Do or die
На момент казни Анны Болейн, Элизабет не было и трех лет. Поскольку мать она видела всего несколько раз в жизни, никакой личной трагедии не произошло. Зато через несколько недель началась трагикомедия. Анна заваливала дочь платьями и украшениями, но когда Анны не стало, о принцессе как-то забыли. Генри уже женился на леди Джейн Сеймур, да и не каждый мужчина сообразит, что ребенок от 2 до 3 лет растет буквально каждую неделю. В итоге, принцесса осталась без приличной одежды, и это-то она уже была в состоянии понимать.
леди Маргарет Брайан
читать дальшеК счастью, за воспитание Элизабет отвечала совершенно замечательная дама, леди Маргарет Брайан, которой к тому моменту было уже 68 лет, и которая уже успела вырастить Мэри и незаконного сына короля, благодаря чему была дамой достаточно хорошо ориентирующейся в дворцовой жизни. Леди Брайан не стала беспокоить короля, понимая, что ему не до дочерей. Она написала Кромвелю, который на тот момент был государственным секретарем: «Now, as my lady Elizabeth is put from that degree she was in, and what degree she is at now I know not but by hearsay, I know not how to order her or myself, or her women or grooms. I beg you to be good lord to her and hers, and that she may have raiment, for she has neither gown nor kirtle nor petticoat, nor linen for smocks, nor kerchiefs, sleeves, rails, bodystychets, handkerchiefs, mufflers, nor "begens."
В том же письме леди Брайан рапортует об успехах ее воспитанницы, и упоминает, что у той большие проблемы с зубами, которые стали расти поздно, плохо, и причиняли ей боль. Также леди Брайан пожаловалась на сэра Джона Шелтона, который был управляющим двором принцессы: тот настаивал, чтобы Элизабет ела за общим столом, а леди Брайан хотела, чтобы ребенок спокойно питался в собственных покоях подходящей для ее возраста и состояния зубов пищей.
сэр Джон Шелтон
Леди Брайан, разумеется, выиграла. Кромвель подтвердил, что дочери Анны Болейн никто и не хотел причинить неприятности, о ней просто забыли. Как-то вопрос о заказах двора принцессы, очевидно, был решен, и о ней забыли еще раз. Зато помнили о ее сестре. Мэри воевала свою безнадежную войну с отцом, но теперь, после смерти «той женщины», к ее слезам после напряжения обмена репликами с Норфолком добавились, как ни странно, молитвы и слезы за то, чтобы мятежная душа Анны обрела покой и спасение. Вполне в духе Мэри. После казни Анны исчезла и причина отрицать сестру, и Мэри стала проводить с Элизабет больше времени. Помирившись с отцом, она-то и привезла сестру в Лондон. Очевидно, именно в этот момент Генри вспомнил, что у него не одна дочь, а две.
Благодаря нежной Джейн Сеймур, в жизни сестер наступил довольно светлый период. Для Мэри делалось всё, потому что королю, понимающему, до какого экстрима он дошел в конфликте с собственной дочерью, было стыдно, а новая королева просто понимала, через что Мэри прошла. Надо отдать должное, не забывала она и Элизабет, хотя любить дочь Анны Болейн у Джейн причин не было. Рождение долгожданного наследника хоть и было омрачено скорой смертью его матери, внесло в жизнь Элизабет еще большую стабильность, и еще сильнее снизило напряжение между сестрами. Теперь их оставили в покое. Наследник был, и титулы леди Мэри и леди Элизабет больше не звучали публичными оплеухами.
Элизабет потеряла леди Маргарет Брайан брату, которого та немедленно принялась нянчить, но Кромвель дал ей взамен Кэт Шаперно (Сhampernon). Вообще-то, звали ее Екатерина, но как-то повелось, что все называли ее Кэт. Она была из интересной семьи: отец дал ей и ее сестре Джейн такое мощно-классическое образование, что Джейн так в нем и увязла, превратившись в совершенный «синий чулок». А вот Кэт была другой. Она чувствовала себя при дворе, как рыба в воде, но в работу взяла свою воспитанницу так, что Роджер Эйшем, считавшийся высшим авторитетом столетия в вопросах образования, даже пенял Кэт, что «острые углы наносят глубокие раны». Эйшем ошибался. Элизабет делала невероятные успехи, и через годы выражала благодарность леди Шаперно за то, что она ее воспитала, обучила, и научила честности. Относительно честности можно поставить большой знак вопроса, если только не допустить, что Кэт обучила свою питомицу тому, как выражается и проявляется честность при дворе.
Кэт Шаперно
Об успехах Элизабет окружение короля узнало довольно случайно. Ризли, который стал в 1539 году секретарем, навестил в Хатфилде Мэри, и зашел выразить уважение шестилетней Элизабет. Неизвестно, с чего он начал. Очевидно, с обычного бессмысленного лепета, который применяют взрослые при разговоре с детьми. Потом, после встречи, он рапортовал в полном потрясении, что если даже принцессу не будут учить ничему сверх того, что она знает сейчас, она вполне поспорит разумностью с сороколетней дамой. Ну, может быть, конечно, что господин секретарь был невысокого мнения о сороколетних дамах, но он не слишком преувеличил. Генри, разумеется, не повезло с количеством детей, зато качество их развития было отменным – у всех. Конечно, они получили лучшее возможное образование, но ведь для того, чтобы выдержать такой поток информации, нужно было иметь довольно повышенную обучаемость.
Сам Генри в возрасте восьми лет встретился с человеком, которого было поразить не легче, чем секретаря Ризли, если не труднее. Речь идет об Эразме Роттердамском. Сначала тот тоже не хотел принимать принца всерьез, но Генри смог доказать ему, что в свои 8 лет может быть достаточно интересным в переписке с философом.
К 1544 году Кэт Шаперно исчерпала запас знаний, которые могла бы передать своей воспитаннице. К счастью, к тому моменту маленькому Эдуарду исполнилось 6 лет, и теперь в работу взяли его. Необычность ситуации состояла в том, что принца, наследника престола, учили так, как учат королей, и Элизабет начала получать образование, прежде ни для одной принцессы не доступное. Было ли это случайностью, забыл ли снова отец о своей дочке, и ее автоматически начали учить с братом? Вряд ли.
Насколько правда то, что король возлагал все свои династические надежды только на сына? Не была ли Элизабет «запасным вариантом» на случай, если с Эдвардом что-то случится? Мэри, очевидно, была принесена в жертву еще раз, ей предстояло разбить лед неприятия женщины не троне, расчистив путь сестре. Предметом, знанием которого молодой Генри поразил Эразма Роттердамского, была логика. Вряд ли она отказала ему в дальнейшем. Он знал, что Мэри не сможет быть королевой в полном смысле этого слова, и что это обратит ожидания на Элизабет. Он знал, к кому обратится Мэри за помощью, и какую реакцию в стране это вызовет. Но он знал и силу духа своей старшей дочери. Он знал, что она сможет показать окружающим, что и женщина может править, действительно править. Генри, возможно, позволял себе эмоциональные выплески слишком часто, но ум у него был действительно государственный, ум политика, который за годы перетягивания каната с Римом стал изощреннее, который вник в тончайшие оттенки светских и церковных законов. Он знал, как оно будет, если его сын не выживет.
В любом случае, случилось так, что сестра Кэт, Джоан, покорила своей серьезностью сердце Энтони Дэнни, который носил не слишком обременительный титул главного камердинера короля, который на деле означал, что Дэнни управляет очень, очень многим. Например, контактами короля с его подданными. Дэнни дружил с кембриджцем Джоном Чеком. Таким образом, когда встал вопрос об обучении принца, одна связь привела к другой: любимым учеником Чека был Эйшем, а у Эйшема любимым учеником был Уильям Гриндел, и он дружил с Джоном Эшли, за которого Кэт вышла в возрасте около 40 лет замуж.
сэр Энтони Дэнни
Такая вот компания собралась в Хатфилде вокруг Эдварда и Элизабет: тесный круг людей, связанных наукой, дружбой и родством. Но было еще крепкое связующее звено между этими людьми: все они были протестантами, ненавидящими Рим. Это был совершенно отделенный от Лондона мирок, где от учебы можно было отдыхать, гуляя по садам или охотясь.
Интересно, что Дэвид Старки в книге о юности Элизабет опровергает господствующее в истории убеждение, что Екатерина Парр примирила королевскую семью. По его мнению, ни о каком «примирении» речи не было: королевские дети много лет жили под одной крышей, одной семьей. Более того, он указывает, что Парр не могла обучать Элизабет. Та в 10 лет уже полностью владела искусством каллиграфии-италики (изломав немало карандашей в процессе обучения) и знала латынь, как родной язык. Екатерина Парр только обучалась им после замужества. Сохранилось письмо девятилетнего Эдварда мачехе, в котором он с детским высокомерием пишет, что его учитель не поверил, что она написала последнее письмо самостоятельно, пока не увидел ее подпись, которая была недурно выполнена, и была в одном стиле с письмом.
В последние годы жизни Генри, у него действительно образовались совершенно новые отношения с младшей дочерью, но в этом была заслуга самой Элизабет.
Позже, она много и часто говорила о своем отце. И никогда, ни одного слова не проронила о матери – разве что о «природном долге» родителей, без уточнений. Что касается гардероба, то у королевы Елизаветы никогда не могла повториться ситуация с трехлетней принцессой Элизабет, которой вдруг оказалось нечего носить. Королева об этом позаботилась.
леди Маргарет Брайанчитать дальшеК счастью, за воспитание Элизабет отвечала совершенно замечательная дама, леди Маргарет Брайан, которой к тому моменту было уже 68 лет, и которая уже успела вырастить Мэри и незаконного сына короля, благодаря чему была дамой достаточно хорошо ориентирующейся в дворцовой жизни. Леди Брайан не стала беспокоить короля, понимая, что ему не до дочерей. Она написала Кромвелю, который на тот момент был государственным секретарем: «Now, as my lady Elizabeth is put from that degree she was in, and what degree she is at now I know not but by hearsay, I know not how to order her or myself, or her women or grooms. I beg you to be good lord to her and hers, and that she may have raiment, for she has neither gown nor kirtle nor petticoat, nor linen for smocks, nor kerchiefs, sleeves, rails, bodystychets, handkerchiefs, mufflers, nor "begens."
В том же письме леди Брайан рапортует об успехах ее воспитанницы, и упоминает, что у той большие проблемы с зубами, которые стали расти поздно, плохо, и причиняли ей боль. Также леди Брайан пожаловалась на сэра Джона Шелтона, который был управляющим двором принцессы: тот настаивал, чтобы Элизабет ела за общим столом, а леди Брайан хотела, чтобы ребенок спокойно питался в собственных покоях подходящей для ее возраста и состояния зубов пищей.
сэр Джон ШелтонЛеди Брайан, разумеется, выиграла. Кромвель подтвердил, что дочери Анны Болейн никто и не хотел причинить неприятности, о ней просто забыли. Как-то вопрос о заказах двора принцессы, очевидно, был решен, и о ней забыли еще раз. Зато помнили о ее сестре. Мэри воевала свою безнадежную войну с отцом, но теперь, после смерти «той женщины», к ее слезам после напряжения обмена репликами с Норфолком добавились, как ни странно, молитвы и слезы за то, чтобы мятежная душа Анны обрела покой и спасение. Вполне в духе Мэри. После казни Анны исчезла и причина отрицать сестру, и Мэри стала проводить с Элизабет больше времени. Помирившись с отцом, она-то и привезла сестру в Лондон. Очевидно, именно в этот момент Генри вспомнил, что у него не одна дочь, а две.
Благодаря нежной Джейн Сеймур, в жизни сестер наступил довольно светлый период. Для Мэри делалось всё, потому что королю, понимающему, до какого экстрима он дошел в конфликте с собственной дочерью, было стыдно, а новая королева просто понимала, через что Мэри прошла. Надо отдать должное, не забывала она и Элизабет, хотя любить дочь Анны Болейн у Джейн причин не было. Рождение долгожданного наследника хоть и было омрачено скорой смертью его матери, внесло в жизнь Элизабет еще большую стабильность, и еще сильнее снизило напряжение между сестрами. Теперь их оставили в покое. Наследник был, и титулы леди Мэри и леди Элизабет больше не звучали публичными оплеухами.
Элизабет потеряла леди Маргарет Брайан брату, которого та немедленно принялась нянчить, но Кромвель дал ей взамен Кэт Шаперно (Сhampernon). Вообще-то, звали ее Екатерина, но как-то повелось, что все называли ее Кэт. Она была из интересной семьи: отец дал ей и ее сестре Джейн такое мощно-классическое образование, что Джейн так в нем и увязла, превратившись в совершенный «синий чулок». А вот Кэт была другой. Она чувствовала себя при дворе, как рыба в воде, но в работу взяла свою воспитанницу так, что Роджер Эйшем, считавшийся высшим авторитетом столетия в вопросах образования, даже пенял Кэт, что «острые углы наносят глубокие раны». Эйшем ошибался. Элизабет делала невероятные успехи, и через годы выражала благодарность леди Шаперно за то, что она ее воспитала, обучила, и научила честности. Относительно честности можно поставить большой знак вопроса, если только не допустить, что Кэт обучила свою питомицу тому, как выражается и проявляется честность при дворе.
Кэт ШаперноОб успехах Элизабет окружение короля узнало довольно случайно. Ризли, который стал в 1539 году секретарем, навестил в Хатфилде Мэри, и зашел выразить уважение шестилетней Элизабет. Неизвестно, с чего он начал. Очевидно, с обычного бессмысленного лепета, который применяют взрослые при разговоре с детьми. Потом, после встречи, он рапортовал в полном потрясении, что если даже принцессу не будут учить ничему сверх того, что она знает сейчас, она вполне поспорит разумностью с сороколетней дамой. Ну, может быть, конечно, что господин секретарь был невысокого мнения о сороколетних дамах, но он не слишком преувеличил. Генри, разумеется, не повезло с количеством детей, зато качество их развития было отменным – у всех. Конечно, они получили лучшее возможное образование, но ведь для того, чтобы выдержать такой поток информации, нужно было иметь довольно повышенную обучаемость.
Сам Генри в возрасте восьми лет встретился с человеком, которого было поразить не легче, чем секретаря Ризли, если не труднее. Речь идет об Эразме Роттердамском. Сначала тот тоже не хотел принимать принца всерьез, но Генри смог доказать ему, что в свои 8 лет может быть достаточно интересным в переписке с философом.
К 1544 году Кэт Шаперно исчерпала запас знаний, которые могла бы передать своей воспитаннице. К счастью, к тому моменту маленькому Эдуарду исполнилось 6 лет, и теперь в работу взяли его. Необычность ситуации состояла в том, что принца, наследника престола, учили так, как учат королей, и Элизабет начала получать образование, прежде ни для одной принцессы не доступное. Было ли это случайностью, забыл ли снова отец о своей дочке, и ее автоматически начали учить с братом? Вряд ли.
Насколько правда то, что король возлагал все свои династические надежды только на сына? Не была ли Элизабет «запасным вариантом» на случай, если с Эдвардом что-то случится? Мэри, очевидно, была принесена в жертву еще раз, ей предстояло разбить лед неприятия женщины не троне, расчистив путь сестре. Предметом, знанием которого молодой Генри поразил Эразма Роттердамского, была логика. Вряд ли она отказала ему в дальнейшем. Он знал, что Мэри не сможет быть королевой в полном смысле этого слова, и что это обратит ожидания на Элизабет. Он знал, к кому обратится Мэри за помощью, и какую реакцию в стране это вызовет. Но он знал и силу духа своей старшей дочери. Он знал, что она сможет показать окружающим, что и женщина может править, действительно править. Генри, возможно, позволял себе эмоциональные выплески слишком часто, но ум у него был действительно государственный, ум политика, который за годы перетягивания каната с Римом стал изощреннее, который вник в тончайшие оттенки светских и церковных законов. Он знал, как оно будет, если его сын не выживет.
В любом случае, случилось так, что сестра Кэт, Джоан, покорила своей серьезностью сердце Энтони Дэнни, который носил не слишком обременительный титул главного камердинера короля, который на деле означал, что Дэнни управляет очень, очень многим. Например, контактами короля с его подданными. Дэнни дружил с кембриджцем Джоном Чеком. Таким образом, когда встал вопрос об обучении принца, одна связь привела к другой: любимым учеником Чека был Эйшем, а у Эйшема любимым учеником был Уильям Гриндел, и он дружил с Джоном Эшли, за которого Кэт вышла в возрасте около 40 лет замуж.
сэр Энтони ДэнниТакая вот компания собралась в Хатфилде вокруг Эдварда и Элизабет: тесный круг людей, связанных наукой, дружбой и родством. Но было еще крепкое связующее звено между этими людьми: все они были протестантами, ненавидящими Рим. Это был совершенно отделенный от Лондона мирок, где от учебы можно было отдыхать, гуляя по садам или охотясь.
Интересно, что Дэвид Старки в книге о юности Элизабет опровергает господствующее в истории убеждение, что Екатерина Парр примирила королевскую семью. По его мнению, ни о каком «примирении» речи не было: королевские дети много лет жили под одной крышей, одной семьей. Более того, он указывает, что Парр не могла обучать Элизабет. Та в 10 лет уже полностью владела искусством каллиграфии-италики (изломав немало карандашей в процессе обучения) и знала латынь, как родной язык. Екатерина Парр только обучалась им после замужества. Сохранилось письмо девятилетнего Эдварда мачехе, в котором он с детским высокомерием пишет, что его учитель не поверил, что она написала последнее письмо самостоятельно, пока не увидел ее подпись, которая была недурно выполнена, и была в одном стиле с письмом.
В последние годы жизни Генри, у него действительно образовались совершенно новые отношения с младшей дочерью, но в этом была заслуга самой Элизабет.
Позже, она много и часто говорила о своем отце. И никогда, ни одного слова не проронила о матери – разве что о «природном долге» родителей, без уточнений. Что касается гардероба, то у королевы Елизаветы никогда не могла повториться ситуация с трехлетней принцессой Элизабет, которой вдруг оказалось нечего носить. Королева об этом позаботилась.
алтарная картина из Обсервант Фрайарс Чёрч
Элизабет Йоркская
фрагмант деревянной статуи, изображающей Мэри. Статуя "была королевой" те 3 недели, которые длился траур.
Латимер
Ридли
Дофин
Император
Торнбери Кастл
Король
Герцог Орлеанский
