В последние дни просто невозможно было не наталкиваться на самые противоречивые реакции по поводу бостонского теракта.
читать дальшеОт самых странных, типа "прости нас, Америка!" (varfolomeev.livejournal.com/768936.html) до информационных, типа " A senior congressional aide privy to the Boston Marathon terror investigation confirmed Saturday that the FBI had been warned about alleged bomber Tamerlan Tsarnaev as far back as 2011, when his apparently suspicious activities prompted Russian authorities keeping close surveillance on militant Islamic groups in the Caucuses region of the former Soviet Union to contact US counter-terrorism officials about him". (www.boston.com/metrodesk/2013/04/20/russian-off...)
В любимом дайри, среди любимых френдов, мне попались две точки зрения.
Согласно одной:
"Может быть, терроризм – это следствие искаженного понимания Корана. Но ведь – именно Корана, а не книги о Винни-Пухе. И у истоков этого искажения стоят ученейшие исламские мужи (улемы), а не безграмотные арабские скинхеды. Исламский мир роднят с миром террора не плохие ученики, а отменные и популярные учителя! И если власти Саудовской Аравии только в мае 2003 года были вынуждены отстранить от должностей 1710 человек из духовенства – значит, проблема не в одиночках. При таких масштабах террористическая проповедь – это болезнь уже всего исламского сообщества. И отчего-то если в России, Казахстане или Узбекистане обнаруживают центры подготовки террористов - то эти центры чаще оказываются связанными с мечетями и медресе (мусульманскими семинариями), чем с клубами служебного собаководства.
У террористов нет религии? Но они несомненно и крепко верят в продолжение жизни после взрыва собственного тела. Они прославляют вполне определенного Бога (и это отнюдь не имя великого Вицли-Пуцли). А названия их организаций говорят о готовности воевать за ислам, а не за футбол." (diak-kuraev.livejournal.com/) via Даумантас
Согласно другой:
"Не так давно терроризм "имел другую религию" — католицизм. И, кстати, он хорошо вписывается в концепцию "религиозной войны с британцами-англиканцами". На басках против испанцев и итальянцах против других итальянцев это не так наглядно, потому что католики-то по обе стороны баррикад, там конечно сразу на сепаратизм и политический терроризм списывают. Странно, что в их случае сепаратизм от католицизма отделает каждый, а в случае мусульман это деление не срабатывает. Доля терактов, совершаемых мусульманами в наше время, составляет то ли 4, то ли 6%"
Чрезвычайно массивный документ, где где-то с 183 стр. начинается детальное описание террористической активности в США с допотопных времен: www.ncjrs.gov/pdffiles1/nij/grants/214217.pdf
Но вот если речь заходит о террористической активности исламистов, то результат полностью зависит от того, чьи источники вы просматриваете. Мусульмане настаивают на 4%, остальные - кто во что горазд. Например, www.thereligionofpeace.com/Pages/TheList.htm
Все зависит от того, как ограничить понятие "терроризм", не так ли? Как выразился кто-то, "Ты идешь в кино - в тебя стреляют, ты идешь в школу - в тебя стреляют, ты идешь на марафон - тебя взрывают. Это безумный мир, люди".
читать дальшеТем не менее, Джон вовсе не остался без поддержки. Помимо Линкольна, который защищала Николь де ла Хэй, ему остался верен Виндзор, Дувр, Дарем и королевские замки Вильтшира и Дорсета. Неожиданно с Джоном нашел общий язык его старый личный враг, Реджинальд де Броз. Были у короля друзья и на континенте: Байонна выразила желание послать войска ему на помощь.
Интересно, что Джон вполне ожидал того, что Луи будет искать решающей битвы, но так и не дождался. Впрочем, король по-прежнему передвигался так быстро, что даже если бы Луи и горел желанием с ним сразиться, Джона надо было еще для этого застать. Например, 2 августа он днем еще вел переговоры с главами кланов Уэльса, а ночью был уже снова в Англии, в Кингсмиде. Похоже, что король и принц искали друг друга, но достаточно безуспешно: пока Джон ждал Луи на западе, тот сидел уже четвертую неделю под Дувром, полагая, что Джон находится именно там.
Говорят, что Филипп довольно резко указал своему сыну, что тот сделал великую глупость, попытавшись завоевать страну, чьи ворота оставались в руках врагов и открытыми для помощи врагам. Филипп осадил Дувр и, заодно уж, Виндзор, но лучше бы он этого не делал. Оба замка связали его силы, оказавшись неприступными. Французы же, с приближением осени, стали возвращаться домой, на континент. Правда, Александр Шотландский двинулся, наконец, на соединение с принцем Луи, оставив за спиной не покорившийся замок Карлайла. Александр, впрочем, не спешил. По пути он попытался захватить Барнард Кастл, но без всякого успеха. Более того, в процессе погиб один из зачинщиков баронской войны, Юстас де Весчи.
Александр и Луи встретились только на второй неделе сентября, в Кентербери, откуда поторопились к Дувру, где шотландец и принес французу оммаж по поводу земель, которые были у Александра от английской короны.
Тем временем Джон получил, наконец, свежие донесения о том, где находятся его враги, и кинулся в восточные графства, собираясь перехватить «лисенка», когда тот будет возвращаться домой, и примерно его наказать. По пути он сильно потрепал силы Луи, осаждавшие Виндзор, но не остановился, рассудив, что де Бург справится и без него. Впрочем, Джон так и так освободил Виндзор от осады, задержавшись в Беркшире и ударив по направлению Эльсбери и Бедфорд. Войска Луи просто побоялись оказаться между молотом и наковальней. Некоторые горячие головы кинулись преследовать Джона, но это оказалось им не под силу. Тот был куда как лучшим стратегом, плюс гением молниеносных рейдов. В отместку, французы снова сожгли Кембридж, и убрались в Лондон.
О том, что было после того, как Джон покинул Рокингем и стал продвигаться на запад, сохранились записи только одного-единственного человека – монаха Мэтью Парижского, который в 1216 году был еще подростком, и мог быть или не быть свидетелем событий. Во всяком случае, из Сент-Олбанса он до 1248 года не выезжал, и свою книгу «Chronica majora» он начал писать только в 1240 году. Предположительно, по наметкам своего учителя Роджера Вендоверского и рассказам мирян-аристократов. Но, как бы это ни было, «Chronica majora» не является в какой-либо мере авторитетным источником.
Разумеется, монах Мэтью Парижский намалевал образ короля-тирана, жгущего монастырские поля. Может, и жег, конечно, хотя Джон обычно приберегал подобные меры только для наказания своих врагов. А вот репутация у него была действительно грозная, и, когда он направился к Линкольну, осаждавшие замок бежали в ужасе. К своей досаде, Джон у Линкольна обнаружил, что Александр Шотландский его опередил, проехав мимо пару дней назад. Лисенок ускользнул в свою нору.
Джон, по какой-то причине, был более занят тем, что гонялся за королем Шотландии, чем тем, чтобы изгнать из своего королевства возможного узурпатора. Очень похоже на то, что Джон не считал Луи для себя серьезной угрозой. Вот и сейчас он, преследуя Александра, решительно отправился 9 октября в Линн, где горожане встретили его с распростертыми объятиями и снабдили изрядной суммой денег. Кейт Норгейт подчеркивает, что «люди этого класса» (горожане) были главной поддержкой короля Джона по всему королевству, но не могу сказать, чем она для себя такое убеждение обосновала, кроме рукописи Роджера Вендоверского.
Тем временем, звезда Луи действительно шла к закату сама по себе. Два месяца сидел он под стенами Дувра, чертыхаясь и угрожая перевешать весь гарнизон крепости, когда ее возьмет, но никакого успеха в этом деле не добился. В Сассексе, молодой авантюрист по имени Уильям из Кесингема, все лето 1216 года вел полномасштабную партизанскую войну против французов. Горожане Гастингса, Сандвича, Дувра, Хита, Ромни, Винчелси, Портсмута, Рая, Певенси, Шортхема заверяли Джона в том, что считают его единственным своим королям, зотя их мэры и были вынуждены принести оммаж Луи в целях безопасности. А некоторые города, как Сифорд, и вообще пошли изначально наперекор своим баронам, заявив напрямую о своей преданности Джону.
Отвернулись от Луи и некоторые бароны – графы Албемарль и Салсбери попросили у Джона прощения и предложили ему снова свою службу. Разумеется, Джон из простил, хотя бы формально. Единственным светлым моментом той осени стало для Луи известие от коменданта блокированной на тот момент крепости Дувра. Хью де Бург потребовал разрешения обратиться к своему королю за подмогой или, если помощь не придет до 14 октября, сдать замок Луи. Он не мог губить людей, а в блокированном замке начался голод. К облегчению обеих сторон, блокада и осада были сняты, и к Джону отправился из Дувра гонец. Увы, короля гонец нашел, но тот уже никому не мог помочь. Говорят, он заболел вечером 9 октября, после пира, который устроили ему горожане Линна. Тем не менее, уже на следующее утро он жалует Маргарет де Лэси земли и лес для того, чтобы она построила часовню в память о своей матери, отце и старшем брате – так Джон постарался закончить болезненную историю с Уильямом де Брозом, который когда-то был его другом, а потом стал врагом. После этого, он отправился вперед, в Висбич, и оттуда в устье Велланда, по-прежнему с огромной скоростью. И там часть армии с обозом попали в зыбучие пески.
С досады, Джон хорошенько напился в ближайщем аббатстве, где как раз был свежий сидр, и это никак не улучшило его состояния. Похоже на то, что в причине болезни Джона никто не сомневается – дизентерия. Хотя вполне может быть, что его и траванул кто-то из святой братии. Уж очень кстати для врагов короля случилась его смерть. Он еще успел принять гонцов из Дувра, и даже проскакать на коне миль пять, ведя подкрепление Хью де Бургу, затем был вынужден сесть в повозку, но там его трясло еще хуже, и он снова пересел на коня. Он добрался до Ньюарка. Умирал король в апартаментах епископа Линкольнского замка. Он успел назначить своим преемником старшего сына, Генри, простить всех своих врагов, принять клятву друзей служить его сыну верно. Письмо папе, в котором он назначал его защитником своего наследника, Джон отправил еще 15 октября. Король назначил опекуна своему второму сыну, Ричарду. И, наконец, послал гонцов к Уильяму Маршаллу, чтобы тот немедленно взял под крыло Генри. В конце концов, Маршалл, несмотря на свои слабости, был наиболее влиятельным и честным человеком, на которого можно было возложить задачу сохранения династии.
Говорят, что в момент смерти Джона на Ньюарк обрушился ураган, который обратил в бегство и горожан, и почти всех приближенных Джона. Не всех, как оказалось. Аббат Крокстона забальзамировал тело, а отряд наемников, которым уже некому было платить, сопровождали в полном вооружении тело короля до самого Ворчестера, где тот хотел быть похоронен. Похоронный обряд совершил Сильвестр, епископ Ворчестерский, и прямо с похорон все отправились на коронацию сына Джона. Папский легат, один из исполнителей завещания Джона, немедленно взял малолетнего короля под защиту Святейшего Престола.
Война закончилась. Теперь никто, ни Луи, ни мятежные бароны, не могли утверждать, что сражаются против тирана. А что касается Джона, то он еще раз бросил вызов судьбе, не дав исполниться пророчеству, которое то ли существовало, то ли было придумано Мэтью Парижским: «Henry, the fairest, shall die at Martel; Richard, the Poitevin, shall die in the Limousin; John shall die, a landless king, in a litter».
Он не умер в повозке. Он умер, как король. Как ни странно, этот циник в своем завещании умолял исполнителей изыскать средства для помощи делу освобождения гроба Господня в Палестине. Учитывая, что король умер, диктуя завещание, ход его мыслей любопытен.
это замок оборонялся от войска Луи неделю, силами трех рыцарей и десяти воинов
14 апреля 1216 года король Джон отдал приказ всем побережным городам, числом в 21, собрать все имеющиеся в наличии корабли в устье Темзы. 17 апреля он объявил через шерифов, что вот у всех, кто с ним воевал, есть время до конца Пасхи, 24 апреля, явиться и помириться, или, в противном случае, они станут государственными преступниками навсегда, и все их имущество будет навек конфисковано короной. Затем он вихрем пронесся до Дувра, и там расположился, ожидая появления папского легати и принца Луи, и наблюдая за тем, как собирается флот. Идеей, разумеется, была полная блокировка Кале. Уже в те времена французы были совершенно беспомощны перед английскими огромными кораблями.
читать дальшеВ игру, как это часто случается в истории Англии, вмешалась погода. Сильный шторм в середине мая так раскидал и изувечил суда флотилии, что собрать их вместе снова нечего было и думать. Поэтому, когда дозорные доложили королю о появлении на горизонте кораблей Филиппа, он небрежно отмахнулся, что это английские суда, идущие в гавани после шторма. А что было делать? Он знал, что этот чертов Луи Французский совершенно спокойно отплыл из Кале в ночь на 20 мая, но что он мог сделать теперь? Разве что уповать на папу, чей легат, все-таки, пробился в Англию из Франции. Самое обидное, что принц в Стоноре появился практически без сопровождения – его флот прибыл гораздо позже.
Легату Джон сказал уже при первой встрече, что Луи высадился в Англии. Тот объявил французского принца отлученным от церкви, и проследовал дальше, в Кентербери. А Джон отправился осматривать собравшиеся в Сандвиче войска. Уильям Маршалл был с ним, хотя его сын и наследник сидел в Лондоне среди мятежных баронов. Он-то и обратил внимание короля на то, чего сам Джон, привыкший к своим наемникам, которые были вернее и надежнее его собственных подданных, скорее всего и не заметил бы: армия практически состояла из подданных французского короля. А нынешняя ситуация, когда наследник французской короны угнездился в Лондоне, указывала на то, что наемники, теоретически свободные воевать на чьей угодно стороне, против своего суверена пойти не смогут. Да и захотят ли?
Конечно, Джон не сразу проглотил замечание Маршалла. У него была одна интересная особенность: в моменты наивысшего бешенства он не катался по земле, как его папаша, а просто замолкал и уединялся. Так он сделал и сейчас. Покинув Сандвич без единого слова, он вернулся в Дувр, укрепил его по максимуму, и затворился в Винчестере. Посмотреть, как будут развиваться события, очевидно, потому что теперь, с Луи, пробравшимся в его королевство, вся ситуация требовала переосмысливания.
Легат, присоединившийся к нему 28 мая, принес пренеприятнейшие вести. Все складывалось по самому дурному сценарию из всех возможных. Первым делом Луи объявил английской церкви и англичанам, что пришел занять вакантный трон – и повторил те аргументы, которые легат слышал в Париже. Только теперь уже Луи и легата очернил, заявив, что ему нельзя верить, так как он подкуплен Джоном. Надо сказать, что Кентербери распахнул перед Луи ворота, показав этим все, что духовная столица королевства думает о папе и легате, не говоря уже о короле. Сам легат еле успел ноги оттуда унести. Проще было сказать, кто среди кентерберийского духовенства Джона не предал: его молочный брат.
То, что бароны стекаются к Луи, шоком для Джона, разумеется, не стало. Возможно, он даже издевательстки посмеялся про себя, потому что цену французскому принцу он знал хорошо, и почти предвкушал будущий откат этой волны. То, что наемники действительно стали потихоньку смываться к наследнику французской короны, было проблемой более грустной. С одной стороны, можно было поздравить себя с прозорливостью. С другой – как воевать-то?
2 июня Луи торжественно вступил в Лондон. Проблемы, над которыми раздумывал Джон, приходили в головы и простых смертных, так что французского принца встретили в столице Англии очень душевно. От имени баронов оммаж Луи принес Фитц-Вальтер, от имени горожан – мэр Лондона Уильям Хардел. Луи, разумеется, сразу пообещал всем, что он вернет «хорошие законы» и всех восстановит в правах, написал Александру Шотландскому, и разослал обращение к магнатам: либо они к нему присоединяются, либо он рекомендует им немедленно покинуть королевство. А потом Луи отправился воевать с Джоном, предполагая, почему-то, что тот быдет сидеть и ждать его в Винчестере. Но его там уже, конечно, не было, и оставленный командиром Савари-де-Молеон имел приказ короля присоединиться к нему сразу, как войска принца появятся возле города.
Как водится, бард не смог просто выполнить приказание, ему захотелось сделать эффектный жест, и он поджег пригороды Винчестера. И, как в таких случаях водится, ситуация сразу же вышла из-под контроля, и заполыхал весь город. Тем не менее, гарнизон в королевском замке был силен, а восточную часть города защищал епископский замок. Там, кстати, командовал гарнизоном один из незаконных сыновей Джона – сквайр по имени Ольвье.
Десять дней осадные машины принца полотили по стенам замков, но без особого результата. Тем временем, к принцу Луи явился посланец от короля Джона, тот же Савари-де-Молеон. Он предложил условия сдачи замков: гарнизонам дадут уйти, и Винчестер будет отдан графу Неверскому, Эрве IV де Донзи. Несомненно, желая поддержать эту мятежную душу, тем более, что именно в тот момент у де Невера были очень сложные отношения с Филиппом Французским.
Надо сказать, что одна не слишком типичная для того времени черта была присуща Джону: он жалел своих воинов и всегда помнил о своих сторонниках и их интересах. Не любил он бессмысленных жертв.
Ну, Луи согласился с условиями и стал хозяинам Винчестера, но после этого его продвижение начало буксовать. Перебежчики как-то вдруг закончились, хотя в последей группе к французу перебежали очень важные люди: графы Варрен, Арунделл, Албемарль и… Салсбери. Да-да, тот самый сводный брат короля, которого Джон упорно поддерживал, несмотря на альтернативную одаренность родственничка, весь понтенциал которого ушел, по-видимому, в рост. Зато паршивенький замок Одихем защищался неделю силами всего-то трех рыцарей и десяти воинов.
Проблемой Луи стало соперничество между его французами и перебежчиками-англичанами. Например, маршалом войск принца был Адам де Бьюмон – еще с Франции. Но теперь этот пост потребовал для себя сын графа Пемброка, и отказать ему было никак нельзя, потому что тот явно дал понять: или звание, или принц можен не расчитывать на его поддержку. Де Бьюмон от такого поворота фортуны в восторге, разумеется, не был. Были этим решением оскорблены и все французы. Сын Уильяма Маршалла захотел для себя замок Мальборо, который принцу добровольно сдал Хью де Невилл. В данном случае, Луи решил пожаловать Мальборо французу, Роберу из Дрё. Теперь оскорбленными себя сочли уже англичане. Луи начал понимать, каково приходилось с этим контингентом королю Джону.
Где-то в середине июля Луи вернулся в Лондон, где узнал, что в его отсутствие французы из Артуа, которые решили вернуться домой, были вынуждены пробиваться на корабли силой, а бароны жгли юг Англии с тем же усердием, как прежде король Джон жег их север. Но если король хотя бы мог себя оправдать карательной экспедицией, то бароны просто откровенно грабили. Теперь за все отвечали бы французы, теперь было можно. Луи решил направить боевой дух баронов в нужную сторону, и отправил их на север истреблять замки, которые были верны Джону. Жильбер де Гант и Роберт де Ропсли обломали зубы об оборону Линкольна, где этой обороной командовала женщина-шериф, Николь де ла Хэй. Александр Шотландский снова перешел границу и осадил Карлайл, и тоже безуспешно. Излишне говорить, что окрестности осаждаемых замков были подчистую разграблены и сожжены.
Южная часть армии Джона, которой руководил его сводный брат, с середины декабря 1216 по середину января 1216 гг полностью взяла контроль над Эссексом, Хертфордширом, Миддлсексом, Кембриджширом и Хантингдонширом. Коннетаблям Виндзора, Хертфорда и Бертхэмстеда был отдан приказ попытаться обрубить все поставки в Лондон, но то ли задача оказалась непосильной (как они позже рапортовали), то ли бравые коннетабли не слишком и старались. Среди них существовало такое общее понимание ситуации, что французы, сидящие в Лондоне, и сами успешно деморализуются от долгого безделья. Дело дошло до того, что южная армия уже жгла пригороды Лондона, предварительно разграбив всё ценное, а бароны продолжали сидеть сложа руки, ожидая принца Луи, которого и в конце января 1216 года все еще и на горизонте не замечалось.
читать дальшеВозможно, бароны сидели сиднями вовсе не потому, что превратились в «изнеженных женщин», как презрительно выразился коннетабль Виндзора. Возможно, они просто терпеливо ждали, когда же Джон окажется между двумя огнями. Дело в том, что король Шотландии, Александр, еще в октябре 1215 года попытал удачу с осадой одного пограничного замка, причем окрестные бароны быстренько принесли королю шотландцев оммаж. Замок, впрочем, и не подумал сдаться, и Александр просто снял осаду и убрался на свою территорию, услышав, что Рочестерский замок пал, и Джон энергично двинулся на север.
Йоркшир сдался без сопротивления – политика террора начала приносить свои плоды. Проблема была только в том, что англичане, населяющие север страны, тоже были подданными короля, которые начали своего короля бояться больше, чем они боялись набегов шотландцев. А Александр Шотландский был слишком королем для того, чтобы упустить подобный шанс. И он снова сунулся 8 января 1216 года на территорию Англию, где сжег какой-то замок. Глупо? Ведь Джон был совсем недалеко, и поклялся зубами Господними, что загонит «этого лисенка в его нору». Рыжий «лисенок» и дернул резво от тестя на свою территорию, но за ним последовали немало беженцев с английской территорией. И все они поклялись на святых мощах в Мельрозе в верности королю шотландцев. Более того, уходя, они сожгли за собой всё, так что карательная экспедиция Джона, кинувшаяся по их следам, осталась без работы.
Но Александру было далеко до Джона, все-таки. Тогда Бервик был еще шотландской крепостью, но, по-видимому, не укрепленной так, как его укрепили англичане позже. Одним словом, 14 января войска Джона напали на Бервик, и на следующий день и крепость, и замок пали, и все население было истреблено самым зверским образом, и все, что могло гореть, было сожжено. Потом Джон ударил в нескольких направлениях через Твид, пройдя, подобно смерчу, до Данбара и Хаддингтона, которые тоже были сожжены. После этого король счел, что «лисенок» получил урок, который поймет, и отправился назад, на юг.
К концу февраля 1216 года, когда Джон достиг замка Фотерингей, все замки севера либо находились в его руках и были укреплены верными ему людьми, или были сожжены и разрушены. Если Александр серьезно планировал создать на севере нечто вроде автономной зоны, населенной верными ему англичанами, его мечты закончились ничем. А количество запросов на патенты безопасности в канцелярии Джона резко подскочило – многие бароны поспешили помириться со своим королем. Вся восточная часть Англии была полностью во власти короля, от южного побережья до границы с Шотландией. Несколько замков еще сохраняли либо независимость, либо враждебность, но они не решали ничего.
К Лондону Джон стал подступать в середине марта. Интересная сцена разыгралась в Колчестерском замке, гарнизон которого состоял из англичан и из тех французов, которых прислал принц Луи. Французы сдались Джону с условием, что их отпустят в Лондон, а их сослуживцев-англичан отпустят под выкуп. Джон согласился и французы ушли, но англичане тут же были закованы в цепи – с врагом король больше был не намерен миндальничать. Бароны в Лондоне были здорово потрясены тем, что при первом же испытании их предполагаемые ударные силы заключили раздельный договор с врагом. «Предателей» хотели даже казнить, но не посмели – они, все-таки, были людьми принца Луи.
Очень интересно в свете будущей судьбы представителей этого семейства повел себя де Вер. Он расшаркался перед Джоном – и при первой же возможности предал его. Но предательство будет только в будущем, а клятвы в верности были в настоящем, так что оммаж де Вера произвел убийственное впечатление на мятежных баронов, теперь уже, похоже, не засевших, а запертых в Лондоне. К Джону потянулись раскаявшиеся, и он прощал – но не бесплатно. Полученные в походе и от кающихся грешников деньги он щедро просыпал золотым дождем на верных наемников. Сам он богатством ради богатства не интересовался. Наверное, все закончилось бы вполне благополучно. Бароны купили бы себе свободу и прощение, и сидели бы впредь тихо, как мышь под метлой, и зализывали бы раны, нанесенные их гордости и кошельку. И Джон, очевидно, вскоре сосредоточился бы на континентальной политике, потому что сидеть и скучать ему никогда не нравилось. Возможно, он тягал бы за нос Филиппа Французского, своего старого врага. Скорее всего, отправился бы в Святую Землю, и постарался там занять то место, которое ему бы подошло лучше всего. Но время неумолимо приближалось к Пасхе 1216 года, и в Лондон прибыло третье подкрепление от принца Луи.
Тем не менее, пока еще сам Луи был далеко, а Джон близко. И лондонцы, взбешенные тем, что из-за чужих баронов на город был наложет интердикт папы, все время были для бунтовщиков реальной опасностью. Тем не менее, Луи ожидали, и бароны предупредили Джона, что будут с ним воевать, если он приблизится к Лондону ближе, чем на 10 миль. Джон приблизился на шесть, и спокойно переночевал в аббатстве Уолтхем. А вот Савари-де-Молеон его бывший враг, ставший преданным другом, сунулся сгоряча слишком близко, и был тяжело ранен. Присутствие этого трубадура рядом с Джоном и позволяет, собственно, предполагать, куда отправился бы король, если бы события приняли другой ход: Савари-де-Молеон отправился в Святую Землю в 1216 году, и вернулся в Европу только в 1223.
А пока, в ожидании Луи, Джон на Лондон и не пошел, а отправился по окрестностям, занимаясь делами королевства. Например, все время, пока в королевстве шла гражданская война, если уж называть вещи своими именами, Джон обеспечивал безопасный проезд для иностранных торговцев. В Лондон тоже, представьте. То ли бравада, то ли холодный расчет. Кто этого Джона знает. Он также отправил к Филиппу посольство, с просьбой запретить принцу поход в Лондон, и письмо самому Луи, с предложением обсудить ситуацию и вопросом, чем он, Джон, успел французского принца оскорбить? Война войной, а политика политикой.
Но мог ли Филипп отказаться от возможности аннексировать Англию? Всё, что его сдерживало, была нормальная осторожность монарха. Ему нужно бы представить экспедицию сына в глазах общественности чем-то другим, нежели предательское приглашение на царство, полученное от отлученных папой от церкви баронов. Шанс прибыл прямо в тронный зал, когда Филипп принимал папского легата, явившегося с распоряжением от Джона, верного сына церкви, отстать, и экспедицию Луи в чужое королевство отменить.
«Но позвольте, - возразил Филипп, - Англия никогда не была патримонией св. Петра!» В ответ на ошеломленное молчание легата, Филипп любезно объяснил, что когда-то Джон был осужден за измену судом своего брата, и, следовательно, никогда не может являться законным королем Англии. Мало ли, что братья потом помирились. Ах, не мало?.. Ну, в таком случае, его развенчал лично я, его суверен, в своем суде. Помните ту темную историю с убийством Артура? Ах, не убийство, а исчезновение?.. Но в любом случае у этого вашего пусть короля не было никаких прав вот так взять и сдать королевство папе, без предварительного согласия своих баронов, оплота королевства.
На второй день в игру вступил сам принц Луи. Он картинно заявился тогда, когда все участники ассамблеи уже заняли свои места, промаршировал вперед, и уселся рядом с троном папаши, наградив легата нагловатой ухмылкой. Легат римского папы на своем веку и не такого насмотрелся, поэтому он продолжал вполне невозмутимо о своем. Воспользовавшись присутствием принца, он обратился прямо к нему с просьбой не нападать на патримонию Святого Престола, и затем обратился к королю, снова призвав его запретить принцу задуманный поход.
«Я всегда был преданнейшим и вернейшим последователем Римской церкви и Святого Престола», - задушевно ответил ему Филипп. «Но если Луи утверждает, что имеет некоторые права на английское королевство, выслушайте его, и пусть справедливость свершится».
Разумеется, говорил не Луи, он считал это ниже своего достоинства. За него говорил назначенный им рыцарь. Снова Джона обвинили в убийстве племянника, добавив на сей раз, что он убил его своими собственными руками. Но, в основном, представитель принца напирал на те же аспекты, что и его батюшка в предыдущий день: Джон не имел права сдавать королевство папе без согласия баронов, и у баронов есть право снять корону с короля, который не достоен быть королем. Почему не достоен? Да потому, что Джон – жестокий тиран, все это знают. То есть, фактически на английском престоле короля нет. Он вакантен. И занять его должен тот, кого хотят бароны, этот оплот королевства. А хотят они лорда Луи, потому что его супруга – дочь королевы Кастилии, единственная выжившая родственница английского короля.
Не желая вступать в довольно бессмысленный спор, посланец папы напомнил присутствующим, что Джон взял крест, и уже одно это исключает нападение на него до того, как он исполнит свой обет. «Он не давал нам житья и до того, как взял этот крест, и после того, так что я считаю себя в праве ответить той же мерой!», - нарушил свое гордое молчание Луи. И, кажется, это были единственные произнесенные от всего сердца слова, прозвучавшие на этом междусобойчике. Папский легат вздохнул, выдержал паузу, и кротко запретил принцу лезть в Англию, призвав короля Франции сделать то же самое.
Тогда Луи обратился к отцу: «Сир, я – ваш слуга в тех владениях по эту сторону моря, которые мне дали вы, но в вопросе о королевстве Англия вы надо мной власти не имеете. Поэтому я молю вас не вмешиваться в мою борьбу за права моей супруги!». И с этими словами принц гордо удалился.
Непонятно, кому именно принадлежал сценарий разыгранной сцены, но после нее легат просто не видел смысла продолжать переговоры. Он попросил Филиппа выдать ему охранную грамоту на проезд в Англию. «Я бы с радостью», - сладко улыбнулся король Франции, - «но побережье охраняют люди моего сына, и я не дам ни полушки за вашу жизнь, если вы попадете к ним в руки». После этого легату осталось только удалиться. А Луи получил от папаши самое горячее благословение,и отправился в Кале готовиться к отплытию в Англию. Что касается Филиппа, то он отрядил в Рим свое собственное посольство для переговоров с папой. Что-то подсказывало ему, что тот не будет всерьез ссориться с Францией.
Никогда не понимала народной традиции оскорбления оппонента, когда женщина во время ссоры поворачивалась задом и задирала юбки. Сейчас вот кофты с себя сдирают. Как-то мне кажется, что этим человек себя в унизительном свете выставляет. Разве что обнаженная задница или грудь настолько уродливы, что их вид может оскорбить эстетическое чувство зрителя. Кажется, Путин думает так же Во всяком случае, выражение его лица на этой фотке мне понравилось. Он же единственный из присутствующих не скандализирован!
читать дальше___________________ В секторе Газа местные блюстители нравов стали принудительно стричь мужчин, чьи волосы длиннее какого-то там правоверного стандарта. И еще подписку берут, что впредь никогда, ни за что... Уж не знаю, что будут делать с нарушившими запрет вторично. А некоторые еще пинают нашего Петра Великого за то, что тот бороды стриг! Причем, шкала европейских демократических ценностей утверждает, что палестинцы - это хорошо и правильно, а русские - это варвары. Не вижу логики.
________________________ Железная Леди... Последний яркий политик Британии. Кто помнит теперь даже Тони Блэйра, который в свое время много чего наделал? А вот ее помнят. Мне она всегда напоминала королеву Элизабет, ту самую. Оставаясь женщиной до последнего завитка прически, она была политиком до мозга костей. И абсолютно бесстрашной особой. Интеллектуалкой она тоже была - закончить Оксфорд со степенью бакалавра естественных наук (химия) для дочки бакалейщика из захолустья было многоговорящим показателем. Причем, училась дама на стипендии, которые тоже не за красивые глаза давали. А если еще вспомнить, в какие годы все это было... В общем, не зря человек жизнь прожил.
читать дальшеПока французский принц собирал рать, да переправлял ее в Лондон, пока скучающие французские рыцари с отвращением накачивались английским элем, Джон брал замки. 28 ноября пал Тонбридж, затем – Рочестер, затем – замок в Бедфорде. 6 декабря король отправился в марш, через Эссекс и Суррей в Хемпшир, и оттуда в Виндзор. А 20 декабря он уже совещался с двумя вернувшимися из Рима послами в Сент-Олбани.
Папа Иннокентий не отнесся легко к манипуляциям своей волей архиепископом Кентерберийским. Стефан Лэнгтон был смещен с занимаемой должности. То есть, сместили-то его коллеги еще раньше, но папа это смещение официально завизировал. И это решение было зачитано во всех церквях и соборах Англии.
Но перед Джоном стояла важная проблема, которую как-то надо было решать. Даже две. Во-первых, как ни крути, он сражался с англичанами при помощи французов. Во-вторых, эти французы были хороши, но стоили дорого.
Армию Джон решил разделить на две части. Начальствовать над одной из них он поставил все того же Уильяма, графа Салсбери. Сильно укрепив более талантливыми французами, конечно, и Уильям был англичанином, но, все-таки, это решение трудно понять. До сих пор этот сводный брат короля если чем и отличался, так это способностью проваливать даже обреченные, казалось бы, на успех военные операции.
Главой второй части армии Джон назначил себя, а целью обозначил удар по северным баронам именно на их территории, на севере. Очевидно, финансировать наемников Джон собирался именно добычей, которой он разжился бы во владениях своих врагов. Логично, хотя на практике всё оказалось несколько не по-королевски.
Говоря откровенно, это был карательный рейд. Не откладывая, король Джон уже ночью, сразу после переговоров, выступил на Дунстабл и Нортхемптон, и Рождество встретил в Ноттингеме. Королевские войска методично жгли поместья, принадлежавшие враждебным королю баронам, а все ценное, что им принадлежало, конфисковалось. На всех, кто был платежеспособен, накладывался выкуп. Джона чрезвычайно осуждают за этот поход, потому что пострадали от него те, кто ничего не решал, и просто в силу жизненных обстоятельств оказались подданными взбунтовавшихся баронов.
Причем, этих людей даже никто не защищал – баронские шерифы поспешно сматывались при приближении королевских войск, и так же поступали все, кто имел резвые средства передвижения, и место, куда бежать. То есть, осталась на местах самая беззащитная часть наседения, и это их поля и дома жег король. Да, они содержали своим трудом его врагов. Но они были его подданными. То есть, понять действия Джона можно. Оправдать же – вряд ли.
Буквально на следующий после Рождества день, король двинул на Лангар, а 27.12. 1215 выслал вестников к замку д´Юбиньи, что если Бельвуар не будет сдан немедленно, их сеньор, находящийся в заключении после падения Рочестерского замка, будет просто уморен голодом. Королю поверили, ибо подобные прецеденты уже были, и замок сдали.
А бароны с французскими войсками принца Луи… продолжали сидеть в Лондоне. В конце года Квинси с Фитц-Вальтером снова метнулись в Париж, умолять Филиппа срочно отправить к ним Луи, которого они немедленно коронуют. Филипп мысленно хихикнул (кто коронует-то? Единственный пригодный для этого прелат был отставлен папой, а сам папа открыто был на стороне Джона), придал своей подвижной физиономии величественный вид, и потребовал от англичан заложников из самых наиблагороднейших семей, числом в 24. Вот тогда он, может быть, и рискнет своим сыном и наследником. Сам-то Луи подпрыгивал на месте от нетерпения. Заложники покорно прибыли, но Филипп продолжал тянуть. Максимум, чего добились бароны – это клятвенного обещания, что к середине января принц будет на побережье, готовый отправиться в Англию.
Таким образом, породители Магна Карта, которых история прославит, как первых демократов английского королевства, сидели за лондонскими стенами, пока король, которого в истории ославят абсурдной кличкой «Мягкий меч», методично разорял их владения. Идиотская ситуация, которая, тем не менее, не была такой уж простой, как кажется.
Французские наемники баронов, жгущие одну часть королевства, пока французские наемники короля жгли другую? А как жить дальше? Как дальше править, если ни одна из враждующих сторон не сможет после конфликта никому сказать: мы воевали за вас. Гораздо удобнее посадить на трон альтернативного узурпатора-француза, который будет таскать головешки из костров для баронов. Которые, кстати, потом могли и передумать по поводу того, хотят ли они этого француза видеть своим королем. Особенно в условиях, если этот второй король и коронован-то не будет законно.
Филипп все это понимал. Но шанс раз и навсегда покончить с конкурентами был слишком хорош для того, чтобы просто от него отмахнуться. Так Джон, Филипп и остальные вовлеченные вступили в 1216 год.
Вчера ездили на день рождения старшего брата моего супруга. Он заказал всем приглашенным номера в отеле, который расположен в скале. "Mesikämmen" называется, один из синонимов к слову "медведь". Так что провела ночь почти по-гномьи.
читать дальшеЭто мог бы быть совершенно шикарный отель, который привлекал бы туристов так же, как их привлекает церковь в скале, которая находится в Хельсинки. Тем паче, что отель этот гораздо севернее, и к программам можно подключить кучу чисто северной экзотики.
Внешне это отель выглядит такой вот заимкой, а на самом деле в нем 4 этажа. Только они идут вниз, а не вверх.
Но...
Там всё просто кричит о недостатке средств. Пошарпанные поверхности, смятые абажуры настольных ламп, надколотые раковины, обалденно грязные окна. Ресторан хороший, с выбором блюд местной кухни, но обслуживают гостей две официантки, одетые в стиле "фастфуд" и... в рабочих хлопковых перчатках, которые с пупырышками. У одной хоть белые, а у другой и вовсе черные. Перчатки у официанта - это прекрасно, но не такие перчатки.
Очень жаль, совершенно не раскручен хороший, могущий приносить обалденный доход отель. Проблема не решаема, боюсь. Через дорогу - огромный, на 60 гектаров, зоопарк.
А в самом отеле - хоть примитивненький, но аквапарк. Это сочетание автоматически означает, что подавляющее большинство посетителей - семьи с маленькими детьми. Никто не захочет платить большие деньги, чтобы провести пару дней под неумолкающий детский визг. И, разумеется, такой контингент предполагает, что обстановка в номерах будет страдать. Детей не для того везут на отдых, чтобы они сидели смирно. И дети в возрасте 4-5 лет способны носиться и визжать много часов подряд. Они не устают.
Так что полагаю, что если этот отель не купит какой-нибудь зарубежный инвестор, который доведет все до ума и отфильтрует постояльцев ценовой политикой, так они и будут перебиваться.
А всего в 20 км находится определенное чудо. Когда-то, когда сельское хозяйство в Финляндии начали ретиво делать нерентабельным и население стало разбегаться в города, два брата открыли в осиротевшем коровнике лавку, в которой начали продавать всякую фигню за дешево. Дело в том, что вслед за населением "убежали" и услуги, но ведь деревня-то и близлежащие хутора не обезлюдели тотально. Так что открытие хоть какого-то магазина встретили чуть ли не с музыкой.
Каким-то образом один из братьев сумел наладить контакты с питерскими турагенствами, и в деревню под названием названием Удача (Tuuri) потянулись автобусы с покупателями. На эти деньги вскоре был отгрохан огромный шоппинг-парадиз, и построен чертовски помпезный отель под названием "Счастье".
Где внутри где-то так:
Как понимаете, с единорогами какому-то отелю в скале конкурировать не по силам. Здесь нужна гениальная решимость сделать скромное очарование супер-пупер брендом. И много денег, конечно, чтобы превратить его во что-то типа дворца под Одинокой Горой. А ведь можно, можно...
Кстати, насколько я понимаю, все нынешнее благосостояние торгового комплекса, по-прежнему скромно именующегося "сельская лавка", построено на российские деньги. В смысле, на деньги, который оставляли в магазине российские покупатели. Конечно, времена изменились, и теперь в этой "лавке" торгуют брендовыми товарами, картинами известных художников, и всем, о чем может мечтать самый заядлый шопоголик. Теперь туда ездят даже столичные дамы с большими претензиями.
А напротив вот этой подковы, символизирующей привалившую удачу...
... я увидела нечто, от чего потеряла на некоторое время дар речи. Мы смогли спокойно рассмотреть чудо, потому что сегодня комплекс открывался только в 12, и вокруг не было ни души. Вот. Колонны, статуи, как "в греческом зале", и единороги, и летом фонтаны. Такой вот персональный дворец более бойкого брата, который выкупил бизнес у брата-тихони, которому вполне хватало первоначальной идеи настоящей деревенской лавки.
Можете смеяться, но мне нравятся подобные истории. Подумайте: изобрести нахальную идею построить такую махину буквально посреди леса, не упустить поводья, когда времена изменились, и стать своего рода королем в рукотворном королевстве. Причем, мужик этот - визионер, не управляющий. Однажды, давновато, я с ним пообщалась на каком-то интервью. Тогда он мне очень понравился, показался человеком здравомыслящим и деловым. Потом, говорят, он слишком увлекся вином и блондинками разного цвета, но, судя по всему, на главном деле его закидоны не отразились. Он сам не понимает деталей того, как ведется бизнес. Но сумел подобрать людей, которые ведут этот бизнес за него согласно его идеям. Это тоже талант своего рода.
рабочее, тяжкоеСудьба - большая затейница. Когда речь идет о полупарализованном человеке, не сразу придет в голову, что он может погибнуть в ДТП. Но так случилось. Женщина была в инвалидном кресле с электрическим управлением. Очевидно, наезд, но как, как? Деталей не знаю. Нам просто передали, что она в травме. Начала днем звонить в травму (мы не видим их записей в своей электронной системе), чтобы узнать, когда она вернется домой и предупредили ли дочь, что мать в больнице - ведь дома кот, один. А мне и говорят, что "она умерла". Черт... Ей еще 70 не было, активный, вечно находящийся в движении, максимально автономный и лет на 20 моложе своих лет выглядящий человек. Чувство такой несправедливости... Почему именно она? Почему не кто-то из тех, кто о смерти каждый день мечтает?
Кота я заберу, конечно, если дочь планирует усыплять или отдать в приют. Он ведь взят из приюта - рыжий, молодой и чрезвычайно избалованный.
читать дальшеМаргарет никогда не посмела бы признаться в этом вслух, но для нее сердце дома находилось в более прозаичных местах. И теперь, спускаясь вслед за Диконом вниз по лестнице, освещенной таинственным светом магических кристаллов, она предвкушала возможность очистить тело не менее пылко, чем другие жаждут очистить душу. Насколько она могла заметить, мужчины были более склонны к сильным религиозным порывам, чем женщины. Наверное, потому, что больше грешили от порыва до порыва.
На этот раз Дикон все вел и вел ее по подземелью, пока они не оказались в среднего размера комнате, в центре которой находилось целое озерцо, наполненное водой, от которой поднимался слабый пар. Маргарет невольно всплеснула руками и остановилась у входа.
- Вот, я еще мальчишкой увидел такие купальни, и немедленно решил, что когда вырасту, то устрою их у себя, - пояснил Дикон. – На самом деле, ничего сложного после того, как была сделана достойная система циркуляции воздуха. У моего тестя была такая.
- Сир, - мечтательно протянула Маргарет, - ради всего этого я охотно прощаю вам те небрежности, которые вы допустили в воспитании своего сына…
- Нахалка, - фыркнул Дикон, и окончательно растрепал ее и без того взлохмаченные кудри. – Ладно, слуг у нас пока нет, да здесь их и не будет, так что разбирайся с помывкой сама, или просто подожди Кэт. Она скоро придет, и вам, думаю, найдется, о чем поговорить. А мы, если позволишь, пока попробуем разобраться с этой буллой. В конце концов, Робин – законник, и сможет понять, что там может быть такого, ради чего была вся каша заварена.
- Это не булла, - рассеянно поправила его Маргарет, не отрывая мечтательного взгляда от воды. – Мне объяснили, что это какое-то папское резюме королеве Изабелле. Причем, копия, а не оригинал, как говорила Арагонка. Разумно, что не оригинал, я бы сказала.
- Обычная путаница при тайных миссиях, - поморщился Дикон. – Кто-то чего-то не понял, да потом неточно передал – и начинается погоня за дикими гусями. И гибнут совершенно случайные люди.
Маргарет, практически не сводя глаз с мраморной купальни, отстегнула от пояса спрятанную между юбками почтовую сумку, и протянула ее Дикону. Она уже решила, что проведет в этом восхитительном месте несколько часов, и пусть спасение Англии подождет.
Ее храбрости хватило ровно до того момента, как она, отшвырнув подальше скомканные одежды, соскользнула в воду. Теплая вода коснулась ее затылка, как ласковая рука, и сердце Маргарет сжалось от невыразимого чувства одиночества. Ее горящие от непролитых слез глаза наполнились соленой влагой. Девушка свернулась клубком на мраморном дне бассейна купальни, обхватила себя за плечи руками, и позволила слезам течь свободно из-под закрытых век. Полностью отрешившись от окружающего, она оказалась там, где не было ни места, ни времени, ни причины. Ее кудри колыхались над головой, и вода чуточку приподнимала ее тело над дном, словно держа в объятиях.
Из этого состояния печальной, но уютной невесомости ее вытащили буквально за руку, резко и нервно. Маргарет заморгала, приходя в себя, и увидела перепуганные голубые глаза Кэт, которая трясла ее за плечи, что-то причитая.
- Кровь Христова! – воскликнула, наконец, хрупкая блондинка, заметив, что ее подруга пришла в себя. – Слава Богу! Ты что, совсем рехнулась?!
- Что? – непонимающе спросила ее Маргарет. – Ты же знаешь, что мне не нужно дышать. Мне ничего не грозило.
- А быть в человеческом облике тебе что, тоже не нужно? – возразила Кэт, все еще потрясенная до меловой бледности. – Ты же стала исчезать постепенно, там, на дне. Даже вспомнить жутко.
- Куда исчезать? – не поняла Маргарет. – Всё-то тебе что-то мерещится. То светящиеся фигуры у открытой могилы, то растворяющиеся облики в купальне.
- Фигура, положим, точно была, - огрызнулась уже заметно успокоившаяся Кэт. – И облик был. Обе были. По какому поводу глаза-то распухли? Никак муж разочаровал? Не верю! Судя по его оснастке, когда он бегает котом, разочаровать он и в человеческом облике никак не мог. Или?!
- Дура ты, Кэт, - прыснула Маргарет, и плеснула в подругу водой. – Вот в голову бы не пришло приглядываться к оснастке кота. Охальница!
Через минуту подруги с визгом возились в воде, забыв все печали. Устав, они уселись у бортика бассейна там, где вода доходила им до подбородка, и стали делиться новостями. Поскольку новости Кэт особым разнообразием не отличались, говорить пришлось, в основном, Маргарет. Ее голос предательски дрогнул, когда она дошла до разговора, состоявшегося между ней и Джоном в повозке.
- Не понимаю, что тебя так потрясло, - задумчиво проговорила Кэт, накручивая на палец пряди мокрых волос. – Джон же не скрывает, что всегда жил опасно. Если на то пошло, то ты появилась на свет именно потому, что он жил опасно. И, в результате, мы имеем двух Владычиц Вод одновременно.
- Мы имеем двух Владычиц Вод одновременно потому, что Бриджит позавидовала сестре и позарилась на ее мужа, - возразила Маргарет. – Но вернемся к моему папаше. Сын, значит, заслуживал его внимания и заботы, а дочь просто вырастили в людях для того, чтобы в нужный момент подложить в чужую постель для своих целей! Чудовищно!
- Положим, вырастили не просто в людях, а в доме вице-короля по сути, - рассудительно сказала Кэт. – И подложили к королю с тем, чтобы ты стала королевой. Всех бы так подкладывали, знаешь ли. Тем более, что Гарри вовсе не был тебе противен, если я правильно помню. А вообще, подумай-ка сама. Джон мог быть рядом с сыном хотя бы оруженосцем. А в роли кого он мог бы быть при тебе? Опять же, всегда ведь при помощи дочерей делалась политика, нравилось им это или нет.
- Рассуждения, рассуждения… - вздохнула Маргарет. – Понимаешь, когда он со мной говорил, я поняла, что он меня не любит. Совсем. Он еще мог бы хорошо относиться к идеальной леди, желательно - с короной соправительницы на голове и парой-тройкой наследников с правильной кровью на детской половине. Но не ко мне, не к такой, какая я есть и какой я хочу быть. Он видит во мне одни недостатки.
- Может, и так, - вздохнула в ответ Кэт. – Знаешь, я заметила, что мужчины любят детей, только если любят женщин, которые им этих детей рожают. Уходит любовь к женщине – уходит и любовь к ребенку. Вспомни своего опекуна. Джон любил мать Ричарда, Бирджит его просто обманула. Возможно, и чары немного навела, кто знает. Но если я хоть немного разбираюсь в мужчинах – а я в них разбираюсь, поверь, то Джон достаточно честен для того, чтобы попробовать подружиться с тобой просто как с Маргарет, даже если не видит в тебе свою дочь. Как Дикон подружился и полюбил.
- Я – его внучка, - вяло возразила Маргарет. – Он просто предан своей крови. А от меня ему только сплошные разочарования были, если на то пошло.
- Глупая ты, Марго! – рассердилась Кэт. – Кровь, кровь… Человек должен видеть, как рождаются и растут его потомки, как превращаются из трогательных, бессмысленных и ласковых ко всем щенят во взрослых людей с разными характерами. Тогда он чувствует связь по крови. Когда видит повторение себя в них. Дикон видел, как растет Джон, но он не подозревал о твоем существовании, понимаешь? Вы встретились, как совсем посторонние люди. И если он полюбил тебя, то, значит, ты этого вполне заслуживаешь. По крайней мере, с его точки зрения, если не с твоей собственной. Да что это на тебя нашло?!
- Мне страшно, - призналась Маргарет. – Мне страшно за Робина на этом турнире. Мне страшно, справимся ли мы с тем, зачем Провидение собрало нас таким странным образом вместе. Мне страшно, что станет с Робином, Диконом и твоим мужем, если мы справимся. Мне неуютно между Гарри и Арагонкой. Одного я по-своему продолжаю любить и понимать, а другую вынуждена поддерживать, потому что она имеет право на эту поддержку. По счастью, у меня почти не бывает свободных минут, когда я могу сесть и задуматься о том, куда же я попала и что мне делать. Поэтому я просто делаю, как получается. А потом появляется Джон и начинает читать мне нотации по поводу того, как плохо я все сделала.
- Возможно, он делает это из глупого опасения, что ты зазнаешься и подставишь себя и своих самоуверенностью под удар, - пожала плечами Кэт. – Он ведь, знаешь ли, читать твои мысли не может, а внешне ты производишь впечатление совершенно бесстрашной и довольно нахальной особы, если хочешь знать.
- Ты действительно понимаешь мужчин, Кэтти, - улыбнулась Маргарет. – И ты их любишь, не спорь. И как тебе только в голову когда-то пришло податься в монахини!
- Я выросла с отцом, который не мог взять в дом хозяйку, но у которого всегда были в доме женщины, - хихикнула Кэт. – Это научило меня кое-чему. Что касается монастыря… Гордыня, Марго. Девушка из рода Стэнли всегда могла сделать блестящую партию, но мне была невыносима сама мысль о подчинении. И отец сделал для меня то единственное, что могло мне позволить со временем сравняться влиянием с любым гордым лордом. У меня были большие планы. Но Господь рассудил по-своему…
- Он жесток, если его решением было привести тебя к петле на шее, - резко ответила Маргарет.
- Это не было Его решением, Марго, - мягко поправила ее Кэт. – Это было моим решением, и толкнула меня к нему все та же гордыня. Господь же спас меня от моей ошибки, послав доброго Джузеппе той дорогой, на которой он меня увидел. И я не могла не ответить на Его доброту иначе, чем смирением.
- Которое не далось тебе легко, судя по всему.
- Которое не далось мне легко, - согласилась Кэт. – Так в мою жизнь вошло вино и то забвение, которое оно давало. Но Господь еще раз спас меня, послав встречу с тобой. Благодаря тебе я встретила свою любовь, и получила, наконец, то, с чего вполне могла бы начать: мечту о своем хозяйстве, надежном и любящем муже и куче ребятишек. Муж у меня теперь есть, но все остальное откладывается на неопределенное будущее. Но я не боюсь, Марго. Я верю, что Господь указал мне именно тот путь, на котором я исполню свое жизненное предназначение. Верь и ты.
- Я не слишком-то доверчива в последнее время, - пробормотала Маргарет. – Но я постараюсь.
•Вдали виднелись редкие сосны, из которых торчали зловещие горы. •Лютиэль вздохнул сурово и выдохнул. •На голове Лютиэля сидела шерстяная шапка, как будто вязаная. •До путников доносились крики, раздиравшие лес. •Рунара удивило то, что зверь обладал правом человеческого голоса.
читать дальше•Он ложил на повозку свои вещи с самого утра и к вечеру наложил огромную кучу, которая с трудом держалась на повозке. •Знакомая распахнула пальто и все удивились тому, что было у неё внутри. •Его взгляд был перпендикулярно к ратуше, если смотреть слево. •Дорога пролегала через город и опоясывала его вокруг, а потом резко уходила обратно. •Чёрный Всадник прохрипел проклятия и разразился чудовищным хохотом, от которого дрогнули все стёкла и даже лошади •Позади нас прогремели три взрыва, один из которых сотряс нас до глубины души •Голый мужчина выглядел одиноко и потерянно. Но в его сердце зарождалась надежда на моральный подъём •Иногда когда читают мои книги многие говорят что я беру простые истины и пишу их. Но я же не могу ничего поделать если я додумалась до них сама! •Долго можно писать, что чувствовал Ратмир, но я не буду, всем и так понятно, что он был несчастлив •Леодор упал на колени и принялся есть песок в её честь. От любви он готов был съесть не только песок. •Гризольда нежно щупала своего любимого за всё до чего могла дотянуться. •Дева поцеловала его настолько, насколько хватило её рта с пышными сочными губами