был в лучшем мире и брак с ним в мире этом Елизавете не угрожал, она щедро наделила его титулом своего мужа. Но посол не купился. Теперь пришла очередь Франции слегка отомстить соседке за все причиненные проблемы, потому что герцог Пармский был очень близок к тому, чтобы договориться с Нидерландами. И тогда Англия оказалась бы в пренеприятном положении, между Джеймсом, Гизами, папой, иезуитами, собственными католиками и герцогом Пармским.
Правда, в рукаве Елизаветы была в игре с Францией припрятана крапленая карта: если бы Филипп ратифицировал договор, некогда существовавший между его отцом и отцом Елизаветы, Испания и Англия вполне могли бы выступить единым фронтом. И рядовые англичане приняли бы этот союз гораздо охотнее, чем союз с Францией. В их глазах, и французы, и испанцы равно были папистами, но испанцы были «своими» папистами, партнерами по торговле, старыми союзниками. Французы же оставались практически врагами, по старой памяти. К тому же, надежды католиков на то, что Филипп активно поддержит претензии Марии на трон Англии, разбились о его краткое заявление, что он не намерен тратить кровь испанских солдат не то, чтобы передать корону от одной еретички другой. Как большинство людей с холодным темпераментом, Филипп обладал прекрасной памятью на человеческое несовершенство, и, один раз решив, что Мария – мужеубийца, доброй католичкой считать ее не мог.
Впрочем, и в Шотландии дела обстояли не так уж печально. То есть, Сесил, конечно, сокрушался по поводу того, что все твердолобые протестанты были изгнаны Джеймсом с глаз долой. Но Елизавета имела единомышленника прямо рядом с шотландским королем: Аррана. Тем более, что было нечто связывающее Джеймса с самой Елизаветой: неприязнь к неуправляемому, стихийному духу шотландского протестантизма, который не слишком уважал власть короля. И Елизавета, и Джеймс видели своей задачей держать протестантов в кулаке, не ссорясь с основами новой религии; дружить с католиками, держась подальше от папы; держать Марию Стюарт в Англии, но использовать в своих интересах ее страсть к интригам; и, наконец, держать нос по ветру и быть готовыми выиграть в любых обстоятельствах.
Джеймс в тандеме с Арраном явно преуспевал в своих королевских делах. Графа Гоури (Уильяма Рутвена), который держал его в плену, он просто казнил в начале мая 1584 года. После этого в Эдинбурге была созвана Ассамблея, которая была достаточно напугана, чтобы передать королю супремационную власть и право назначать епископов. Аррана утвердили канцлером с правом снять с должности любого, кто выкажет несогласие с решениями короля. Более того, Арран убедил Джеймса быть повежливее с англичанами. Благо, Арран лично знал Хансдона, который мог попытаться связать так неосторожно разрубленные концы отношений Шотландии и Англии.
Арран, к слову сказать, не был ни католиком, ни протестантом. Он был полным атеистом. Его высказывания были весьма прямолинейны, и сводились в тому, о чем гораздо позже сказал Вольтер: если бы Бога не было, его бы следовало придумать. К несомненным перлам представлений Аррана относятся следующие: «heaven was but a conceit to make fools fayne» и «who esteemed religion and worshipping of God but a superstitious terrour to the consciences of the people to hold them in awe and obedience». Что подвело Аррана в переговорах с Хансдоном, так это то, что он забыл о том, что храбрый и прямолинейный вояка только представляет на переговорах Елизавету, но не принимает решения. А Елизавета и Уолсингем знали достоверно о том, что происходит в Шотландии. Поэтому, когда Арран на голубом глазу заверил Хансдона, что Джеймс в жизни не имел ничего общего ни с папой, ни с иезуитами, ни с католиками, королева и ее люди в Лондоне точно знали, что шотландский канцлер врет, как сивый мерин.
Ситуация сложилась презамечательнейшая. Арран отбыл в Эдинбург, ликуя, что обвел вокруг пальца англичан, и оставил Шотландии полную свободу для маневра. Елизавета и Уолсингем, со своей стороны, увидели, что Арран активно старается держать своего короля подальше от Марии Стюарт и подальше от придворных-протестантов. Соответственно, человека Аррана пригласили в Лондон обсудить отдельный договор между Джеймсом и Елизаветой, которые не включал бы Марию, а с самой Марией Елизавета вознамерилась расширить совместную работу, о которой Джеймс мог и «случайно» узнать. Например, включить Марию третьей стороной в переговоры с Францией.
Уолсингем, правда, предупреждал королеву, что схема может стать слишком сложной и запутанной. Но Елизавете нравились интриги, они ее забавляли. Чтобы быть на 100% в курсе происходящего, Уолсингем еще и купил у секретаря французского посла шифры посланца Аррана, и контролировал теперь деятельность мастера Грея абсолютно.
Что касается Марии, то ее внимание отвлекали дрязги, сотрясающие их небольшой «двор». Дело в том, что Мария вдрызг рассорилась с Бесс Хардвик, которая заявила миру, что ее супруг настолько сблизился со своей подопечной, что Мария от него теперь беременна. Причину того, что бывшие подруги стали заклятыми врагами, звали Арабелла Стюарт, внучка Бесс, которая теперь сама по себе имела права на престол Англии в некотором будущем.
Надо отдать должное Елизавете, она умела отблагодарить за верную службу: она вызвала графа Шрюсбери в Лондон и отправила его на непыльную и доходную должность в Ланкашире, освободив и от нападок Бесс, и от истерик Марии. Граф долго лобызал королевские ручки и слезно благодарил, что королева избавила его «от двух дьяволиц».
@темы: Elisabeth I
-
-
22.03.2012 в 07:58Еще может быть большое количество потомков у Александра Македонского - тоже "прошелся" по большому количеству стран и не отличался монашеским образом жизни. )))