Средневековый Лондон

В 1993 г. вышла книга Барбары Ханаволт «Расти в средневековом Лондоне», где она рассматривает Лондон и городскую жизнь с точки зрения детей. Работу она проделала громадную, и, хотя книга написана совершенно читабельным языком, она очень документальна. Ханаволт пишет о Лондоне 14-15 столетий, иногда прихватывая и более ранние истории. Она - доктор исторических наук, профессор, со специализацией на истории средневековой Англии.

Средневековый Лондон занимал площадь величиной с всего-навсего одну квадратную милю, окруженную стенами, протяженностью в 2 мили 608 футов. Маленькое пространство, в котором большинству детей были знакомы только комнаты их дома, их улица, и их церковь. Со временем к этому добавлялась мастерская и школа.

Большинство лондонской молодежи было, тем не менее, из других мест, и видели Лондон совесем по-другому, чем те, кто там родился. В результате эпидемий, более высокой детской смертности и более поздних замужеств, Лондон уже в средние века испытывал хронический дефицит молодой рабочей силы.



Молодежь, нанятая в прислуги или подмастерья, входила в Лондон через одни из семи ворот, двое из которых, Ньюгейт и Ладгейт, были такими огромными, что в них помещались тюрьмы. Входящие с южной стороны видели громаду собора св. Павла на горизонте. Они проходили по Лондонскому мосту, где было 138 магазинов, и оказывались в городе, который несомненно потрясал подростков, прибывших из деревень с населением в человек 200, и из более мелких городков. Ведь в Лондоне до чумы жило около 60 000 человек! Потом число горожан уменьшилось, и в 1485 году там жили «всего» 50 000 человек.



Дома в Лондоне 14-го века делились на три категории. Самые богатые строились вдоль улицы (занимая 30-40 футов), имели множество магазинов и помещений под аренду. В их внутренних дворах располагался еще один большой торговый холл, и несколько помещений под аренду. Более скромные дома строились в форме буквы L, с холлом, располагающимся под прямым углом к улице. В остальном они были подобны своим богатым соседям. Самые маленькие состояли из одного торгового помещения, с комнатой позади него и с кухней во внутреннем дворике, если такой имелся.



О застройке Лондона есть много документов. В 1384 году, например, был дан подряд на застройку района возле Темзы с условием, что подрядчик построит несколько домов в три этажа, высотой в 7 футов, и размерами отдельных помещений 12 на 10 футов. За фасадной стороной улицы должен был быть построен холл размерами 40 х 23 фута, отдельный кабинет, кухня и кладовая. Эти дома должны были строиться из дуба, и иметь подвалы глубиной в 12 футов. Пространство между деревянными панелями заполнялось раствором с соломой и ивняком (оффтоп: мои знакомые в Ипсвиче купили квартиру в таком доме, эти дома практически вечные!). Фасад мог быть выложен, для пущей представительности, камнем. К пятнадцатому веку началось строительство из кирпича.



Неосторожное обращение с огнем, нарушения общественного порядка, замусоривание улиц и вообще характер горожан вынудили мэра Лондона еще в 1187 году издать указ, что стены между соседними жилыми помещениями должны иметь 3 фута толщины и достигать до конька крыши. Ниши в этих стенах, используемые, как своего рода продуктовые шкафы, не могли быть глубже, чем 1 фут. Крыши должны были быть шиферными, каменными или кирпичными. Устройство отхожих мест, расположение окон так, чтобы вид из них не открывался на частную территорию соседа, стоки для грязной воды тоже регулировались законом. Лестницы на разные уровни строились с внешней стороны домов.



Для подмастерья, выросшего в деревне, лондонская улица могла казаться навероятной. Мало того, что что по обе стороны улицы тянулись бесконечные ряды домов, так еще и каждый ощетинивался многочисленными щитами и вывесками с орлами, львами, грифонами:
”dyvers sygnys hih and lowe
Wher-by that men ther crafft mak knowe”
Город регулировал длину, на которую можно было выдвигать вывески в сторону улицы (7 футов), площадь, на которой можно было выкладывать товар перед лавками (2,5 фута), высоту, на которой можно было делать «допонительный» этаж, который тоже выдавался в сторону улицы, потому как ввысь строить запрещалось (9 футов, достаточно, чтобы под выступающей частью мог проехать всадник).



О том, как выглядели эти дома изнутри, известно по описанию дома Ричарда Беле от 1480-х годов. Это был дом из разряда скромных.
Зайдя в холл, подмастерье мог увидеть на возвышении трапезную, с раздвижным столом и лавками, каждая из которых для комфорта была выложена шестью подушечками с чехлах из фламандского гобелена. Стены были украшены гобеленами и коллекциями оружия. Мебели было вообще немного, какое-то количество стульев и столиков. На двери висел сосуд со святой водой. Огромный очаг разжигался углем или дровами.
В кладовой и на кухне могли быть найдены свечи, оловянная посуда, жаровни.
Самые дорогие вещи и деньги хранились в сундеках и шкафах в спальне хозяев. У Беле была отдельная комнатка для постоянной прислуги, и каморка, в которой жили подмастерья.

Дом олдермена сэра Мэттью Филлиппа был из богатых: кроме хорошо обставленного и богато декорированного холла, для важных гостей был у него отдельный кабинет с двумя шкафами для дорогой посуды, клеткой с певчими птицами, увеличительным стеклом и даже книгой, Хрониками Лондона. Помимо хозяйской, в доме было еще три спальни. Самым богатым был дом бакалейщика Кросби, построившего Кросби Холл.



Подмастерья могли либо просто ютиться в лавках, раскладывая лежаки на ночь, либо снимать комнатку в одном из арендных домов (40 шиллингов в год), или воспользоваться своего рода общежитиями, которые держала приходская церковь (8 шиллингов в год), либо даже снять себе отдельное жилье (максимум 4 фунта в год). Это уровень цен времен Эдуарда Второго.

@темы: Англия Плантагенетов

---

Выпуск пара номер какой-то там

дыбррр-р-р-р

Знаете, что самое трудное в моей работе? Нет, не пациенты и не безумные рабочие графики. Коллеги.

То есть, коллеги-то как коллеги, они разные. Но вдруг выяснилось, что я совершенно не воспринимаю болтовни в комнате для персонала, когда она переходит в насмешки над больными. Я понимаю, что у медиков и полицейских "юмор висельника" в ходу, как средство снять напряжение. Но не могу себя заставить даже улыбнуться. Выход нашла в том, что беру свою кружку кофе и ухожу на улицу, курить. У нас еще можно на перерывах, а в Хельсинки перекуры уже тотально запрещены. Популярности среди коллег мне это не добавит, но я бы в любом случае не стала у них популярна.

Столько рассказов о глупых и странных иностранцах я давненько не слышала. Может, случайно. Может, именно для моих ушей. Поскольку большинство дежурных врачей из поликлиники именно иностранцы (итальянц, негр какой-то, русская, украинец, эстонка), то может и не для моих, а вообще. Разговоры медсестер мне страшно напоминают дискуссии в блогосфере, когда Вася Пупкин утверждает, что вся Академия Наук - сборище олухов. Врачи всегда неправы. Лекарства не те прописывают, курс лечения неправильный назначают и все такое. Врач, с которой я непосредственно больше всего работала, очень даже компетентна, хоть и совсем молоденькая, так что, пардон, не могу к коллегам присоединиться и в этом.

Когда тебя вдруг начинают хвалить пациенты, то что делает коллега фельдшер, которая отвечает за смену? Ага, просто перекидывает тебя в другое звено. Даже не поставив в известность приличия ради. Мне без разницы, меня везде пациенты хвалят. Нет, не потому, что я так уж хороша, на самом-то деле. А потому, что я делаю все, что делать положено, и так, как положено. Не более того, но и не менее. Деньги, кстати, за хороший уход уже предлагали, что меня несказанно шокировало. Еле объяснила человеку, что тот уход, который он получает, он заслужил автоматически, оплачивая всю жизнь своими налогами эту систему. Но вопрос том, с чем и с кем он сталкивался раньше, у меня возник.

С некоторыми работать легко. Одна просто не сидит на месте, другая - миляга по натуре, третья - очень искренний и приятный по складу человек, четвертая совершенно некоммуникабельна, но, холера, для нее пациенты действительно превыше всего. Но они тоже не участвуют в трепе за чашкой кофе. Хотя треп идет потому, что завотделением в отпуске, при ней-то кухня тотально пуста)))

Проблема в том, что я сильно замкнулась от всего от этого. Есть ограниченный круг людей, с которыми я болтаю ни о чем и смеюсь, но с большинством просто стараюсь не иметь дела. И это, наверное, плохо?

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Средневековая аристократка, Англия

Жизнь аристократок и леди из семей ноблей в Средневековой Англии была отнюдь не праздной.

Помимо того, что управление хозяйством, как таковым, полностью было обязанностью женщины, в Средние века женщины были вынуждены свое хозяйство еще и защищать с оружием в руках. Мужчины ведь постоянно были в битвах да разъездах, добывая воинскую славу и выполняя вассальную повинность. Или, на худой случай, хотя бы устраивая всякого рода проблемы своим королям. Ну а если совсем уж негде было воевать (хотя обычно было), то лорды и джентри проводили время на охоте.

Графиня Честерская была вынуждена защищить свой осажденный замок, Линкольн Кастл, во время гражданской войны между королем Стефаном Блуасским и королевой Мод. Замок устоял, войска Стефана были разбиты, а сам он попал в плен.



В свою очередь, жена Стефана, Матильда Булонская, выручила мужа, захватив в плен основную фигуру в армии королевы Мод, ее брата (сводного). Высокородными пленниками женщины затем обменялись. Впрочем, о королевах-воительницах Средних веков писать можно бесконечно, что я уже делала и буду делать впредь под другими тегами.



Об аристократах Средневековья написано безумно много. Но, скажем, Маргарет Пастон - фигура тем более интересная. Она не была родственницей королей, а просто дочерью из семьи богатого норфолкского землевладельца. Нормальное базово-дворянское проихождение.



В 1440-м году ее выбрали Уильям и Агнес Пастон в жены своему сыну Джону, наследнику еще более богатой семьи. В апреле 1440 г. пара встретилась впервые, а через полтора года их обвенчали. Понятно, что ни у жениха, ни у невесты никто их мнения не спросил, но брак получился более, чем счастливый. А известно об этом из их переписки.
«Я умоляю тебя носить то кольцо с изображением св. Маргариты, которое я послала на память, пока ты не вернешься домой. Ты же оставил мне такую память, которая заставляет меня думать о тебе и день, и ночь, и даже во сне».



В 1448-м Маргарет была вынуждена оборонять новое приобретение семьи, поместье Грешэм, против лорда Молейна с оружием в руках. Джон Пастон купил эти земли, но епископ, дипломат, юрист и королевский администратор Адам Молейн захотел их себе. Не утруждая себя тонкостями, он просто выждал, пока леди останется в поместье одна, и попытался его захватить - безуспешо. Порушил он, конечно, много чего, поместье отстроили только к 1451-му году, и знакомые предупредили Пастонов, что жалоба королю не поможет: лорд Молей был слишком силен. Впрочем, лорд в 1450-м умер.

Аналогичный случай произошел в поместье Пастонов Хеллсдон в 1460-м, с Джоном де ла Полем, который хотел, правда, не отнять, а просто пограбить.

И еще раз пришлось семье Пастонов пережить осаду в замке Кайстер Кастл. Здесь герцогу Норфолкскому повезло, и замок он у Пастонов отобрал, хотя через пару лет им этот замок вернули.



Кроме отражений нападений соседей, Маргарет Пастон мирила мужа со старшим сыном, когда те поссорились, утрясала небольшой скандал с обручением дочери, которое дева спроворила втихаря от матушки, а потом и вовсе сбежала к нареченному, местному бейлифу, и немедленно с ним обвенчалась. Такая вот аристократическая жизнь.

Разумеется, были аристократические браки, которые просто не работали, что называется. Ярчайший пример тому жизнь Элис Плантагенет, 4-й графини Линкольнской. Ее, урожденную де Лэси, выдали замуж за Томаса Плантагенета, передав в его руки довольно большое приданое Элис, но и у нее оставалось достаточно денег, чтобы жить отдельно и содержать свой собственный двор, причем архитектурные проекты своих покоев она заказывала сама, и оплачивала сама. В 1311-м году Элис разбогатела еще больше, унаследовав от отца графский титул и все доходы от Линкольншира.

В 1317-м году ее ухитрился похитить граф Джон де Варенн, то ли с «нечистыми намерениями», то ли просто в отместку ее мужу, который блокировал продвижение графского дела о разводе. Как ни удивительно, большого скандала не вышло. Через 4 года Плантагенет был казнен в результате неудачного заговора против короля Эдуарда Второго, а все женщины его семьи арестованы. Их запугивали до тех пор, пока Элис не передала большую часть своих владений королю, а тот – своему любимчику Хью Деспенсеру.

Элис, впрочем, продолжала оставаться владелицей титула, и, возможно, красивой женщиной, потому что через пару лет вышла замуж за барона ле Стрэнджа, хотя тот определенно понимал, что наследника от 42-летней женщины ему не дождаться. Во всяком случае, Элис заранее оговорила, что стара она для деторождения. Прожили они вместе около 10 лет, и снова Элис овдовела. Жаль, что не нашла я ее портрета, потому что леди вышла замуж еще раз! Пятидесятипятилетней она вышла за барона Хью де Фрейна, с которым прожила почти 12 лет, до самой своей смерти. Как много событий может вместить жизнь одной женщины...

О жизни хозяек замков пишет и К. А. Иванов в книге «Многоликое Средневековье», хотя он пишет о Франции, и в слишком романтическом ключе (bibliotekar.ru/polk-9/index.htm).

@темы: Средневековая женщина

---

Средневековая горожанка, Англия

В средневековой Англии различие между городом и деревней не было таким резким, как в наши дни.

Горожанки, как и крестьянки, ходили за овцами и лошадьми, держали птицу и свиней, выращивали овощи и зелень в своих садиках. Они так же варили эль, как и крестьянки, также им торговали, и так же записывали этот бизнес, как правило, на своих мужей.

У горожанок было одно преимущество: городская жизнь, ориентированная, кроме ремесел, на коммерцию, открывала для женщин более широкие просторы для деятельности. Поэтому в конце 13-го века города начали оттягивать женщин из близлежащих деревень. Разумеется, тогда ни одна женщина не могла вот просто так явиться в город и начать, скажем, заниматься торговлей или ремеслом. Бюрократия и в 13-м веке не уступала нынешней, если не превосходила.

Тем не менее, чаще всего риск для женщины быть задержанной за бродяжничество оправдывался, и она ухитрялась осесть в городе. После эпидемии Черной Смерти высокие ставки оказались настолько привлекательными для крестьянок, что миграция в города стала массовой и более свободной. В Йоркшире, например, были годы, когда количество женщин, платящих налог, перевешивало количество мужчин-налогоплательщиков.

Иметь свое место на рынке, не платя за него, было большой привилегией, дозволенной только тем, кто имел городские свободы. Право это ревниво охранялось, но всегда находились лазейки, при помощи которых и женщины, и мужчины, проникали в сословие горожан. Например, в Шропшире сохранилась запись судебного дела против Родни Хилтона, который между 1293 и 1349 гг сдавал жилье трем таким «нелегальным иммигранткам», сестрам Элис, Кристине и Джулиане из близлежащей области Илли. Не сказать, чтобы это были очень благонравные женщины. Они, собственно, попались на недовесе муки и недоливе эля, которыми торговали. То, что торговки жили в городе нелегально, выяснилось в процессе. Джулиана также перетянула в город свою дочь Маргарет, профессией которой оказалась... кража овец.

Городская жизнь для очень многих женщин, перебравшихся в города в поисках лучшей доли, и в Средние века не была более милосердной, чем в наши дни. Огромное их количество жило где-то между бедность и нищетой, селясь комуннами в пригородах, в трущобах, стараясь выжить вместе. Разумеется, то же можно сказать и о мужчинах. Во всяком случае, в 1322-м, в Лондоне, толпа, ринувшаяся за продуктами и одеждой, раздаваемых доминиканцами, затоптала насмерть 29 женщин и 26 мужчин.

В конце 13-го – начале 14-го веков среди многих крестьянских девушек стало практически традицией уезжать до замужества в город в прислуги. Те, кто имел в планах вернуться в деревню, хотели не только заработать, но и обучиться вести хозяйство. Они были очень молоды, обычный возраст, в котором деревенские девушки приходили в городские дома неумехами, был 12 лет. Поэтому чаще всего их первым контрактом был контракт у родственников или хороших знакомых.

Многие выходили замуж в городе, за мужчин, которые также работали прислугой. Их контракты, как правило, предусматривали пункт, что они могут отказаться от работы во время действия контракта, если решат выйти замуж. Были определенные дни и места, когда и где заключались контракты, обычно на Рождество или день Иоанна Крестителя. Эти девушки находились в городе легально, имели контракты с хозяевами, и резво подавали на хозяина в суд, если тот нарушал условия. Например, некая Элис Шивенгтон из Лондона, швея, подала на хозяина в суд за то, что тот снизил ей контрактную плату в 16 шиллингов в год. Лучше бы она этого, конечно, не делала, потому что суд быстро выяснил, что Элис, под предлогом боли в глазах, просто прогуливала, делая часть работы на стороне. Поэтому суд поставил, что она должна вернуть хозяину некоторую переплату, а не получить с него.

Были также противоположные примеры. Неопытные молодки были большой приманкой для торговцев живым товаром. Некоторые сеньоры сторого следили за тем, чтобы ни одна служанка в зоне их юрисдикции не была принуждена работодателем заниматься проституцией против ее желания. Например, на землях епископа Винчестера любая девушка могла найти у властей защиту. А вот Элин Батлер, которую нанял в Лондон Томас Боуд, повезло меньше. Она отказалась заниматься проституцией по требованию хозяина, и он, не вдаваясь в подробности, обвинил ее в нарушении контракта. Девушка попала в тюрьму, потому что не могла вернуть полученные предоплатой деньги. В суде сохранилось только ее ходатайство о пересмотре приговора, но неизвестно, чем закончилось дело. Не секрет, что большинство городских чиновников в Лондоне ничего особенного в проституции не видела, пока бордели выполняли то, что предписывалось им законом и оплачивали свои лицензии. К тому же девушки, приехавшие в город без предварительного договора, и оставшиеся без места, зачастую находили бордель лучшим выходом, чем возвращение в деревню без гроша в кармане.

К чести Средних веков нужно сказать, что уже в 1492 году в Ковентри бордели были запрещены законом, а находящиеся там женщины определены на службу «до тех пор, пока они не выйдут замуж». Трудно поверить в наш век жестоких сердец, что горожане Ковентри устроили сбор приданого для бедняг, и организовали целую сеть помощи в обзаведении хозяйством тем, кто на этих девушках женился. А в 1546 г. лицензирование борделей и вовсе прекратилось. На торговлю женщинами перестали смотреть, как на законный бизнес.

Некоторые историки (например, Джереми Голдберг) утверждают, что годы экономического подъема после Черной Смерти сделали женщин более свободными и независимыми почти до резкого экономического спада конца 15-го века, когда работы стало не хватать, и для женщины снова стилем жизни стала роль жены при муже.

Хотелось бы верить, но факты, которые приводит Генриетта Лейзер, эту теорию не поддерживают. В Йорке в те времена только 1% женщин имел статус вольных горожанок. Женщины не занимали никаких общественно значимых позиций в гильдиях. В 1400-м году в том же Йорке был издан указ, согласно которому «ни одна женщина, независимо от ее статуса и положения, не может быть одной из нас, ткачей и портных, если она не получила для этого специального обучения и не прошла ученичество». В 1461-м году ткачи Бристоля протестовали против того, что женщины отнимают у них работу, в 1511-м простесты против работающих женщин прошли в Норвиче.

Хотя женщины крайне редко сами входили в гильдии, это не значит, что они не занимались ремеслами. Просто они работали в качестве членов семьи вместе со своими мужьями-ремесленниками. Например, известен случай, когда мастеру позволили взять двух учеников, а не разрешенного законом одного, потому, что он не был женат. А так и жены, и дочери, занимались тем ремеслом, которым занимались их семьи: и доспехи клепали, и седла делали, и обувь шили. Никакая работа не считалась «не женской».

Большинство гильдий не примало в свои ряды женщин, и даже запрещало челнам гильдии работать вместе с женщинами, если те не являются их женами или дочерьми, или семьей хозяина. Тем не менее, были случаи, когда женщина могла получить статус femme sole – если она была замужем и жила в Лондоне, Линкольне или Эксетере. Такая женщина становилась полностью ответственной за свой бизнес, включая его опасности: как жена не отвечала за долги мужа, так и femme sole несла полную ответственность за неудачи. Муж мог ей помочь, если на то было его желание, но не обязан.

Историкам известна автобиография Марджери Кемп, которую она надиктовала в 1438-м году, став членом престижного в Линне экономического органа св. Тринити. Она была дочерью человека, пять раз избиравшегося мэром города, поэтому средства у нее были для начала своего дела. В статусе femme sole она стала одной из самых успешных производителей эля, очень разбогатела.

Потом чередой пошли несчастья: было загублено несколько партий эля, убытки были огромны. Она спасает, что можно спасти, организовывает передвижную мельницу, но наталкивается на явный саботаж со стороны подкупленного слуги. Я не совсем поняла, почему в текстах русскоязычной Википедии говорится о шерсти. Генриетта Лейзер пишет про эль.

Марджери была замужней женщиной, но после такой череды несчастий она решила, в духе времени, что Бог наказал ее за тщеславие, и ушла в религию. Интересно, что будучи уже довольно известной религиозной писательницей, она, получив наследство, собрала кредиторов своего мужа, и публично заявила, что выплатит его долги, если он освободит ее от необходимости исполнять супружеский долг. Судя по всему, договорились.

@темы: Средневековая женщина

---

Средневековая крестьянка, Англия

Нужно сразу сказать, что о средневековых крестьянах сейчас ведутся самые жаркие дебаты.

Долгое время считалось, что в они жили, что называется, родом, от прадедов до правнуков, ведя общее хозяйство. Сейчас специалисты склоняются к мнению, что английская крестьянская семья в Средние века представляла собой автономную единицу: муж, жена, и двое-трое детей. Документация минимальна, потому что периодические моровые поветрия к бюрократии не предрасполагали. Очевидно, имела место быть и активная миграция населения. Например, в Лейчестере, в местечке Кибворт Харквуд, между 1280-м и 1340-м годами земли принадлежали одним и тем же семьям. К 1390-му всего 16 семей задержались там больше, чем на пару лет, а к 1440-му таких осталось только восемь (Сесили Халивелл, «Земля, семья и наследство в период перемен»).

Более или менее внятные записи о крестьянстве появились только с середины тринадцатого века, но и их мало. Было бы неправильно, как отмечает Генриетта Лейзер, далать обобщения на основании записий из нескольких поместий. У меня создалось впечатление, что историки в плане средневекового крестьянства опираются больше на общую историческую ситуацию и свои собственные представления об эпохе.

Джудит Беннетт приводит пример тому, что родители старались обеспечить каким-то имуществом всех детей, и дочерей тоже. В записях поместья Бригсток, Норфолк, Кристина Пенифадер получила наделы земли от отца в 1313, 1314 и 1316 гг, и это не было приданым, потому что замуж она вышла в 1317-м году. Более того, есть примеры, что девушки, имеющие землю, подаренную им родителями, возвращали ее в семью, выходя замуж, потому что считалось, что после замужества ее обеспечивает семья мужа, куда она вкладывает свой труд. Беннетт также нашла примеры тому, что одинокие женщины покупали землю для себя сами. То есть, у них были какие-то заработанные средства.

Как зарабатывали крестьянские женщины? Выполняя либо работу за оговоренное вознаграждение, либо в прислугах. Труд прислуги стоил дешевле, но был более стабильным. С другой стороны, роль прислуги в доме зачастую выполняли дети, поэтому сезонные работы с договором на несколько лет были более доступны. Тем не менее, есть основания считать, что, например, в Ворчестере в 13-м веке около 10% женщин работали именно прислугой, причем, необязательно вне рамок собственного сословия: более богатые крестьяне нанимали более бедных. Специализация прислуги на определенных работах была возможна только в богатых хозяйствах, где прислуги было много. Более бедные нанимали одну женщину на все работы.

Замужество обычно прекращало работы на стороне, и очень малое количество женщин не выходило замуж: в деревнях Линкольншира незамужними в тот период осталось только 4%.

Замужняя крестьянка приобретала новый статус, materfamilias, мать семейства, или domina domus, хозяйка дома (в 13-м веке документы велись на латыни, оттуда такие звонкие «титулы»). Как член семьи - арендатора, женщина вносила свою лепту в исполнение арендаторских обязанностей: сбор урожая, помощь в пору ягнения, дойка, уход за овощами и зеленью. А вот когда семьей покупалась своя земля, женщины участвовали в покупке зачастую своими деньгами, чтобы обеспечить себе автоматическое наследование в случае смерти мужа. Это стало очень популярным в 15-м веке. До этого была распространена форма совместной обработки земли жены и мужа, что-то типа кооператива – тоже чтобы обеспечит автоматическое наследование.

Вообще-то в литературной сатире того времени перегруженная работой крестьянская жена была популярным персонажем. И не только в сатире. Книга Holy Maidenhood (Святая Девственность) противопоставляется жизнь в вечном девичестве жизни в качестве жены: «и в каком положении она оказывается, став женой, слушая вопли детей, от которых убегает кошка и прячется собака, когда ее хлеб горит в печи, теленок жует ее подол, котел выкипает на огонь, а муж вечно жалуется!»

Есть и более поэтические описания крестьянских будней, рассказывающие, как жена ведет по полю быка, а ее муж налегает на плуг... Но, кроме сельхозработ, было у замужних женщин Англии еще одно занятие, которое позволяло им неплохо зарабатывать: варка эля. Эль нужен был всем и повсюду, причем в гигантских количествах, потому что воду тогда действительно не пили, это считалось просто вредным для здоровья. А эль сохранялся всего несколько дней. Хотя продажа эля практически всегда была зарегистрирована на мужчин, варили и продавали его практически исключительно их жены. Иногда варка эля была занятием вполне профессиональным, иногда – сезонным, для экстра-заработка. Пиво, разумеется, положило конец производству эля в 13-м веке: оно сохранялось, его не нужно было варить постоянно.

Тот самый случай, когда технический прогресс сработал против женщин, как сработало против них изобретение прядильного станка, которое привязало их к дому: веретено можно было носить с собой, но вот станок, значительно убыстряющий работу, был сооружением стационарным. По мнению женщин-историков, привязка женщин к дому означала понижение их общественно-социального статуса, обозначив, так сказать, им «их место».

Помимо ткачества, женскими обязанностями считалось еще многое: выпечка хлеба в общих печах, стирка одежды в реке или ручье (внимание, адвокаты «грязной теории» утверждают, что одежду в Средневековье и не стирали вовсе), продажа на рынках излишков продукции – птица, яйцо, молочные продукты, зелень...

Договорная работа за плату не делала различия между мужской и женской рабочей силой. Известно, что были женщины, работающие камнедробильщицами, косцами, жнецами. Иногда они были дешевой рабочей силой, но не всегда. Известно, что во многих местах женщины зарабатывали наравне с мужчинами. После эпидемии Черной Смерти выжившие женщины, как и мужчины, получили явный перевес над работодателями: в 1388-м молочницы получали по 6 шиллингов, а пастухи и все 10, что было максимальной платой.

И все-таки, легально крестьянские женщины имели только статус жен. Те, кто до замужества сами были арендаторами, передавали эти права мужьям. Нигде не зарегистрировано ни одной женщины среди деревенских органов управления. Другое дело, что в реальной жизни женщины имели социальный вес и были социально активны. Достаточно вспомнить жену Джона Седлера, Агнес, которая играла значительную роль в восстании крестьян Рамсея, Ворчестер, в 1386-м году. В 15-м веке женщины Сваффтхема, Норфолк, организовали целую кампанию против агентов графа Саффолка.

В Вэйкефилде, согласно исследованиям Джудит Беннетт, было много женщин, самостоятельно содержащих винокурни, женщины занимались там и ростовщичеством (часто несколько женщин вместе давали кому-либо нужную сумму в долг под проценты), женщины были скототорговками. Сохранились и их имена, и скурпулезные записи. Из тринадцати судебных дел, дошедших до нашего времени, женщинами было проиграно только четыре. То есть, нет никаких оснований предполагать, что женщины 13-го века в Англии были бесправными.

Особенно мирными они тоже не были. К штрафам различной величины были приговорены: Матильда, жена Роберта из Комбервоза, за пролитие крови Маготы, дочери Джона; Агнес, жена Уильяма Волкера, за пролитие крови Уильяма де Путси; Амабель-Коровница, которая проломила кому-то череп, защищая свое стадо.

Более того, Роберт Фоссьер считает, что в 1100 – 1300 гг истинное влияние женщин было очень высоко: «в деревне мужчины были на полях и в лесах, всё остальное находилось в женских руках, и этот факт невозможно игнорировать».

@темы: Средневековая женщина

---

Проект завершен. У меня книга вышла в печать. Про Дадли, его жену, и Елизавету. Выбрала по принципу "что не жалко" и "самое короткое", но все равно получился монстр за 100 стр. Не совсем то, что на Самиздате, "дополнено и расширено". В каталогах появится на следующей неделе, в продаже - через 8-20 недель. Понятия не имею, в каких каталогах и в каких магазинах. Это было "да".

В категорию "но" идет многое, но, скорее всего, я просто многого в этой кухне издательской не понимаю. Время покажет. Главное "но" - обложка, за которую заранее прошу прощения Мое участие в ее создании свелось к помещению своей фотки (фотомакета, собственно, сделанного  LenaElansed) и выборе картинки из предложенных каталогом издательства. Все остальное, шрифт и цвет, у них стандартные. Я бы "забацала" в черно-красных тонах, конечно

Где-то так:

обложка

Кстати, кто пишет в "академическом" жанре, кидайте на мыло позывные, издательство заинтересовано в постоянном притоке новых авторов, и просит у каждого опубликованного кого-то порекомендовать.

@темы: "Чтиво"

---

Кое-что о средневековой любви и браке

Меня как-то упрекнули, что я описываю средневековую жизнь в излишне розовом свете. Что не могло тогда было быть все настолько хорошо и гармонично. Что ж, найдется масса примеров отсутствия гармонии.

С моей точки зрения, и те, кто воспевает Средние века, и те, кто считает их Темными веками, совершают одну ошибку: они рассматривают какую-то узкую группу населения, распространяя свои выводы на все страны и все слои общества. Я понимаю, что французский академик Дюби подробно изучил браки и разводы каждого французского монарха, но интересы монархов, все-таки, несколько отличались от интересов скромного рыцаря, горожанина или крестьянина.

Тем не менее, с удовольствием приведу здесь разные мнения о любви и замужестве в Средние века.



В 1936 году Клайв Льюис (тот самый, который написал «Хроники Нарнии», но и очень много чего еще) утверждал в своей книге «Аллегория Любви», что искусство французских трубадуров в середине Средних веков, по сути, воспевало любовь, которая ничего общего с замужеством не имела – идеализируя, по сути, адьюлтер. Он пишет далее, что брак в аристократической среде не имел ничего общего с чувствами, но являлся союзом интересов семей, да и сама идея церкви о браке не подразумевала соединения двух любящих сердец.

К его мнению присоединяется и академик Жорж Дюби, специалист по средним векам:

«Брак не имел ничего общего с любовью, и толерантность к «глупостям» вокруг брака отсутствовала. Все союзы были союзами по выгоде, и, что хуже всего, это понятие выгоды постоянно менялось. Когда союз не отвечал более интересам супруга, от леди избавлялись немедленно. Разводы были обычным делом. Леди, которая была для вассалов объектом восхищения, для мужа зачастую была только частью приобретенной собственности. В своем доме хозяином был он. Поэтому брак, вместо того, чтобы быть выражением любви, стал мрачным фоном жизни, на котором особенно заметен был контраст нового вида любви, с ее нежностью и деликатностью. Типично для Средних веков: любая идеализация сексуальной любви в обществе, где брак носил чисто утилитарный характер, была призывом к адьюлтеру.

Другим фактором с средневековой теории замужества была теория удобного современного варварства: сексология церкви. Типичный англиченин девятнадцатого столетия точно так же тяготел к романтической любви, считая, что она может быть адом или раем в зависимости от того, направлена она к браку или нет. Но согласно средневековым взглядам, страсть сама по себе была грехом, и не переставала быть грехом потому, что была направлена на партнера по браку.»



Конан МакКарти, литературовед и историк, с этими взглядами о несовместимости любви и брака в Средние века не согласен.

С его точки зрения, два момента говорят против такого утверждения.

Во-первых, именно церковь делала возможным соединение двоих любящих людей, идущих против интересов семейно-родовой политики. Церковь абсолютно не интересовало ничего, кроме свободной воли вступающих в брак, которую они должны были изъявить вслух. Тем более церковь не интересовало, какой именно вид любви связывает данную пару. Когда Маргарет Пастон, отпрыск более чем влиятельного семейства, сбежала из дома со своим бейлифом, их обвенчали без вопросов. И эта защита законного брака охраняла Маргарет от общественного порицания, а ее мужа - от мести ее родственников. Его даже не уволили с работы, хотя, наверное, очень хотели. Письма Маргарет и Роберта, которому приходилось часто быть в разъездах, говорят сами за себя: это была самая настоящая любовь.



Вторым аргументом против того, что средневековые браки заключались не для любви, и что для церкви любовь как чувство уже было грехом, легко опровергается текстом венчальной церемонии во Франции тринадцатого века, имеющим в основе изречения св. Павла:

”Amare etiam debet vir uxorem Eph. v. [25]: Diligibe uxores vestras sicut Christus dilexit ecclesiam, et tradidit semetipsum pro ea. Et potest attendi hec similitudo in duobus. Primo in hoc ut zelet pro salute uxoris. Christus etiam pro salute ecclesie mortuus est. Secundo in hoc quod si adulterat et post peniteat a viro misericorditer re cipiatur. Osee iii. [i]: Diligite mulierem dilectam ab amico et adulteriom, sicut diligit dominus filios Israel, et ipsi respiciunt ad deos alienos. Item Eph. v [28]: Viri debent diligere uxores suas ut corpora sua. Ibidem: Qui suam uxorem diligit, seipsum diligit. Item in eodem [v. 33]: unusquisque uxorem suam sicut seipsum diligat.”

Здесь призывается любить жену, как Христос любил церковь, и отдавать себя ей полностью. Далее идут аналогии о том, что муж должен быть готов пожертвовать ради жены, как Христос пожертвовал собой ради церкви, и что если жена окажется виноватой в адьюлтере, отнестись к ней надо все равно милосердно, как Господь милосердно смотрел на детей Израилевых, которые поклонялись чужим божествам.

С моей точки зрения, придраться при желании здесь можно только к тому, что аналогичного обращения не было сделано к жене на случай адьюлтера мужа.



Вопреки непонятно откуда взявшемуся мнению, средневековая церковь активно поддерживала идею любви между супругами, до самого конца Средних веков. Проповедник-доминиканец Жерар де Майли писал о том, что муж и жена должны разделять любовь, глубоко укоренившуюся в их сердцах (intime vel interna cordium dilectione), Гуго Сен-Викторский, теолог двенадцатого века, подчеркивал, что любовь (dilectio) между супругами лежит в основе супружеского таинства, которое является любовью душ. Собственно, и сам св. Августин считал, что суть брака – в личных и интимных отношениях между супругами. Фома Аквинский писал о дружбе, которая должна объединять супругов в браке.



Если перейти от теологии к юриспруденции, то средневековые кодексы (как Грацианский Кодекс), опирающиеся на римское право, используют термин «супружеская привязанность» (maritalis affectio), как уважение, внимание одного супруга к другому. Этот термин, кстати, очень часто употреблялся в случаях, когда одного из супругов (мужа, обычно) приходилось возвращать, так сказать, к нормальным отношениям с женой, когда он начинал вести себя по отношению к ней мерзко. Папа в письме от 1354 года к епископу Винчестерскому инструктирует его заставить Джона, графа Варренского, относиться к его супруге, Жанне де Бар, с супружеской привязанностью.

Жанна вышла замуж за Джона по специальному разрешению, потому что к браку имелось какое-то препятствие (обычно родство, даже очень-очень далекое, а иногда и самой паре неизвестное до обручения). Но после нескольких лет замужества Джону вдруг показалось, что это специальное разрешение было дано слишком легкомысленно, и он решил на этом основании с Жанной развестись. Причем, не в первый раз: в первый раз он хотел развода с ней, когда она была всего 15 лет от роду (ее выдали «замуж» в 10 лет, хотя муж открыто жил со своей любовницей Мод Нерфорд). Развода ему не дали, в связи с чем он, очевидно, заметил, что жена его превратилась из ребенка в девушку, и супруги поладили. В 1340-м году Джон опять пошел на сторону, и его новая подруга, Изабелла Холланд, очень хотела, чтобы он развелся.

Пока Джон развлекался, Жанна тоже сложив руки не сидела, а взяла, да и уехала во Францию, где король (Жан ле Бон) в 1345-м году предложил ей регенство над графством Барр (она была внучкой Эдуарда Первого Английского и сестрой Эдварда де Бара). В 1353 году она вернулась в Англию, после чего вышеозначенное письмо от папы к епископу и было написано. Но вряд ли Жанна хотела вернуться к Джону: король Франции к тому времени был взят в плен и жил в Лондоне, и поговариют, что Жанна была его любовницей. Похоже, что в Сюррей Жанна не вернулась, потому что она умерла в Лондоне в 1361 году.



История эта чрезвычайно интересна, потому что она довольно хрестоматийна для браков аристократии. А хронология делает эту историю и вовсе потрясающей. А еще это история о разных любовях, и супружеской, и адьюлтерной.

Итак, Жанна де Бар родилась в 1295 году. В 1306 на ней женится де Варрен, у семьи которого сложились непростые отношения с королевским семейством. То есть, по чисто политическим причинам (да видел ли он свою невесту вообще?). Легально Жанне ждать до вступления во взрослый возраст еще 4 года, то есть она в глазах закона и по традициям еще ребенок.

Через 5 лет Джон затевает дело о разводе, живя в это время с Мод. Жанне 15 лет. Очевидно, волокита с запросами и отказом заняла пару лет, то есть Джона вернули к 17-летней жене, и с 1311 до 1340-го года, почти 30 лет пара жила, что называется, душа в душу. Во всяком случае, в 1331 году он делает крупное пожертвование «во благо своей души и души своей графини и соправительницы» в аббатство.

В 1340 году Жанне 45 лет, мужу, очевидно, граздо больше, и у него наступает «кризис среднего возраста» - он уходит к любовнице.

Пятидесятилетняя Жанна в 1345 году уезжает во Францию. Через 8 лет она возвращается в Англию. Заметим, что страны как бы воюют. Муж Жанны все еще жив, и папа требует, чтобы епископ воссоединил супругов. Но Жанна любит короля Франции (который, кстати, моложе ее на 24 года), и живет в Лондоне года с 1357-го, пока король Жан не уезжает во Францию в 1360-м собирать свой выкуп. После чего Жанна вскоре умирает. Трогательно. Неудивительно, что Жанна де Бар стала героиней легенд.

@темы: Средневековая женщина

---

Средневековые разводы

Здесь я немного напишу о разводах в Средние века, ориентируясь на книгу «Брак в средневековой Англии» Конана МакКартера. Здесь, в основном, речь идет о законах церковных, которые в Англии не всегда совпадали с законами светскими, которых, в свою очередь, было некоторое количество.

Христианская точка зрения на брак, базирующаяся по большей части на писаниях св. Августина, была довольно однозначна: брак – это связь на всю жизнь, дающая людям три блага, как то верность, потомков, и таинство (читай интимные отношения, причем подразумевалось, что сливаются не только тела, но и души). В конце пятнадцатого века в Англии к словам брачной церемонии вообще была официально добавлена фраза «tyll dethe vs departe», пока смерть не разлучит. Христианская церковь, таким образом, разводов не одобряла, что было совершенно новым явлением в обществе, где разводы всегда были совершенно законными и легальными.



Развод признавался самым древним законом – иудейским, затем римским, и, наконец, германским. Поэтому церкви и понадобилось почти полторы тысячи лет, прежде чем представить развод чем-то несвойственным христианскому браку, неправильным.

В Англии времен раннего Средневековья церковные теологи признавали развод при нескольких обстоятельствах.

Муж мог разойтись с женой без угрызений совести, если жена совершила прелюбодеяние.

Женщина, собственно, могла разойтись с мужем, если он был ей неверен, но только в том случае, если это было ее первое замужество. Также она имела право оставить мужа, если он попадал в рабство в результате какого-то уголовного действия. Оставленный муж имел право жениться снова только через пять лет, да и то по разрешению епископа, которое выдавалось в том случае, если примирение супругув не выглядело возможным.

Могли заключить новый брак те, чьи супруги попали в плен к врагу, и чья судьба была неизвестна. Здесь было несколько регуляций по поводу срока отсутствия, и того, будет ли вернувшийся неожиданно супруг/супруга иметь легальные брачные права на свою заключившую новый брак половину.



Вообще взгляды христианской церкви на развод сильно варьировали, очевидно, вместе с условиями и прочими реалиями жизни. Историки считают, что в шестом-седьмом веках разводы по взаимному желанию были обычным делом, в восьмом веке за разведенными не признавалось права на следующий церковный брак, и в последующие столетия, когда светский закон стал потихоньку передавать все дела, связанные с браком, под эгиду церковного закона, церковь все тверже начинает отстаивать доктрину, что брак – это договор на всю жизнь, благославляемый Богом, и, на этом основании, не может быть «передуман» человеком. (От себя: возможно, церковные суды просто не хотели заниматься выслушиванием нудных жалоб супругов друг на друга?)



В середине и конце Средних веков развод существовал в двух формах.

Во-первых, в случае, когда брак изначально был неправомерен, как в случае, если у одного из супругов где-то существовала уже половина, и это было скрыто.

Во-вторых, если пара попадала под один пункт из длиннейшего листа препятствий к браку: генетическое родство или даже родственые связи через браки родственников (самая популярная причина), импотенция супруга, принуждение к браку силой или запугиванием, несовершеннолетие, имеющийся в наличии официальный обет безбрачия, ситуация, когда один из супругов не состоит в христианской вере.

Собственно, все эти препятствия сосредоточены на периоде до вступления в брак, они как бы делают этот брак ненастоящим. Эти разводы признавались по принципу «a vinculo», и расставшиеся супруги считались как бы и не всупавшими никогда в брак.

Английский брачный закон был уникален тем, что он рассматривал в числе поводов для развода также и события, которы произошли уже после брака. Например, жестокое обращение было поводом для развода «a mensa et thoro», который давался обижаемой стороне. Собственно, аналог современного «разъезда», когда супруги и числятся супругами, но не живут вместе и не имеют общего хозяйства.



Интересным явлением в средневековой Англии было то, что часть бракоразводных дел никогда и не попадала в церковные суды, а решалась чисто юридически. Даже такие видные персоны, как Эдмунд, граф Корнуэльский, и его жена, Маргарет, договорились в 1294-м году о том, что Маргарет получит финансовую компенсацию, и не будет обращаться в церковный суд с требованием восстановить себя в супружеских правах. Излишне говорить, что такие «саморазводы» церковь осуждала, но на практике они были самым обыденным делом, о котором церковь могла узнать только в случае, если кто-то внезапно обращался в церковный суд, и выяснялось, что брак этот изначально был заключен с человеком, разведенным через договор, а не решением церковного суда.

Очень интересен момент о последующих замужествах вдов. Собственно, то, что вдова не должна выходить замуж в течение года после смерти супруга, было обозначено еще в начале одиннадцатого столетия законами короля Кнута. Через год вдовства женщина была совершенно свободна делать все, что ей заблагорассудится.

Хозяйственные норманны существенно ограничили свободу вдов. Они радостно давали богатым вдовам право выходить вновь замуж, но только по лицензии своего сеньора или короля (речь идет об аристократии и джентри, вряд ли короля интересовали дела вдов из простонародья). Понятно, что такие лицензии выдавались не бесплатно. Правда, за правом вдовы не выходить замуж тоже присматривали, о чем я уже писала (некоторых вдов родичи покойного супруга пытались принудить к повторному браку внутрм семьи, чтоб не упустить деньги). В целом, если король давал добро какому-то подданному жениться на вдове, желающей вступить в новый брак, и находящейся в его вассальном подданстве, сохранить свою свободу она могла только откупившись от нежеланного.



Зачастую над имуществом вдовы назначали опекуна, и это не было жестом недоверия к экономическим способностям женщин управлять своим хозяйством. Причина была в суровых реалиях средневековой жизни. Например, в 1363 году папа обращается с письмом к епископу Линкольнскому, чтобы тот назначил опекуна над имуществом вдовы Маргарет де Бослингторп, сосед которой, рыцарь Роджер Ханстреди, разорял ее земли, разрушал недвижимость и всячески запугивал, ссылаясь на то, что между ними имелся брачный контракт, который она отказалась соблюдать. Договор, кстати, имелся, потому что опекун был назначен, и соседу стали выдавать ежегодно некую сумму с доходов вдовы.

Вопрос с вдовами в средневековой Англии вовсе не был праздным. Историк Ровена Арчер подсчитала, что в пятнадцатом веке из 495 титулованных владельцев поместий 375 были вдовами. Причем только 46% вдов решали попытать счастья во втором браке. Из молодых вдов вторично выходили замуж более 50%. Общая тенденция была такой, что вдова либо выходила замуж в течение первых двух лет вдовства, либо не выходила вообще.

@темы: Средневековая женщина

---

Средневековое воспитание - Англия

Средневековые английские теории о воспитании в значительной мере на работе Исидора Севильского The Etymologies of Words. Согласно представлениям того времени, человек был малышом до 7 лет, ребенком до 14, и молодым до 28 лет.



Считалось, что до 7 лет дети не имеют представления о моральных установках, не могут отличать правильное от неправильного, и, поэтому, требуют к себе неустанного внимания со стороны крестных и матери. В семьях ноблей мальчики, правда, уже начинали свое обучение у воспитателей (tutor), а девочек довольно рано начинали обучать всяким хозяйским и девчачьим премудростям воспитательницы (mistress). Это в теории.

На практике, наследники и наследницы ноблей имели такую колоссальную ценность на брачном и политическом рынках, что зачастую ребенка забирали от матери чуть ли не в младенческом возрасте, помещая в семью «хранителя» до достижения 14 лет. Мать, конечно, могла потребовать должность хранителя для себя, но мало у кого было достаточно влияния и силы, чтобы получить согласие королевской администрации. Известны даже случаи, когда матери похищали своих детей, вместо того, чтобы передать их в чужие семьи, но никто теперь не может с уверенностью сказать, что ими двигало: то ли материнская любовь, то ли понимание того, какой ценностью является наследник или наследница семьи.

Вцелом, благородные леди не могли рассчитывать, что им позволят самим вырастить своих детей. Кто знает, кто из них даже хотел бы этого, ведь их уже самих воспитывали в определенных традициях. Сохранилось письмо короля Генриха Третьего к Мэйбл, вдове Роджера Торпелла: «Мэйбл, вдове Роджера Торпелла. Она должна помнить, что король дает права на земли и наследников вышеупомянутого Роджера Торпелла, с правом женить наследников, Р. Епископу Чичестрскому, канцлеру на время детства наследников...Поскольку Уильям, старший сын и наследник, умер, король приказывает ей, ради нее самой и ее добродетели, не задерживать Эйселоту, следующую по старшинству и наследованию, а передать ее посланцу епископа, который предъявит письмо, доказывающее, что он этим посланцем является». Довольно недвусмысленный приказ. Кстати, я пыталась посмотреть, что случилось дальше с детьми Мэйбл и Роджера, но наткнулась на странную запись: информация объявлена частной и закрыта от любопытствующих.

В крестьянских семьях дети воспитывались дома, и вдовы практически автоматически назначались лордом или помещиком хранителями своим детям. Конечно, во время эпидемии Черной Смерти многие дети лишились обоих родителей, и права на их воспитание были даны либо дальним родственникам, либо вообще приходским священникам.

По поводу выкармливания детей и Тротулла, и Бартоломью Англичанин в один голос говорят, что лучшим питание для ребенка является молоко матери, но там, где Тротулла просто пишет, что «грудное молоко собственной матери является лучшим для ребенка» и не рекомендует кормилиц, Бартоломью пускается в философию: «мать (mater) потому так и зовется, что выкармливает ребенка своей грудью (mamma)». На практике, знатные леди регулярно нанимали кормилиц с проживанием в замке. Генриетта Лейзер указывает, что по какой-то причине использование кормилиц совершенно не зарегистрировано в средневековом Лондоне, хотя во Флоренции, например, об этом есть достаточно много письменных материалов.

Бартоломью Англичанин дает подробнейшие инструкции и кормилицам: «Как и мать, кормилица счастлива, когда дитя счастливо, и страдает, когда дитя страдает. Она поднимает его, когда оно падает, она целует его, когда оно плачет, пеленает его, моет его и кормит его. Она учит его говорить, она использует медицину, чтобы его лечить. Она носит его на руках и держит на коленях. Она разжевывает пищу, чтобы беззубый ребенок мог ее проглотить. Насвистывая и напевая, она почесывает его, когда он спит».

Пеленание детей не обсуждалось, считалось, что если этого не делать, ребенок получит многочисленные искривления. Гаральд Уэллский (1147 – 1223) упоминает то, что ирландцы не пеланают своих детей, как доказательство их варварской жизни и обычаев.



Крестьянки, разумеется, чаще были сами кормилицами, чем нанимали кормилиц. Иногда это приводило к трагедиям. В 1300-м году суд Бедфорда рассматривал дело о том, что Николас ле Свон убил свою жену Изабель мечом за то, что та проводила слишком много времени у соседей, вскармливая их ребенка. Некоторые женщины думали о заработке меньше, чем о здоровье собственных детей. Некая Елена из Йоркшира в 1366-м году отказалась идти в кормилицы к своей бывшей хозяйке, потому что не хотела обделять своего ребенка. Через 18 месяцев Елена продолжала кормление, когда к ней обратились еще раз: ее бывшая хозяйка родила нового ребенка, и снова нуждалась в кормилице. На этот раз Елена согласилась. Благодаря практике использования кормилиц, до нас дошли некоторые распоряжения, дающие представления о том, как жил средневековый социум. Например, тот же король Генрих Третий специальным указом запретил кормилицам-христианкам вскармливать детей евреев.

Тротулла дает указания, что кормилица должна быть женщиной бело-розовой комплекции, избегающей пряной пищи. Особенно запрещался чеснок. Кормилице рекомендовалось делать физические упражнения, пить легкое вино и виноградный сироп.

Похоже, что мода на использование кормилиц пришла в Англию вместе с норманнами. Известно, что одна из невесток Вильгельма Завоевателя умерла именно от грудного воспаления, последовавшего за бинтованием груди, имеющим целью прекратить выделение молока. Почему они это делали? Потому, что верили, что кормящая мать не должна иметь сексуальные отношения. Некоторые священники, как Томас Чобхемский (1160 – 1236) категорически возмущался отговоркой матерей-аристократок о своем «деликатном сложении». Смогла родить – сможешь и выкормить, было его философией. Он возмущался тем, что матери-аристократки зачастую вообще не подходят к своим детям. Учитывая, что большая их часть была вынуждена отдавать своих младенцев в те руки, в которые велит король, удивляться не приходится, но церковь не сдавалась, вдалбливая женщинам всех сословий неделю за неделей, что те должны относиться к нуждам своих детей «с вниманием». Им объясняли, что детей нельзя брать с собой в одну кровать до трех лет минимум, потому что велика опасность придавить ребенка во сне (современные педиатры такую опасность отрицают), им внушали, что колыбели должны быть проверены на устойчивасть, и что детей вообще нельзя оставлять без присмотра, даже идя в церковь.

Как только ребенок выходил из пеленочного возраста, он начинал имитировать тот тип жизни и отношений, которые его окружали. Девочки с малых лет начинали прясть, независимо от того, росли они в замке или в деревенском доме. Что не означает, что они всегда следовали по стопам своих матерей. В Лондоне в 1286-м году была известна Катарина – «хирургиня», которая работала с отцом и братом. Учиться детей посылали в школы уже в средние века. Указ от 1406-го года гласит: «каждая женщина и каждый мужчина, независимо от их статуса и состояния, должны быть свободны посылать своих сыновей и дочерей учиться в любую школу королевства». Достаточно обычным было посылать детей в хорошие дома либо в качестве воспитанников, либо хотя бы в качестве слуг, чтобы кругозор их не ограничивался, чтобы они учились хорошим манерам и полезным навыкам. Средневековая поэма Как Хорошая Жена Учит Свою Дочь говорит:

«Когда ты идешь, не иди слишком быстро
Не крути головой и не сутулься
Не болтай слишком много и от ругательств воздержись,
Потому что такие манеры до добра не доведут»

Весь текст на английском здесь homepages.gac.edu/~ecarlson/Women/Goodwife.htm

Женщины прекрасно понимали, что учение открывает для детей совершенно новые перспективы. Катарина Хьюит в 1493-м году завещает всю свою собственность к продаже, чтобы на вырученные деньги ее дети продолжали учиться в школе, если с ней что-то случится.



Мы не можем знать, насколько грамотны были женщины английского Средневековья. Известно, что интерес Альфреда Великого к книгам был результатом того, что его мать устраивала соревнования Альфреда с братом, кто из них лучше запомнил поэмы, которые она читала вслух. Мария Шотландская тоже читала вслух в 11-м веке и своим многочисленным детям, и своему неграмотному (да-да) мужу. В середине тринадцатого века Вальтер Биббесворт составил для Дениз Монтези пособие, по которому она могла бы учить своих детей французскому, необходимому «для замужества и ведения дел».

В 14-м веке в Англии, а затем и по всей Европе, распространились изображения св. Анны, которая учит деву Марию чтению. В будущем, кстати, трактовки этих изображений исказят всю идею утверждением, что они означают указание: женщина должна учить только женщину.



В наши дни ожидается работа Майкла Кленси (Michael Clanchy), который собрал много сведений о женской грамотности. Он упоминает в ней и работы Кристины Пизанской (1365 – 1430), пять из которых были переведены на английский уже в пятнадцатом столетии.

Не лишним будет упомянуть о романе 13-го столетия, который называется «Тишина», и который написала Хельдрис Корнуэллская. Роман о девушке, которую родители вырастили, как юношу. Дело было в том, что в романе король запретил девушкам наследовать за родителями, поэтому история и закрутилась. Тишина, Сайленс, такое имя было дано девушке, которая, подрастая, думала отнюдь не о любви, а о том, сможет ли она стать добрым рыцарем. И, если закон о наследовании будет изменен, и ей больше не придется скрывать свой пол, сможет ли она быть хорошей женщиной, не умея ни шить, ни вышивать? Она убегает с менестрелями, потому что менестрелем может быть и женщина, и мужчина. И потом одерживает всяческие победы, и как менестрель, и как рыцарь. Правда все-таки выходит наружу, но Сайленс вызывает такое восхищение, что ей разрешают наследовать родителям, как женщине. Похоже, что фэнтези было избретено, как жанр, уже в средневековье.

@темы: Англия Плантагенетов

---

Спасите-помогите)))

Прелестно... Второй раз исчезает текст при попытке "опубликовать".

Вопрос по форматироватированию.

Текст в Ворде, будет перенесен в PDF. В какой программе делать форматирование?

Проблемы:
- при выравнивании текста слова в строке разбегаются.
- расстояние между абзацами, кажется, разное.
- значки "в степени", которыми обозначают сноски, даже при копирование текста внутри Ворда падают на строку.

Кто сказал, что писать трудно? Трудно эти чертовы тексты обрабатывать!! !

---

"И полцарства в придачу" II - 16

На следующее утро Маргарет проснулась под шум дождя. В комнате было тихо, Агата так и не появилась после своего свидания. Впрочем, она могла и просто заночевать где-нибудь в городе. Конечно, в определенной интересности секретарю кардинала было не отказать, но девушка точно знала, что Агата была до мозга костей влюблена в Ричарда. Так что зря мастер Томас облизывается на ее мрачную красоту, не променяет трансильванка своего прекрасного рыцаря на подозрительного головореза.

Внимание Маргарет привлекло непонятное лязганье, доносившееся со двора. Распахнув окно, она высунула голову под струи дождя. Ее глазам представилось удивительное зрелище: Дикон и Робин, вооруженные мечами, кружили, приседали, отступали и обменивались ударами. Насколько она могла разглядеть, мечи были самые настоящие. Впрочем, чем настоящий меч отличается от тренировочного и как это различие заметить, она не знала. Но ведь тренировочным мечом наверняка невозможно резать рубашку противника на ленточки, а именно этим сейчас друзья и занимались.

Опасное занятие, если учесть, что намокшие рубашки норовили прилипнуть к своим владельцам, словно вторая кожа. Робину явно приходилось несладко. Зато Дикон… Маргарет впервые смогла оценить рельеф мускулатуры короля под тонкой, мокрой рубашкой. «Ты не смотри, что он хрупкий», - вспомнила она слова Робина. О да. «И это мой дед», - со вздохом подумала она. «Моложе бывшего любовника… Фу ты, глупость какая...». Дикон замедлил движения, сделал знак Робину, и тот стал нападать на него с удвоенным старанием. Один из выпадов его меча распорол рубашку на груди Дикона, и Маргарет увидела, как вспыхнул висевший на шее короля Черный Принц.

Что-то изменилось. До этого момента только обороняющийся, Дикон буквально взорвался энергией. Под градом ударов его меча Робин едва успевал отступать. Маргарет уловила его состояние, в котором смешались удивление и испуг. Что-то пошло не так. Кисть ее руки сжал браслет Робина, который она прошлым вечером забыла ему вернуть. Где-то рядом действовала магия, и где именно – долго размышлять было не надо. Другой вопрос, как это действие остановить. Дикон уже замахнулся для рубящего удара, и Маргарет просто рявкнула Черному Принцу что-то вроде «цыц!», невольно сопроводив крик движением руки, на которую был надет браслет. Глаза дракона вспыхнули, и Черный Принц вспыхнул в ответ. Дикон остановился, как вкопанный, с занесенным над головой мечом.

Некоторое время во дворе был слышан только шум дождя. Король медленно опустил меч, удивленно потер лоб и уставился на стоящего на одном колене Робина.

- Ты, Дикон, все-таки, ненормальный, - прервал молчание Кот сильно охрипшим голосом. – Если я так сильно тебе надоел, то сказал бы прямо, я бы пару дней у Марго под кроватью пересидел. Мечом-то зачем размахивать, он ведь острый, знаешь ли.

- Ох, Робин… Не знаю, что на меня нашло, самому не по себе. Как при Босуорте. В глазах потемнело, в ушах звон – и все, больше ничего не помню.

- Небось, и там воевать выскочил на голодный желудок, - ехидно заметил Кот. – У меня вот тоже что-то позванивает в ушах, так что пошли-ка в паб, пока в глазах не потемнело уже у обоих.

«Кажется, теперь я знаю, чем было то чудо при Босуорте, о котором говорил мне Гарри», - подумала Маргарет. Интересно только, был ли камень заколдован именно на Дикона. И снова все замыкалось на Стэнли, подменившего в короне камень. С этой семье определенно стоило познакомиться как можно скорее.

Решив, что высказывать свое мнение о безопасности боевых тренировок на весь дворне стоит, она тихонько отступила от окна, притворила его, и занялась утренним туалетом. Судя по тому, что она успела увидеть до того, как взбесился Черный Принц, турнир Робину не грозил никакими неприятностями. Дикону он, конечно, уступал, но разница между его уровнем и уровнем турнирных бойцов Гарри была огромной. Маргарет криво ухмыльнулась. Брэндона, Экзетера и прочих ждали на арене незабываемые минуты, и ее это ничуть не огорчало. Даст Бог, в турнире примет участие и Джордж Болейн. Вот уж кому трепка не помешает.

За дверью раздалось жизнерадостное хихиканье, и в комнату ворвались Кэт с Годлиной.

- Марго, нам нужны новые платья! – выпалила с порога Кэт, стремительно пересекла комнату и плюхнулась на неразобранную кровать Агаты. Годлина поздоровалась с Маргарет и присела рядом с подругой. – Без нас хотели замуж выйти, - пожурила она.

Маргарет рассеянно взлохматила только что вымытые и аккуратно причесанные волосы. Что правда, то правда. Уж на что она была безразлична к нарядам, но то, что лежало на кровати, приличным платьем назвать было уже нельзя. До этого ее выручали наряды из сундуков актеров, но теперь и сундуки, и актеры были в доме сэра Вайатта.

- Но у меня сроду денег не было! – пожаловалась она. – А Робину надо кучу железа покупать к турниру… Опекун точно денег не даст, потому что он мне больше не опекун. Наверное, от Берли мне что-то достанется, но это дело долгое.

- И для приема во дворце наряды понадобятся, да и при дворе в одном и том же ходить смешно, - заметила практичная Годлина. – Рукавов понадобится несколько, и юбок, и нижних юбок, и корсажей. Украшения нужны. Булавки всякие. И, кстати, койф, да не один.

- Вот уж нет! – яростно запротестовала Маргарет, тряхнув кудрями. – Что угодно, только не койф!

- Ловлю на слове, - коварно улыбнулась Годлина. – А что до денег, то предоставьте дело мне.

- Как у вас дела-то на новом месте? – поинтересовалась Маргарет. – Певицу нашли?

- Она нас нашла! Уж не знаю, за что нам такое счастье в один день, но не успели мы расположиться, как слуги сэра Вайата послали за нами. Дескать, на кухню пришла какая-то женщина, нас спрашивает. Отец ее послушал, и поет она, Маргарет, не хуже тебя, не в обиду будь сказано. Волшебно поет. И красивая. Жаль только, что тоже чернявая, как ты, ну да мы уже знаем, что с этим делать. Так что все у нас хорошо.

- А что ставить будете? – поинтересовалась Маргарет. – И когда?

- После турнира, вечером, - ответила Годлина. – А что – не скажу, это секрет. Но нашему патрону понравилось.

- Ладно, девицы, - прервала их Кэт. – Пошли-ка добудем денег, да отправимся в город по лавкам гулять. Заодно и пообедаем где-нибудь. Что-то мне наш «Белый Лев» уже оскомину набил.

Новая певица, примкнувшая к группе мастера Джузеппе, оказалась рослой, хорошо сложенной женщиной с незапоминающимся лицом. Все были в сборе, даже Ричард, Джон и Агата. Атмосфера, правда, была несколько напряженной. Агата избегала вопросительных взглядов Ричарда, и, в свою очередь, оскорбленно хмурилась в сторону Дикона. Дикон сидел с непроницаемым лицом, имея вид более королевский, чем когда бы то ни было на памяти Маргарет. Джон бросал озадаченные взгляды на певицу. Только Кот и Крыс, сосредоточенно шушукающиеся в углу, были такими, как обычно.

- Биргитта, познакомься со своей предшественницей! – приветливо пригласила Годлина, сумев, как обычно, одним своим появлением развеять напряжение. Женщина вежливо склонила голову. Разглядывая идеальные дуги бровей, высокие скулы, решительный подбородок с едва заметной ямочкой и большие, кошачьего разреза зеленовато-карие глаза новой знакомой, Маргарет подумала, что та могла бы быть настоящей красавицей, если бы не какой-то налет обыденности, который словно укрывал женщину, как пыльный плащ.

- Я рад видеть вас, Годлина, - оттаял Дикон. – Без вас свадьба была бы неполной. Если бы не вы с мастером Джузеппе, мы никогда бы не познакомились с Кэт, а без нее наша жизнь была бы гораздо скучнее.

- Я тоже рада, что мы познакомились, милорд. Без вас и ваших друзей Кэт не встретила бы своего счастья. А без Маргарет мы не нашли бы себе в Лондоне покровителя.

- Все это прекрасно, - сварливо вмешалась Агата, - но не хочу отвлекаться от предмета нашего разговора, сир. Рубин – собственность Ордена. Мы прибыли в Англию по поручению Ордена, чтобы передать камень королеве. Поэтому я требую, чтобы вы немедленно отдали мне или Ричарду перстень.

- Черный Принц – собственность английской короны, леди воевода. – Тон Дикона был так холоден, что присутствующие поежились. – Перстень вы не получите. И не вам решать, кому отдать рубин.

- Но и не вам, милорд! – взвилась Агата. – Технически, вы мертвы уже десятилетия! Какое отношение вы имеете к королевскому дому?!

- Зато я жива, - неожиданно для себя сказала Маргарет и, подойдя к креслу, в котором сидел Дикон, встала рядом с ним. – Я жива и принадлежу к королевскому дому, пусть никто за пределами нашего круга об этом и не знает. И я присоединяюсь к мнению милорда: не Ордену решать, как распорядиться артефактом. «Или как он распорядится нами», - мрачно добавила она про себя.

- Ты не вполне жива, Марджери, - возразил Ричард. Вид у него при этом был немного пристыженный, но упрямый. – То есть, ты жива, но… В общем, ты не можешь в этом деле представлять интересы короны, Агата права.

- Могу или не могу, но представлю, - спокойно отпарировала девушка, и протянула руку к Дикону. – Сир?
Дикон на мгновение задумался, затем снял цепочку, на которой висел перстень с рубином, и протянул его Маргарет.

Надев цепочку на шею, Маргарет не торопясь спрятала камень за корсаж и оглядела окружающих. Робин сделал ей какой-то непонятный жест, выражающий, несомненно, одобрение. Дикон слегка улыбался, глядя в окно. Лицо Рэтклиффа выражало непреклонное одобрение. Агата и Ричард хмурились, но было понятно, что ничего предпринять в данной ситуации они просто не могут. Незнакомая Маргарет Биргитта смотрела на нее странно оценивающе. Тем не менее, в комнате было два человека, не смотревших на девушку вовсе. Джон был полностью поглощен Биргиттой, а для Кэт не существовало другого интереса, кроме Рэтклиффа.

- Мне пришло в голову, добрые господа, что такой ценный перстень требует не менее ценного корсажа, который будет его скрывать, - выступила вперед Годлина, лукаво поблескивая глазами.

- Кровь Христова! – стукнул себя по лбу Дикон. – Как я мог забыть!

Он вытащил выглядящий увесистым бархатный мешочек с бряцающими в нем монетами, и передал его Маргарет. – Позаботься о своем гардеробе, Марго. И на завтра, и на потом. Пусть все там в Гринвиче позеленеют от зависти!

- Простите, сир, но Маргарет – моя дочь, и позаботиться о ее приданом – мое дело, мое право, и моя обязанность, - встрепенулся Джон. Маргарет заметила, что теперь Биргитта украдкой бросает на Джона странные взгляды. Она автоматически попыталась поймать мысли женщины – и не обнаружила ничего, решительно ничего. Биргитта в упор посмотрела на нее и вызывающе вздернула подбородок. Похоже, что этого маленького противостояния двух женщин никто не заметил.

- Как старший брат, я считаю своим долгом тоже сделать вклад в приданое Марджери, - вступил Ричард.

- Не проблема! – заявила Кэт, встряхивая полученным от Рэтклиффа кошельком. – Вы просто не сможете собрать столько, чтобы мы не смогли потратить все это на наряды, причем немедленно. Так что не стесняйтесь, добрые джентльмены, складывайтесь.

Собрав у улыбающихся мужчин кошельки, женщины со смехом выскочили из комнаты. Насколько Маргарет могла судить, даже Биргитта находила ситуацию забавной. Агата, слегка поколебавшись, пошла за ними, озабоченно роясь в подвешенной к поясу сумочке.

@темы: "побасенки"

---

Охладительное

---

Профхохма

Вчера вечером привезли в отделение мужичка, крепко пьяненького. Три промилля, приблизительно. Голову то ли сам себе раскроил, то ему раскроили, но амбуланс привез в приемную. Зашили, положили на ночь наблюдать.

Захожу мерять ему температуру с давлением. Температуру меряют в ухе. Вытаскиваю термометр и говорю, что 37,7. А он мне: это 3,7 промилля? Нет, говорю, содержание алкоголя в крови пока еще не по ушам определяют. А потом он отлежался, и через пару часиков свалил продолжать пятничную программу. Не хотела бы я быть в его шкуре сегодня...

В своей шкуре тоже не очень. Поспала 3 часа, спать совершенно не хочется. Не завидую себе завтра утром))) Сегодня с песнями ехала с работы, но завтра... А еще напарница у меня дурноватая на этом дежурстве. Фельдшерица, мнящая себя боссом. Дураааа.... Бедных больных ночью пришлось ворочать ВСЕХ! Человек 30! Оно, конечно, так, что в одной позе надолго человека оставлять нельзя. Но, с другой стороны, будить крепко спящего человека, и перетряхивать его с одного бока на другой... И потом удивляться, что он кулаком засветить норовит Я душевно сказала, что я их очень хорошо понимаю.

Такое было приятное прошлое дежурство и какое тяжкое это. С кем, интересно, судьба сведет на следующем? Можно, конечно, поцапаться и объяснить кое-что, но как-то глупо. Отомстила по-своему, двигаясь на обходе прогулочным шагом. Она застрадала в какой-то момент, что мы уже два часа обходим, но я ее утешила, что зато не придется думать, чем до утра заняться)))

А еще наслушалась злопыхательства по поводу инстранных врачей. Ну, у русских правда есть странная манера выражать внимание к собеседнику словом "да". Вот распинается моя фельдшерица по телефону, а русская Оля-врач ей в ответ "да, да, да". Та думает, что врач с ней согласна, и дико раздражается, обнаруживая, что врач изменений в лекарственном листе не сделала. Вывод: врач не понимает человеческого языка. Я попыталась втолковать, в чем дело, но ведь не дошло же. Какие культурные различия, что вы!

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Marie de France

Совершенно точно известно имя одной поэтессы, Marie de France, которая писала свои лэ около середины двенадцатого столетия в Англии. Неизвестно только, кем она была. На данный момент ее отождествляют с внебрачной дочерью отца Генриха Второго Английского, которая была абатиссой в Шафтсбери.

Кем бы она ни была, Мария Французская в эпилоге к Fables пишет о том, какой может быль дальнейшая судьба ее лэ:

I am from France, my name’s Marie
And it may hap that many a clerk
Will claim as his what is my work
But such pronouncements I want not!
It’s folly to become forgot.

В какой-то степени, так и вышло. Ее Chevrefoil («Жимолость») была практически первой версией Тристана и Изольды, но как часто вспоминают поэтессу в связи с этим романом? Ее Le Fresne («Ясень») стал сюжетом романа Жана Ренара «Галеран Бретонский». Lanval («Ланваль») превратился в поэму «Сэр Лонфал». Eliduc («Элидюк») был пересказан Джоном Фаулзом. И все-таки ее не забыли, и не забыли те старинные легенды и рассказы, которые она так хотела сберечь.

Матильда Брюкнер в ”Shaping Romance” подчеркивает, что поэзия Марии обращена именно к женщинам, потому что опирается на фольклорные сказания, на живые истории, а не на латинские ученые тексты. Да и сама Мария, изменяя название Eliduc на Guildeluec and Guilliadun , пишет, что делает это потому, что «история, на которой это базируется, касается леди». Дейсвительно, это история о том, как законная жена добровольно уходит в монастырь, чтобы освободить дорогу любовнице своего мужа. К старости любовница присоединяется к героине, а потом и сам герой - Элидюк становится монахом, и все они живут счастливо. Женской выглядит и история Le Fresne («Ясень»): подкинутая под ясень девочка воспитывается, как сирота, в монастыре, и становится со временем любовницей лорда. Она тоже решает уступить дорогу – благородной новобрачной, которая оказывается ее родной сестрой. И правда выясняется в критический момент, когда любовница благородно готовит брачную постель для жены. Всё заканчивается, разумеется, счастливо (и никто не уходит в монастырь).

С другой стороны, Генриетта Лейзер пишет, что лэ Guigemar («Гигемар») несомненно обращено к читателю-мужчине. Это легенда о прекрасном рыцаре с незавершенной натурой, который, в следствие этого, никогда не проявлял ни малейшего интереса к любви. В один день рыцарь был ранен на охоте самкой оленя, которая также явно не могла решить, к какому полу она, все-таки, принадлежит (она носит рога оленя-самца). Это чудо вещает пациенту, что он может быть исцелен только женщиной, которая полюбит его и пострадает за него, и на любовь которой он ответит. Он находит эту женщину, потом теряет, потом снова находит, и счастливый конец зависит от развязывании узелков на память, обмен которыми когда-то был сделан: на его кольчуге и ее поясе.

Я бы еще прибавила, что также не воспринимала даже в раннем детстве Тристана и Изольду девчачьей историей.

Джон Фаулз так пишет о Марии Французской в предисловию к «Элидюку»:

«Трудно представить себе, что «Лэ» были написаны не прекрасно образованной (следовательно, для того времени, высокого происхождения) молодой женщиной, а кем-то иным; легко определить, что она была натурой романтической и возвышенной; о том, что ее сочинения имели огромный и быстрый литературный успех, свидетельствует изобилие современных манускриптов и переводов... кто-то даже может разглядеть в ней одну из ранних жертв мужского шовинизма, сосланную в Шафтсбери для «исправления». Имеется надежное свидетельство, что эти рыцарские истории не были одобрены церковью. Вскоре после того, как «Лэ» увидели свет, джентльмен по имени Дени Пирамус - монах в действительности, но очевидный рецензент по своему характеру - написал едко сардонический трактат о популярности. Он знал причину сомнительного удовольствия, которое получила аристократическая аудитория от этих историй: им хотелось, чтобы то, что они слышали, происходило с ними.

В «Лэ» очевидно желание Марии спасти некоторые кельтские легенды от забвения; эти народные предания ученые называют «бретонскими повестями», из которых сегодня лучше всего помнят цикл о короле Артуре и историю Тристана и Изольды. Узнала ли она их впервые из французских или английских источников - неизвестно, так как ее собственное наименование их происхождения, bretun, использовалось в то время не географически, а для обозначения бриттских кельтов и включало обитателей как Уэльса и Корнуэлла, так и Бретани. Существуют свидетельства того, как далеко добирались кельские менестрели задолго до времени Марии, и она могла слышать их выступления при любом крупном дворе.

Но гораздо более важнее этих квази-археологических изысканий было превращение, которое произошло когда Мари привила старому материалу свое знание мира. Она успешно привнесла в европейскую литературу совершенно новый элемент. Ни в малейшей степени он не состоял в сексуальной честности и очень женской осведомленности о поведении людей - и о том, как поведение и моральные проблемы можно выразить через такие вещи, как диалог и действие. Она сделала для своих потомков то, что Джейн Остин сделала для своих, а именно - она установила новый стандарт точности передачи человеческих эмоций и их нелепости. Можно даже провести между этими двумя женщинами еще более близкие параллели, поскольку обычная почва для историй Марии (то, что она сама назвала бы desmesure, излишняя страстность), примечательно схожа с представлением о разуме и чувствах более поздней романистки. Другое подобие сегодня обнаружить гораздо труднее, это - юмор. Так как ее истории настолько отдалены от нас, мы склонны забывать, что многое из их материала было в равной степени отдалено от ее собственного двенадцатого столетия; и мы весьма недооцениваем и ее, и искушенность ее тогдашних читателей, если воображаем их слушающих с открытыми доверчивыми лицами. На это расчета не было - так же, как сегодня не следует потреблять триллеры, Дикий Запад и научно-фантастические эпопеи без щепотки перца.

Иронию Марии обнаружить сегодня гораздо труднее по другой исторической причине. Ее «Лэ» не расчитаны на чтение в тишине - или в прозе. В оригинале они написаны рифмованными восьмисложными куплетами и должны были исполняться, петься и изображаться мимически - возможно, на произвольную мелодию, и, возможно, местами произноситься в разговорном стиле под аккомпанемент музыкальных аккордов и арпеджио. Музыкальным инструментом должна была быть скрипка, несомненно - ее бретонский вариант, rote. Романтики превратили менестрельство в безнадежно глупое слово; но то маленькое свидетельство, которое у нас есть, предполагает великое искусство, потерянное сегодня безвозвратно.

В случае таких сочинительниц, как Мария Французская, видеть только лишь напечатанный текст - это все равно что оценивать фильм лишь по сценарию. Развитие беллетристики было очень долго связано с поиском средств выражения «голоса» писателя - его юмора, его личных взглядов, его натуры - лишь посредством манипуляции словами и их написанием; но что было до Гутенберга - для нас потемки. Приведу один маленький пример из истории, которую вы собираетесь прочесть. Дважды Мария очень строга относительно церемоний, с какими ее герой посещает своенравную принцессу, которую любит; он не врывается в ее комнаты, он должным образом объявляет о своем появлении. Можно счесть это славословием, обычной демонстрацией изысканного этикета. Но более вероятно, что это была скрытая ирония, направленная на ее первых слушателей; действительно, если то, что мы знаем о Генрихе Втором, - правда, и Мари была его родственницей, я осмелюсь предположить, кто был объектом этой небольшой насмешки.»

Полностью история лежит здесь www.class.uidaho.edu/eng257jp/ELIDUC.htm, но... Это действительно все равно, что читать субтитры, не видя самого фильма

@темы: "Чтиво"

---

Английский город в XV веке

Дэвид Паллисер из университета в Лидсе (исторический факультет) пишет о городах Англии 15-го столетия.

О том, как в глазах иностранцев выглядела городская Англия, видно из отчета одного путешественника Венецианскому сенату от 1497-го года. Собственно говоря, городами, кроме Лондона, он посчитал только Бристоль и Йорк, но это вполне понятно, потому что в Италии того времени было уже 11 городов (включая Венецию) с населением 40 000 человек, но в Англии был только один город такой величины: Лондон. Приблизительно одна сороковая часть всего населения страны жила именно в Лондоне, тогда как на все остальные города приходилась одна десятая часть населения.

Пятнадцатый век был назван в книге П. Кларка и П. Слака «Кризис и Закон в Английских Городах 1500 – 1700 гг» темным веком английской городской истории. Они относили это к чисто экономическим проблемам, как то недостаток работы, особенно в провинциальных городах. Сьюзен Рейнольдс, со своей стороны, пишет о социальных городских проблемах того времени: какие люди жили в городах? Как горожане, их социум, образ жизни и ценности отличались от остального населения?

Главной отличительной чертой городов было то, что в них были сосредоточены органы управления, учебные заведения, религиозные центры – и рынки, значение которых для сельскохозяйственных районов невозможно переоценить. Помимо основного населения, города ежедневно открывали ворота толпам крестьян, пилигримов, купцов, путешественников. В Лондон и Венсминстер стекались придворные с сопровождением, в Оксфорд – студенты, в каждый город и деревню со своей рыночной площадью – торговцы. О том, в каких масштабах все это было, говорят записи Йорка, где, при населении в 8 000 человек (оно уменьшилось до таких размеров, почти вдвое, во время Черной Смерти), было 1 035 кроватей для приезжих и стойла на 1 711 лошадей.

Следующим моментом была большая плотность городского населения. Это не могло не приводить к тому уровню антисанитарии, который хорошо известен по временам Индустриальной Революции. Наверняка соответствующим был и уровень преступности. Точных данных, которые складываются из изучения документов и приватных писем людей, о том времени практически нет, поэтому все, что можно сказать о пятнадцатом веке, должно нести предположительную форму: «возможно». Хотя с тех времен сохранилось много официальных документов, о том, как в действительности жили люди, мы можем судить только из немногих сохранившихся переписок: семейства Пастон, Сели, и Стоноров. Этого явно недостаточно.

Возможно, что демографическое развитие в городах отмечалось превалированием смертности над рождаемостью, в связи с чем приток в города нового населения был первостепенной необходимостью. Необходимо также помнить, что периодические эпидемии бубонной чумы вспыхивали то здесь, то там, и, как писал Ричард Сели в 1479 году, многие лондонские горожане эмигрировали из города прочь.

Среди самих городов существовали различия, как минимум, экономические, и, соответственно, управленческие, которые не могли не оказывать влияния на социальные условия жизни горожан. К 1400-му году большая часть крупных городов получила в известной степени права самоуправления, что подразумевало наличие там прослойки буржуазии, или «свободных горожан», которые выбирали своих представителей в органы управления. Помимо этого, были города, которые управлялись непосредственно королем. Другие – скорее лордом, нежели королем. Салсбери и Беверли управлялись епископами. Сент-Олбани и Бури Сент Эдмонтс управлялись аббатами. В Линкольне, Норвиче и Йорке вообще часть города управлялась органами самоуправления, а часть – приорами. Разумеется, при каждой форме самоуправления была собственная юрисдикция. Поэтому известны случаи, когда горожане просто переезжали в другую часть города со всем хозяйством, если ситуация их к тому вынуждала. Например, в Йорке один олдермен в 1470-х переехал на территорию юрисдикции доминиканского приората, чтобы избежать притеснений конкурента, давящего на него условиями городской юрисдикции. В другом случае, подмастерья одной из гильдий того же Йорка собирались на свои вечеринки в части города, тоже под юрисдикцией приората, где их мастера не имели над ними никакой власти. Удобно, хотя выглядит, на первый взгляд, обескураживающе бестолковым.

Сильвия Трапп рассчитала, что многие горожане 15-го века были иммигрантами в первом или втором поколении: те, кто либо переезжал в город из деревень, или из других стран. Например, сравнивая списки торговцев и олдерменов 1377 – 1437 гг она пришла к выводу, что их число не могло поддерживаться на существующем уровне только за счет естественного замещения. В Ромни сохранились более подробные списки всех свободных горожан, из которых видно, что около половины из них родились в городе и в радиусе пяти миль от города, одна четверть – на расстоянии пятидесяти миль, и остальные были выходцами из различных мест восточного Кента.

Исследования по фамилиям дают понять, что половина всех мигрантов в Йорк и Норвич приехали из мест в радиусе 20 миль от городов, и в Лондон – в радиусе 40 миль. Среди подмастерий лондонских кожевников и портных 46% были выходцами из северной Англии. Кстати, существовал указ от 1408 года, запрещающий брать подмастерий из семей, чей доход был меньше 20 шиллингов в год (чтобы предотвратить кризис рабочей силы в сельском хозяйстве?), но этот указ, разумеется, нарушался.

Довольно обычным для английских городов 15-го века был приток иностранцев, особенно, для Лондона. Итальянские и ганзейские купцы, ремесленники, прислуга... В 1441 году в Лондоне, Вестминстере и прилегающих к ним районов жили 2 200 иностранцев (не включены замужние женщины), по большей части голландцы и немцы. В Винчестере иностранцы составляли в 1440-м году 3% всего населения города. Большая часть приезжих быстро ассимилировалась с местным населением через браки, да и приезжали, по большей части, те, кто уже имел родственников или хороших знакомых в Англии.

Прирост городского населения в начале 15-го века, и резкое его снижение к середине века служат до сих пор предметами самых горячих дебатов среди историков. Например, население Колчестера составляло в 1350-м всего 3 000 человек , в 1414 – 8 000 человек, и к концу века на треть меньше. В Ковентри в 1430-х было зарегистрировано около 10 000 человек, но в конце века – только 5 700. Джереми Голдберг объясняет это тем, что спрос на рабочую силу в городах в начале века привлек туда многих женщин, а последующая экономическая депрессия заставила их вернуться, так сказать, в лоно семей. В связи с чем, кстати, снизился возраст вступления в брак среди женщин.

Основной ячейкой средневекового города 15-го века была семейная единица, то есть люди, живущие в одном хозяйстве, в котором число людей варьировалось от одиночек и семей до своего рода коммунн, состоящих из членов семьи + подмастерий + квартирантов + прислуги, живущей в доме. В Ковентри величина такой семейной единицы на начало 16-го века была 7,4 среди торговцев, 2,6 среди простых горожан, и 1,8 среди бедняков. Глава такой ячейки, обычно мужчина (или вдова, или одинокая женщина) отвечали перед соседями за поведение людей, живших под их крышей. Патриархатом это не было. И в 15-м веке хозяйство не всегда наследовал старший сын, очень часто оно делилось поровну между братьями и сестрами. Всё, собственно, зависело от воли завещающего, в рамках закона, разумеется (вдова и дети все равно получали свою долю, даже если хозяин завещал дело хотя бы подмастерью).

Рост городов сильно ограничивался городскими стенами. Был сделан архитектурный анализ городского строительства 15-го века: жилые дома строились под прямым углом к улице, чтобы экономить площадь, а лавки и мастерские – вдоль. Если в 14-м веке большинство строений имели два этажа, то в 15-м – уже три. На практике это означает, что население начало жить более скученно. Не везде, конечно. Колчестер и Дарэм мало отличались от окружавших их деревень, дома там были маленькие, крытые соломой и одноэтажные.

Всего в Англии 15-го века было около 600 городков, жители которых назвались горожанами, в отличие от обитателей крупных городов, именуемых гражданами. Собственно классовое разделение происходило по признаку достатка, то есть, с точки зрения города, по размеру налогов, выплачиваемых горожанином в городскую казну. Свою роль играли также происхождение и респектабельность. В некоторых городах у владельцев пабов не было ни малейшего шанса занять выборную должность, их профессия не считалась достаточно респектабельной для этого.

@темы: Англия Плантагенетов

---

Джон Хоули, коммерсант и не только

Верховный судья сэр Роберт Тресселиан, входивший в число ставленников Ричарда II, был казнен в 1388 году трибуналом лордов. Не сказать, что пострадал невинно. С другой стороны, должность у него была такой, что будь он хоть образцом неподкупности и честности, народ ненавидел бы его не менее страстно.



После него остались жена, сын, и две дочери как минимум. Их не преследовали. Имущество, правда, отобрали. Только часть этого имущества досталась судье Тресселиану через брак, и когда его вдова вышла замуж (Вики называет ее то Эммой, то Эммелиной, но звали ее, все-таки, Элис, леди Алисия) вторично лет через 6, ее новый муж сумел вернуть себе эти владения, невзирая на возражения сына и законного наследника. Этим человеком был Джон Хоули Дартмурский, коммерсант и ... пират. О нем и пойдет речь.

Его предки появились в Дартмуре в 1340-х годах, и сразу стали очень активно заниматься коммерцией. Что нужно народу в любое время? Хлеб и вино, разумеется. Вот Хоули и построили водяную мельницу, и собрали под свою руку целый флот маленьких суденышек-когов, занимающихся импортом вина из Франции и Испании. И пусть Черная Смерть не обошла и семью Хоули, в начале 1370-х их флот разросся вдвое. Помните прелестную балладу:

Blow the wind high, blow the wind low,
It bloweth good to Hawley's Hoe.

Баллада именно об этих Хоули Дартмурских.

В 1373 году поэт Чосер посетил Дартмур и встретился в Хоули – в качестве офицера таможни, потому что от генуэзских партнеров Эдуарда III поступила жалоба на то, что их судно с грузом вина было ограблено, и дело не обошлось без дартмурских конкурентов. Тем не менее, Чосер, заранее предупрежденный о значимости Хоули для Дартмура, дал заключение, что мэр Хоули занимается исключительно законным бизнесом. Ну, что тут скажешь? Всего через год «мирный купец» Хоули получил от своего короля официальную рейдерскую лицензию, в связи с военными действиями Англии против Франции.



В те годы короли не имели своего флота. Они просто давали лицензии купцам «выходить в море и уничтожать врагов короля». Разумеется, уничтожение врагов было важным делом, но изъятие груза – еще более важным: корона имела свой процент с добычи, владелец судов – свой, а остальное делили капитаны и команда между собой. То, что под шумок грабились и суда тех стран, с которыми Англия не воевала, было делом обычным, и принцип здесь был только один: не попадаться и не оставлять свидетелей. Иногда это было проще, чем учесть выпады союзников: союзник Хоули в 1380-х, сэр Джон де Роше, комендант крепости Брест, в 1390-х начал против Хойли длиннейшую тяжбу, обвинив в незаконном пиратстве. Похоже, что в Средние века судебные процессы были столь же затяжными, как и в наши дни, так что сэр Джон успел умереть, а финальное решение так и не было вынесно. Тем не менее, репутация Хоули, который не слишком-то и оправдывался, не пострадала, если учесть последующие события.

Например, в 1404 Хоули один отразил своими силами лобовую атаку на на Дартмур, которую предпринял дю Шате, с его 300 судами флота, 2 000 рыцарей и целой командой лучников. По этому поводу король (уже король Генрих) повелел отслужить в Вестминстерском аббатстве Te Deum.

Что не помешало ему уже через год снова обвинить Хоули в незаконном рейдерстве и даже заключить ненадолго в Тауэр. Дело обошлось штрафом в невероятную по тем временам сумму 3 000 фунтов в пользу короны, что, по-видимому, и было целью. Да и Хоули не был ни оскорблен, ни возмущен: сам он в своих заметках дал понять, что ограбил незаконно не одно, а целых 17 судов за свою пиратскую карьеру.



Умер Хоули в почтенном возрасте 68 лет, и был торжественно захоронен с церкви св. Савийяра, которую он же и построил. На бронзовой памятной таблице он изображен в полных доспехах, с обеими своими женами, леди Джоанной и леди Алисией. Его сын от Джоанны, тоже Джон, продолжал дело отца, то есть был купцом, мэром и... пиратом, разумеется. Он даже стал членом парламента. Дом Хоули просуществовал аж до 1864 года, когда часть зданий была снесена при прокладке дороги.

[/

@темы: Англия Плантагенетов

---

Когда короли могут не все

Поднимаю старенькое

Найджел Сол пишет про браки английских королей в книге «Три Ричарда».

Брак был важен для королей по двум причинам. Во-первых, по причине биологической: именно при наличии непресекающейся линии наследования династия могла укрепить свои позиции. Во-вторых, брак имел четкие политические функции. При помощи королевских браков формировались политические альянсы, укреплялись социальные связи, примирялись нации.

Именно второй фактор объясняет наличии большого количества королев французского происхождения в средневековой Англии: Элеонора Аквитанская, Элеонора Прованская, Изабелла Ангулемская, Катарина Валуа и Изабелла – «Французская Волчица». В стороне от общей тенденции стоят три брака, браки трех Ричардов. Жена Ричарда I была из Наварры, жена Ричарда II – из Богемии, и женой Ричарда III стала англичанка. В династическом смысле все три брака были фиаско. Эти короли остались без наследников.

Ричард I женился на Кипре, в Лимассоле, на дочери короля Наварры Санчо. Беренгария не была той женой, которую хотел бы для своего сына Генри II. Генри замахивался выше, гораздо выше. Он наметил в жены своему второму сыну леди Элис, дочь короля Луи VII Французского. Дело было не только в том, что король хотел со спокойной душой принять участие в крестовом походе. Был у него план задержаться на Востоке на некоторое время, и ничто не было бы лучшей гарантией мира между Англией и Францией, чем Элис при английском дворе. В результате 12-летняя девочка была передана королю Генри, и, поскольку Ричарду было около 12 лет тоже, никто не сомневался, что они вырастут вместе и полюбят друг друга. О помолвке объявляли не один раз, но... и через 20 лет пара не поженилась.

Конечно, поползли сплетни. Роджер Ходен и Джеральд Уэльсский утверждали, что король соблазнил Элис, а принц заявил, что никогда не женится на любовнице отца. Были ли для этих сплетен основания – мы не знаем, но известно, что Филипп, который стал королем Франции, спорил с Генри насчет одной области Нормандии, согласившись считать эту область приданным леди Элис. Здесь была потенциальная опасность, что если Элис умрет бездетной, эта область Нормандии будет затребована Филиппом обратно, потому что она считалась бы «женской землей», переходящей не к мужу, а к детям владелицы. Очевидно, Генри решил не рисковать. А леди Элис лишилась репутации и осталась незамужней.

Когда Ричард стал королем, он был вынужден предложить Филиппу компромисс: они отправляются в крестовый поход вместе, и ни у кого не будет возможности воспользоваться отсутствием соседа-короля. Филипп, который и сам был связан клятвой участия, согласился с одним условием: если Ричард подтвердить свое обручение с леди Элис, что Ричард и сделал.

Но не только Франция была угрозой для колониальных владений Ричарда. Он ссорился и с правителем Тулузы, Рэймондом V, из-за Курси, области, входившей в Аквитанию. Если войну, длившуюся 6 лет, можно назвать ссорой. Отправиться на Восток, зная, что Рэймонд немедленно оккупирует Курси, Ричард не мог – все историки подчеркивают, что Ричард был особенно привязан именно к своим французским владениям. Значит, ему нужен был на юге союзник, и Ричард начал тайные переговоры с Санчо, королем Наварры. Из хроник известно, что во время переговоров обсуждались возможности семейных связей, и что Ричард согласился жениться на Беренгарии. Но в крестовый поход он отправился, не подтвердив обручения. А Беренгария отправилась в Италию, чтобы встретиться там со своим женихом.

Филипп ничего не знал, но этот альянс в какой-то момент стала невозможно держать от него в тайне. В марте 1191 года Ричард был вынужден объявить своему наиважнейшему союзнику, что он не женится на его сестре. Увы, рыцарь без страха и упрека сделал это, очернив леди Элис основательно. Он заявил, что леди Элис стала любовницей короля Генри, и даже родила тому сына. Разумеется, он нашел и свидетелей, с готовностью данный факт подтвердивших. Разговор пока шел приватно, но Ричард дал понять, что не поколеблется оговорить леди Элис перед всем светом. Филипп сдался. Репутацию своей сестры он оценил в 10 000 марок, освободив за эту сумму Ричарда от его слова. После этого два короля разошлись, каждый в свою сторону. Ричард отправился на Кипр, где и женился на Беренгарии.

Стоила ли игра свеч? Как оказалось, не стоила. Со временем англо-наваррские отношения стали весьма холодными, и не в последнюю очередь потому, что Ричард и Беренгария не только не имели детей, но и вообще провели вместе совершенно ничтожное количество времени. Найджел Сол довольно сдержанно относится к предположению, что этот брак остался фиктивным из-за гомосексуальности Ричарда. Он напоминает, что, во-первых, у Ричарда был бастард – Филипп, кстати его звали. И что любовные отношения между молодыми рыцарями в те времена отнюдь не были исключением, скорее правилом. Так что Ричард, по его мнению, был бисексуалом, и его бездетность не могла быть объяснена невозможностью для него сексуальной связи с женщиной. Скорее всего, Ричард и Беренгария просто невзлюбили друг друга.

Ричард II оказался на троне необрученным по простой причине: его родители были слишком заняты друг другом. Здесь была и невероятно пылкая любовь, и долгая болезнь Черного Принца... В общем, родителям было не до сына. Тем не менее, юный король среди монархов Европы котировался очень высоко. Уже в первый месяц ему предложили своих дочерей Шарль V Французский и Шарль Наваррский. Чуть позже – Роберт Шотландский и Висконти, герцог Миланский. Но Ричард и его ближний круг нацелился на Анну Богемскую. Почему? Богемия для англичан была далекой страной, о которой они мало что знали. Брат Анны поставил очень жесткие условия. Отец Анны провел большую часть жизни при французском дворе, его отец погиб, сражаясь на стороне французов при Кресси. Тетка Анны была женой короля Жана Доброго. Найджел Сол считает, что именно профранцузские настроение Люксембургского семейства и сделали брак с Анной Богемской таким привлекательным для Англии.

Вышла промашка. Англичане расчитывали оторвать Империю от Франции, и построить англо-германский союз, но король Венцель был слишком ненадежным союзником, который и пальцем не пошевелил ради Англии. Неудивительно, что в Англии брак Ричарда вызвал довольно негативную реакцию: вместо того, чтобы жениться на даме Висконти и получить головокружительное приданое, Ричард с советниками заплатили безумные деньги Венцелю ни за что. А потом вмешалась болезнь, и Анна умерла – бездетной.

Второй брак Ричарда II был политически более успешным, но его жена была еще ребенком. Брак был чисто политический, и никакой возможности в обозримом будущем в плане наследника Ричарду не открывал. Похоже, что Ричард стал играть именно этой картой, проводя политику «разделяй и властвуй» в вопросе назначения своего преемника. Ему было, на чем играть. Партия дяди Лайонела была сильна правом старшего сына, но это правo там передавалось по женской линии. Партия дядя Гонта была сильна наличием сыновей, но Джон Гонт не был старшим сыном. Их Ричард и стравливал. Хроники действительно утверждают, что Ричард назначил своим наследником графа Марша – в 1385 году. Но вот уже в 1389 он с энтузиазмом встречает вернувшегося из испанского похода дядю Гонта. По всему понятно, что сам Джон Гонт в короли не метил, но очень аккуратно строил имидж своего сына в глазах придворных и народа. А Ричард позволял всем им ломать головы и предполагать. Игра для человека с железными нервами, в которой так прославилась в будущем королева Элизабет, но которая была тяжеловата для Ричарда.

В отличие от своих тезок, Ричард III наследника имел. Наверное, никто и никогда с точностью не скажет, почему именно Ричард женился на Анне Невилл. Те, кто его не любит, будут утверждать, что из чистой жадности: она и ее сестра Изабель унаследовали земли богатейшего лорда Англии, графа Варвика. Те, кому Ричард нравится, будут говорить о том, что Ричард предотвратил трагедию в доме брата, и забрал оттуда потенциальный камень преткновения, Анну, поместив ее вне пределов досягаемости для слишком нечистоплотных соискателей – в монастырь. А, познакомившись в результате этой операции, Анна и Ричард полюбили друг друга. Очень много свидетельств тому, что Ричард и Анна были знакомы с детства - Ричард рос в доме отца Анны. Я лично верю версии любви, и совсем не из романтических соображений. Ричард Глочестер был практичен прежде всего. Практичен, эффективен, и отнюдь не глуп. Он не мог не знать, что в роду Анны мальчики рождались крайне редко. Поэтому рождение у них сына было просто подарком судьбы – недолгим, как выяснилось. Мальчик был болезненным, и умер (хотя почему умер – это еще вопрос).

После смерти жены и сына Ричард был обречен назначить преемника из линии непрямой. Известно, что при жизни Анны он согласился на племянника в качестве наследника, но потом оставил эту идею, когда жена умерла: сын Изабель тоже был слабеньким во всех отношених. Найджел Сол ничего не говорит о предположении, что один из сыновей Эдуарда остался жив, и Ричард планировал назначить в наследники именно его. Со своей стороны, я не понимаю, почему никто не рассматривает возможность, что Ричард мог жениться и получить прямого наследника. В конце концов, его поражение было полной неожиданностью и для Генри Тюдора, и для самого Ричарда, и для историков. Он не должен был проиграть – но проиграл.

Как ни крути, королева была личностью, вокруг которой строилась сила королевского дома, династии. Она была консортом, обладающим в отсутствие короля равной властью. Она была центром династии. К позднему Средневековью роль королев формально сжалась до роли продолжительниц рода, но только формально. У королев был свой двор, свое хозяйство, своя печать, свой канцлер. И каждая королева могла стать по-своему влиятельной личностью. Та же Анна Богемская была встречена в Англии без всякого энтузиазма – мягко говоря. Но уже через несколько лет ситуация стала совсем другой. В 1381 она упросила короля помиловать участников Великого Бунта. В 1384 она спасла жизнь мэра Лондона. В 1388 она пыталась спасти лордов, повинных в казни Саймона Берли – безуспешно в этот раз. В 1392 она упросила мужа помиловать горожан Лондона, у которых Ричард забрал их привилегии в отместку за то, что они не дали ему заем.

А вот королева Ричарда I никогда и не выказывала никакого интереса ни к делам своего мужа, ни к жизни его подданных, ни, собственно, к нему самому. Она просто жила своей жизнью во Франции, имела свой двор, и больше знать ничего не хотела. Да и сам Ричард не сделал ни одной попытки как-то вовлечь жену в обычную для королевы государственную жизнь.

О роли жены Ричарда III говорить не приходится: она просто не успела ничего.

@темы: Англия Плантагенетов

---

О "дремучей древности"

Из старенького:

Немного о знаменитых изобретениях - просто даты и факты

1023
В Китае напечатаны первые бумажные деньги.
1045
В Китае начинают применение печатных досок
Около 1050
Во Франции изобретен арбалет.
1182
Изобретен магнитный компас.

Около 1200
Начинают применяться пуговицы.
1202
Итальянский математик Фибоначчи представляет индо-арабскую систему нумерации на Западе.
1249
Роджер Бэкон изобретает формулу пороха для огнестрельного оружия
Около 1250
Огнестрельное оружие изобретено в Китае.
Около 1268 - 1289
Изобретены очки.
Около 1280
Изобретены механические часы.
Около 1285 - 1290
Изобретены ветряные мельницы.
1295
В Италии начинается промышленное изготовление стекла

1328
Открыта первая пилорама.
1326
Первое упоминание о пистолете.
1366
Изобретены весы.

1400
· Изобретены шары для игры в гольф.
· Представлено первое пианино, Spinet.
1411
· Изобретен курок.
1420
· Художники начинают писать маслом.
1421
· Во Флоренции изобретен подъемный механизм.
1450
· Созданы очки со шлифованными линзами для близоруких.
1455
· Иоганн Гугенберг изобрел печатный станок с подвижной наборной доской.
1465
· В Германии начинают гравировать сухой иглой.
1475
· В Германии и Италии начинают использовать ружья, заряжающиеся с дула.
1486
· В Венеции даровано первое авторское право.
1485
· Леонардо да Винчи изобрел первый парашют.
1487
· Изобретен многоколокольный механизм.
1492
· Появились первые теории Леонардо да Винчи о воздухоплавании.
· Карта перенесена на глобус.
1494
· Шотландия начинает изготавливать виски.

1500
· Изобретен мушкет.
· Появился первый туалет со смывом.
1510
· Леонардо да Винчи изобрел горизонтальное водяное колесо.
· Появились карманные часы.
1513
· Урс Граф изобрел гравировку травлением.
1565
· Конрад Геснер изобрел графитовый карандаш.
1568
· В Лондоне появилось пиво в бутылках.
1569
· Джерард Меркатор изобрел проекцию карты Меркатора
1589
· Англичанин Уильям Ли изобрел ткацкий станок.
1590
· Изобретен сборный микроскоп.
1593
· Галилей изобрел водный термометр.

1608
· Изобретен первый рефракционный телескоп.
1620
· Корнелиус Дреббел изобрел первую подводную лодку
1624
Изобретена логарифмическая линейка.
1625
· Француз Жан-Баптист Дени изобрел переливание крови.
1629
· Джиованни Бранка изобрел паровую турбину.
1636
· Изобретен микрометр.
1642
· Паскаль изобрел арифмометр.
1643
· Торричелли изобрел барометр.
1650
· Изобретен воздушный насос.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Приключения Франсис Говард, графини Эссекс и Сомерсет - 2

В начале ноября 1613 года Карр стал графом Сомерсетом, а в конце декабря Франсис Говард и Роберт Карр поженились. Счастье? Как бы не так. Как говорится, «весь Лондон знал», что леди по уши замешана в своевременной для нее смерти Овербери, памфлетов с прозрачными намеками об этом ходило предостаточно. Но официально никто никого не обвинял, пока Карр оставался в фаворе. Увы, ничто не длится вечно, и в 1615 году король Джеймс и Робер Карр рассорились.

король Джеймс

Рассорились сначала по-домашнему, со списком претензий от короля, которые он имел к своему фавориту. Но потом король обратил свое внимание на Джорджа Вильерса (или его внимание на Вильерса обратила королева Анна), герцога Бэкингема, и Карр решительно лишился всякого влияния при дворе. Врагам Карра можно было начинать раскопки в смерти Томаса Овербери.

Вильерс, новый фаворит

В 1613 году никто из сильных мира сего по поводу его смерти особо не беспокоился (ехидные лондонцы не в счет). Предполагалось, что Овербери умер от сифилиса, тем более, что лечили его, как тогда было принято, пилюлями с ртутью, да и тело имело такой вид, что в диагнозе никто не усомнился. И не хотели усомниться, конечно. Но в 1615 года из Франции дошла весть, что некий Уильям Рив, помощник аптекаря Саймона Франклина, опасно там заболел, и решил исповедоваться. А в исповеди признался, что однажды изготовил ядовитую клизму для Томаса Овербери. Да, все имена были названы! Просто потрясающее совпадение болезни Рива и ссоры Джеймса с Карром, вы не находите?

Впрочем, Карр действительно снабжал своего друга в Тауэре клизмами и слабительными, потому что тот от ядовитых пилюлек чувствовал себя не лучшим образом. Только поэтому Овербери и не умер сразу. Но леди Франсис однажды заказала ядовитую клизму у Франклина, и Овербери сменил Тауэр на лучший мир. Скорее всего, Карр действительно не ведал ни сном, ни духом о том, насколько активно его будущая жена и ее родичи спроваживали Овербери на тот свет. Но удар был нацелен именно на него. Остается вопрос, кто инициировал удар?

Похоже, что королева Анна, которая Карра не переносила. Более того, Анна была в плохих отношениях с дядей-Говардом, который с самого начала жизни в Англии пытался вбить клин между ней и королем. Что было не так уж сложно, учитывая скандалы супругов еще в Шотландии.

королева Анна

И надо же так случиться, что расследование обстоятельств смерти Томаса Овербери начал человек Анны, сэр Эдвард Кук. Эдвард Кук был личностью непростой. С одной стороны, он явно засудил сэра Рейли. С другой стороны, он буквально достал короля до печенок тем, что ограничил королевское право выдавать патенты на торговые бенефиты по своему усмотрению и сильно ограничил понятие «государственной измены», которое Тюдоры, за исключением королевы Мэри, применяли очень охотно по поводу и без.

Эдвард Кук

Соперником и, можно сказать, врагом Кука был сэр Фрэнсис Бэкон, который был назначен вторым судьей, ведущим следствие по делу о смерти сэра Томаса Овербери. Кук очень быстро законопатил в Тауэр и чету Сомерсетов, и мистрисс Тёрнер, и бывшего лейтенанта Тауэра, и аптекаря со стражником. Ведь король явно вмешивался в дело о разводе Эссекса в пользу Карра, и смертельно перепугался от одной мысли, что может наговорить в суде его простоватый экс-фаворит. Карру было велено признать себя виновным без лишних слов, в обман на клятвенное заверение, что и он, и его жена будут немедленно помилованы после вынесения приговора.

Фрэнсис Бэкон

Для Карра вся история была, несомненно, шоком. Он пытался оправдаться в ходе следствия, но ему дали понять, что под тяжестью косвенных доказательств его осудят в любом случае. Так что признать себя виновным и получить помилование – его единственный шанс. Очевидно, он узнал и о том, что мистрисс Тёрнер охотно дала показания, что поставляла леди Франсис не только пилюли против потенции для ее мужа, но еще и порошки, целью которых было разжечь страсть у Карра.

Мистрисс Тёрнер вообще было нечего терять. Кук обращался к ней, как к «шлюхе, своднице, колдунье, ведьме, папистке и убийце». Она знала, что ее осудят. Ее и осудили. Тёрнер, вместе с аптекарем и помощниками Говардов, была повешена.

Леди Франсис и ее муж были приговорены к смерти, но действительно помилованы, как им и было обещано. Только вот освободить из Тауэра их не пообещали, и не освободили еще долго. Леди Франсис родила дочь в Тауэре, и оставалась там до самого 1622 года. Роберт Карр – до 1624. Им запретили появляться в столице, и пара была практически сослана в Розерфилд Грейс в Оксфордшир. Там они и прожили до конца своих дней. Карр никогда не простил свою жену, и супруги вряд ли сказали друг другу несколько слов, живя в разных частях дома и никак не пересекаясь. Франсис умерла в 1632 году от рака, Карр – в 1645. Есть некоторые показания (вызов на суд в Звездную Палату), что он участвовал в планах создания временного правительства, переписываясь с Робертом Дадли, сыном графа Лейчестерского. В любом случае, если он чувствовал себя пострадавшим от королевского произвола, он успел увидеть реванш.

Как ни странно, единственная дочь этой несчастной пары, Анна, вышла замуж вполне достойно, за Уильяма Рассела, 5-го графа Бедфорда. Она была красива, очень порядочна, и сумела своими достоинствами компенсировать мрачные обстоятельства своего рождения.

Анна Карр

А Томас Овербери успел написать в тюрьме нечто вроде поэмы с многоговорящим названием «Жена».

But let the fashion more to modesty
Tend, then assurance: modesty doth set
The face in her just place, from passions free,
'Tis both the mindes, and bodies beauty met;
But modesty no vertue can we see;
That is the faces onely chastity.

@темы: Англия Тюдоров

---

Приключения Франсис Говард, графини Эссекс - 1

Хотя приключения леди Франсис Говард случились уже в царствование короля Джеймса, я рискну отнести их к елизаветинским, потому что участниками этих приключений были люди знакомые еще по временам царствования Елизаветы: Говарды, неизбежный Сесил (уже младший), Деверосы. На этом ассоциация с правлением Ее Величества и заканчивается, потому что такого спектакля при Елизавете просто не могло бы случиться. Портрет самой леди Франсис не может не привлечь внимание, не может не заставить задуматься о том, какой она была – и сделать выводы.



Франсис Говард выдали замуж за Роберта Девероса, 3-го графа Эссекс, когда ей было около 15 лет. Брак был заключен по мотивам политическим и династическим, с учетом интересов того момента. Это с одной из ее сестер нашел утешение Уильям Ноллис, отвергнутый Мэри Фиттон. К моменту женитьбы Ноллису стукнуло 58 лет, зато он был уже пэром. Молодой было 19 лет. А вторая сестра Франсис стала женой юного Уильяма Сесила, внука Того Самого Сесила.

Сесил-внук

Поскольку новобрачные были еще слишком молоды для того, чтобы начать совместную жизнь, Франсис отправилась после свадьбы в свой семейный клан, а ее муж – в тур по Европе. Надо сказать, что этот Роберт Деверос был внуком Летис Ноллис и сыном фаворита королевы Елизаветы, графа Эссекса.
За три года, проведенных в разлуке, дети выросли. Франсис успела влюбиться в Роберта Карра, придворного, который тогда еще не был графом Сомерсетом и еще не совсем определился со своей сексуальной ориентацией. А Деверос заболел оспой, что позволило молодой его избегать на законных основаниях. Что самое интересное, Деверос тоже не слишком-то искал компании своей жены. Впрочем, к бабушке Девероса, в Чартли, ездить вместе все-таки приходилось.

предполагаемый импотент граф Эссекс

Летиция Ноллис, возможно, могла бы объяснить невестке доходчиво, как вести себя с мужем – если бы Франсис искала возможности оживить свою брачную жизнь. Но ее вполне устраивало, что супруг не испытывает к ней никакой тяги. Ради этого она готова была перетерпеть и несколько оплеух, когда муж не нее внимание, все-таки, обращал. Женщины из клана Говардов всегда отличались целеустремленностью, и Франсис Говард не была исключением. Поскольку ее не устраивал в качестве мужа Роберт Деверос, она решила добиться развода. «Жестокое обращение» в придачу к «незавершенному замужеству» было хорошим поводом, так что в отношении молодой дамы к супругу имел место и элемент провокации. Потом поговаривали, что был в наличии еще один элемент: пилюльки от Саймона Формана, врача-астролога-колдуна, которые успешно подавляли половое влечение у мужа в те моменты, когда он имел шанс его проявить по отношению к жене.

Благодаря Франсис, 3-й граф Эссекс был ославлен на все последующие поколения, как импотент. Импотентом он не был. Во всяком случае, ни с кем, кроме своей жены. На суде он откровенно объяснил, что имеет «силу и телесные возможности иметь дело с другими женщинами». Но не с женой, «несмотря на все усилия». Более того, добрая супруга прекрасно знала, что ее муж отнюдь не страдает импотенцией, потому что приняла все меры предосторожности (те самые пилюльки и обращение, заканчивающееся плюхами), чтобы одно из «усилий» не увенчалось успехом. В потентности Девероса заверяли судей и его друзья, которые своими глазами видели его оснастку в полной боевой готовности в мужской компании, когда кавалеры, упившись, мерялись, у кого длиннее.

С другой стороны, Франсис тоже несправедливо обвиняли позднее в том, что она уже была любовницей Карра на момент бракоразводного процесса. Не была, скорее всего, именно в прямом смысле. Если бы была, то, скорее всего, оставила бы все, как есть. В конце концов, от титула графини Эссекс не отказалась бы. Но гормоны бушевали, сдерживаемая сексуальность искала выхода, и единственным приемлемым для себя она обозначила новое замужество. Или бушевали семейные интересы – дядя Франсис был явно расположен взлететь в политике на хвосте восходящей звезды.

Роберт Карр

В том, что петицию в суд о незавершенности брака Эссекса подали ее отец и дядя, а не она сама, был свой смысл. Это случилось не потому, что «как женщина, она даже подумать не могла действовать самостоятельно», как часто пишут. Еще как могла, и была бы отнюдь не первой женщиной, расторгающей брак на основании импотенции супруга. Такие браки просто аннулировали без особых проблем. Но Франсис почему-то решила выбрать роль трепетной лани. Возможно, учитывая склад психики Карра, кто знает. Скромная юная дама, которая «никогда бы не вынесла на публику свои брачные проблемы, если бы не сплетни о том, что она неверна мужу». Не говоря уже о том, что громкое имя графа Нортхемптона само по себе имело вес. Это обеспечило молодой даме юридическую комиссию из архиепископа, трех епископов и шести юристов, относящихся к сливкам юридической братии.

В общем, на суде Франсис заявила, что до сих пор является девственницей, несмотря на то, что делила постель со своим мужем, на что имеются свидетели.

Есть намеки, что Эссекс и сам был бы не прочь избавиться от нежеланной супруги. Но объявить себя добровольно импотентом он, все-таки, не смог. Процесс получил, разумеется, широчайшую огласку, и для каждого человека есть определенный предел, до которого он способен унизиться, чтобы получить желаемый результат. Эссекс импотентом себя не объявил, и его никогда не экзаменовали на этот предмет. Собственно, бедняга пытался объяснить суду, что очень затруднительно иметь дело с супругой, которая иначе, чем «коровой, дикарем и негодяем» мужа не называет. Осуществить супружеские отношения с ненавидящей тебя женой можно, пожалуй, только одним способом, а до насилия доводить дело Эссекс смысла не видел.

И в Европе, и в Англии судьи имели право потребовать, чтобы в делах об аннулировании брака на основании импотенции супруга пара была осмотрена специалистами. В конце концов, у некоторых мужчин были настолько явные деформации, что одного взгляда было достаточно. Но для Франсис было важно доказать не столько импотенцию мужа, сколько свою девственность, и суд назначил комиссию. Впопыхах, сначала в нее включили десять матрон и шесть повитух! Потом, поостыв, судьи несколько уменьшили число осматривающих до «всего» шести матрон и двух повитух. Комиссия сделал вывод, что Франсис действительно является девицей, и не имеет никаких дефектов, которые в будущем помешали бы ей стать матерью.

Надо отдать судьям должное: заклеймить графа импотентом и аннулировать его брак они не торопились. Во всяком случае, пока граф не будет осмотрен. А граф на осмотр не соглашался, не признавая себя импотентом.

Патовая ситуация отягощалась политикой. Роберт Сесил умер в 1612 году. Говарды, это семейство оппортунистов, всегда находили методы быть рядом с сильными мира сего – обычно через браки. И сейчас, после смерти Сесила, им позарез был нужен Карр, который, как ожидалось, должен возглавить теперь правительство. Что приводит к вопросу: была ли случайностью любовь Франсис Говард именно к Карру? По какой-то причине этот молодой шотландец стал влиятельнейшим фаворитом короля, хотя ни большим умом, ни интеллектом парень не блистал. Впрочем, когда дело касается короля Джеймса или его королевы Анны, обычные понятия логики теряют силу.

Проблема была в том, что на Карра предъявлял вполне обоснованные права сэр Томас Овербури, политический враг Говардов. Ведь это он нашел симпатичного пажа в захолустном Данбаре, ведь это он подставил Карра королю. И добился того, чего хотел, потому что Карр не имел способностей вершить те дела, которые возложил на него король. Он обращался к Овербури, и тот делал все так, как было выгодно ему и его фракции. Поэтому для того, чтобы завладеть Карром полностью, Говардам Овербури надо было убрать.

Томас Овербури

Каким-то образом Говардам удалось убедить короля Джеймса, что Овербури будет самым подходящим послом в Россию, с чем сам Овербури был категорически не согласен. А категорическое несогласие с королем обычно заканчивается командировкой в Тауэр. Совершенно случайно, лейтенант Тауэра был немедленно заменен на человека Говардов, как только Овебури там оказался. А стражником опального придворного назначили бывшего слугу дорогой подруги Франсис Говард, дамы, известной как мистрисс Тёрнер. Эта дама содержала не одно уютное гнездышко, где скучающие аристократы, дамы и джентльмены, встречались для несанкционированных любовных утех, и имела, таким образом, широчайшие связи при дворе. С Франсис они подружились уже давно, так что можно предположить, что сплетни, на которые сетовала замужняя девственница на суде, имели некоторое основание. Так или иначе, но после данных передвижений в Тауэре Овербури начал хворать.

мистрисс Тёрнер

К сожалению Говардов, дело о разводе Франсис зависло, хотя Овербури и удалился со сцены. И все потому, что ничего не могло продвинуться, пока Эссекс не признал бы себя импотентом и не согласился бы на осмотр. Тогда за дело взялся сам король Джеймс. А где Джеймс, там и мистика. Он вдруг вспомнил, что однажды граф собирался съездить в Польшу, чтобы его там расколдовали. Когда и этот неясный аргумент не помог (расколдовали от чего?), король просто добавил в комиссию двух «своих» епископов. Овербури умер в Тауэре 11 сентября 1613 года, а через 11 дней брак Франсис Говард с графом Эссексом был аннулирован. Причем, Говардом каким-то образом удалось не дать архиепископу Кентербери дать рекомендации присяжным.

Бедный Эссекс. Уж лучше бы его интимные части тела и правда осмотрели, потому что весь Лондон смеялся над ним в любом случае. При том, что лондонцы не сомневались, что леди Эссекс во время осмотра была заменена на одну из дочерей ее подруги мистрисс Тёрнер – не зря же она настаивала на том, чтобы ее лицо было закрыто густой вуалью. Культура тех времен не была склонна к деликатности в вопросах неверности и импотенции, к тому же Эссекс не был приятным человеком. Он был агрессивен, раздражителен, груб и довольно зол. Это сделало его в будущем неплохим военным. А осадок от вмешательства короля, возможно, привел к тому, что в гражданской войне он перешел на сторону Кромвеля и сражался против роялистов.

@темы: Англия Тюдоров