15 минут смеха, но не обещаю, что здорового

КРИТИКАНЦЫ!!!!!

[Светлана Кутузова-Желтова] Версия для печати

О безпокойные ропщенцы
И критиканцы наших Муз!!
Закройте дребезгами дверцы
Не место здесь для ваших пуз!!!!

Уже- ль вы ищете причины
Что- б покопатся на белье???
Я вам добавлю огорчины
Вот только лазните ко мне!!!!!

Я вас на веке всех зарою
Пусть вас обплакает родня
А то нашлисб мне тут герои
Изыдьте на проч от меня!!!!!

Остальное, не менее прекрасное, здесь: www.chitalnya.ru/users/svetarexther/
Ну что, своё хлебное дерево дева вырастила

@темы: "веселая бредь"

---

Наконец-то настоящий дождь!

Впрочем, на этой неделе дожди будут. Плохо празднующим Юханнус, наверное, но всё равно все радуются окончанию засухи. Мы вчера рискнули подстричь траву, именно в расчете на сегодняшний дождь.




Мы свою декоративную калину не стрижем. Там настолько густые ветви, что зимой, в снегопады, в них укрываются птичьи стайки.

@темы: Счастье есть!

---

Свежая перловка, или "ленивый помещик без труда одичал»

Вроде, с ЕГЭ. Если так, то... смешно. Отсюда:
p-i-f.livejournal.com/14064003.html

«Мальчик Маугли без труда стал деградировать и превращаться в животное»;

«Проблема актуальна в условиях социализации общества»;

«В произведении Салтыкова-Щедрина «Матренин двор...»;

«Люди произошли от обезьяны. Обезьяна трудилась, изобретала орудия труда...»;

«Согласно теории марксизма и Энгельса...»;

«Труд делает человека красивее снаружи и закаленнее внутри»;

«Путин учился на плохие оценки, но сейчас размышляет хорошо»;

«Труд не так страшен, как многие о нем думают»;

«Человек, трудящийся в экстремальных условиях, приводит в порядок своё тело»;

«Сонечка Мармеладова — великая труженица, пример активного труда. В романе показан пример того, как труд облагораживает человека»;

«Согласно УК РФ, исправительные работы являются примером того, как труд облагораживает людей.»;

«Пётр Первый воздвиг Ленинград, ныне Санкт-Петербург»;

«Ученые доказали, что безделье вредно для здоровья человека. От него изменяется состав крови, что приводит к ранней смерти»;

«Трудоголик умрет раньше, а лентяй проживет долгую, но бесполезную жизнь»;

«Белка и Стрелка знаменитые собаки, благодаря труду и терпению полетели в космос»;

«С помощью труда Роман Абрамович воспитал в себе человека»;

«В плену люди, что бы остаться в живых, много трудились: земледелием, строили мосты, рыли окопы. за счёт труда некоторым удалось выйти из плена»;

«Древопитеки, астралопитеки...»;

«Без труда людям вряд ли удастся остаться полноценными ячейками общества»;

«Дикий помещик» — ленивый помещик без труда одичал»;

«Обезьяна взяла палку и стала человеком. Человечество летает в космос и все благодаря обезьяне с палкой»;

«Много лет назад люди думали, что атом состоит из ядра. но позже обнаружили, что из молекул»;

«Труд действительно облагораживает нас, например финансово»;

«Человек — это индивидуальная личность, созданная природой»;

«Раскрывая эту проблему, проведу терминологическую обработку».

@темы: "веселая бредь"

---

Роберт Куртгёз - что позади оставишь, то впереди найдёшь

Армия крестоносцев выступила на Антиохию 4 июля, и подошла к Железному Мосту 20 октября 1097 года. Я приводила отчеты об осаде Антиохии с точки зрения византийцев и крестоносцев здесь: mirrinminttu.diary.ru/p103576478.htm и mirrinminttu.diary.ru/p103577210.htm. Поэтому не буду вдаваться именно в общие детали происходившего. Роберт командовал авангардом в атаке на мост, и охрану моста авангард уничтожил. На следующий день, крестоносцы начали осаду Антиохии.



На самом деле, взятие Антиохии было из категории невозможных задач. Крепость имела категорию неприступных, и в ней сидел большой и отлично экипированный гарнизон. Роберт со своей армией храбро воевал с постоянно нападающими с тыла противниками, шедшими на подмогу крепости, до конца ноября, но оставаться зимовать в лагере, страдающем от голода, он не видел никакого смысла. То ли действительно сработала его тяга к комфорту, то ли он знал о плане Боэмунда, с которым в тот период был близким союзником, но зимовал герцог Нормандии не под стенами Антиохии, а в довольно комфортной Лаодикее.

Выбор не был случаен. Дело в том, что в целом англичане очень мало интересовались именно крестовым походом как таковым, но английские моряки уже в то время проявляли похвальную подвижность. Они собрали флот, договорились с Константинополем, и захватили Лаодикею раньше, чем крестоносцы подошли в Антиохии. Они успели наладить прекрасные торговые отношения с Кипром, защищая торговые корабли от пиратов всех мастей, и превратили Лаодикею в своего рода торговый центр на побережье. В чем они как бы нуждались, так это в защите от банд сухопутных мародеров с суши, и – обратились за помощью к Роберту Нормандскому как к своему «наиболее естественному господину». Поэтому в декабре Роберт с чистой совестью отправился помогать тем, кто к нему взывал, и смог спокойно отдыхать и набираться сил, потому что, естественно, никаких проблем у англичан не было.

На мой взгляд, в этой рокировке проглядывают рыжие вполохи, так сказать. Насколько мне известно, для военного похода за границу было нужно разрешение короля, и, разумеется, рафинированный Алексей Комнин не стал бы вести переговоры с каким-нибудь Джоном из рыбацкой деревни. То есть, при моряках был кто-то, имеющий дипломатические полномочия общаться с императором Византии от имени кого-то, равного императору по статусу – то есть, от имени Вильгельма Руфуса, короля Англии. И угадайте, кем был этот «кто-то»?! Конечно же, это был неунывающий Эдгар Этелинг, вечный паладин-авантюрист. Похоже на то, что хозяйственный стратег Руфус предусмотрел, что крестоносцы застрянут под Антиохией надолго, и сделал всё, чтобы его брату и армии брата не пришлось страдать и нести потери, которых можно было избежать.

Но Роберта подвела его широкая натура. Он, разумеется, просто не мог даже представить себе, что может жить в роскоши, и не отправлять посылки с провизией для осаждающих, которые откровенно голодали. А когда сидящие под Антиохией лидеры похода стали эти посылки получать, они сообразили, что кое-кто слишком хорошо устроился, и приказали Роберту вернуться. Тот предпочел на вызов не ответить, но ему пригрозили отлучением от церкви, и вернуться-таки пришлось. Около 8-9 февраля 1098 года Роберт уже участвовал в совете относительно дальнейших планов действий. Дело в том, что к Антиохии подходил султан Алеппо Радван, с большими силами, а это означала, что, со своей стороны, гарнизон крепости тоже кинется на осаждающих. Пока Боэмунд с конными рыцарями дербанили армию султана, Роберт Нормандский, Роберт Фландрский и епископ Адемар встретили атакующий из трех ворот гарнизон крепости с пешими воинами. И победили.

После этой битвы никаких упоминаний о Роберте Нормандском в хрониках крестового похода нет – вплоть до самого взятия Антиохии 3 июня. Бруно из Лукки упоминал (make.history.qmul.ac.uk/demm/sandbox/named-enti...), что и Роберт, и Боэмунд вели переговоры с кем-то в крепости. Или переговоры вел Боэмунд, а ворвался он в город в сопровождении Робертов Нормандского и Фландрского. В общем, кто знает латынь – разбирайтесь. Можно считать почти точным только одно: Роберт Нормандский о планах Боэмунда знал. Об этом упоминают практически все хронисты Первого крестового.

Участвовал Роберт в военных действиях и тогда, когда сами осаждающие, ворвавшиеся в Антиохию, оказались зажаты между цитаделью и подошедшей к стенам армией Кеборги. Кстати, в тот последний возможный момент из Антиохии бежали друзья юности Роберта - Грандмеснили. Вообще, тогда многие бежали. Представьте себе: со стен цитадели орут и под стенами города вопят «сарацины», за воротами догорают осадные сооружения, подожженные крестоносцами, недобитые антиохийцы нападают из-за угла... Дым, чад, кровь, крики, вонь... Было от чего сдать нервам. Нервы Роберта этот адище выдержали неплохо. И он был в числе тех, кто разбил Кеборгу 28 июня. Но, вполне возможно, после победы и полного завоевания Антиохии, он снова вернулся со своей армией на побережие, подальше от антисанитарии и эпидемий.

В Антиохию Роберт наведался 11 сентября, когда лидеры похода писали Урбану II о смерти епископа Адемара и призывали папу самолично присоединиться к походу в качестве духовного лидера, и затем 1 ноября 1098 года, который был объявлен днем выступления на Иерусалим. Но 1 ноября никто никуда не выступил, все были заняты феерической ссорой между Боэмундом и Раймундом Тулузским по поводу того, у кого больше прав на Антиохию. Кое-как ссорящихся удалось утихомирить к 11 декабря, причем в роли миротворцев выступали, опять же, Роберты – Нормандский и Фландрский. Естественно. Оба исходили из установки, что Антиохия, как и любая другая завоеванная ими у «сарацинов» территория, принадлежит императору Византии, в чем каждый лидер похода и поклялся. Так что о чем, собственно, спорить-то? Иерусалим и Гроб Господень ждут освободителей.

Проблема была в том, что Роберты выступали в другой «весовой категории», нежели Раймунд и Боэмунд. Попросту говоря, у них не было того авторитета, опираясь на который они могли бы растащить этих двух воинственных лидеров по углам, и погрозить им пальцем. Роберту даже пришлось поучаствовать вместе с Раймундом и прочими в осаде никому особо не грозящей Маарры, о которой остались такие странные записи о каннибализме, сделанные монахами-хронистами похода. Странные потому, что Фульхер Шартрский даже не присутствовал тогда и близко от Маарры, а находился в Эдессе, вместе со своим лидером, Балдуином Булонским. Он также не участвовал в марше на Иерусалим, прибыв в город уже после того, как тот был взят. Альберт Аахенский вообще писал свои хроники о Первом крестовом уже в середине двенадцатого века, и сам никогда даже не бывал на Востоке. И ни одна современная событиям мусульманская хроника ничего не упоминает ни сваренных в котлах взрослых, ни зажаренных на вертелах детей. А деяния «варваров» мусульманские хронисты фиксировали очень скрупулезно. Похоже, что святые отцы записали в хроники страшилки, которое просто не могли не появиться вокруг таких событий.

При взятии Маарры, Раймунд и Боэмунд не действовали, как союзники. Каждый старался захватить больше крепостных башен, чем другой, а когда перевес в числе этих захваченных башен явно стался за Боэмундом, Раймунд хотя бы постарался захватить большую часть города. В общем-то, Боэмунд, похоже, интересов в Маарре не имел, на самом-то деле. Он использовал свой конфликт с Раймундом относительно господства над Мааррой только для того, чтобы отвлечь внимание Раймунда от Антиохии, и это ему вполне удалось. Разъяренный граф Тулузы объявил, что да – Иерусалим ждет, и попытался завербовать в свои ряды Роберта Нормандского и Готфрида Буйонского за 10 000 солиди, Роберта Фландрского за 6 000, и Танкреда за 5 000. Танкред, который отправился в поход чисто по материальным соображениям, принял предложение сразу. Роберт Нормандский тоже отправился вместе с Раймундом, но непонятно, из-за денег ли, или просто потому, что не видел смысла сидеть в полностью раздраконенной Маарре, если целью всего его путешествия был Иерусалим.

В любом случае, Раймунд, Роберт и Танкред выступили на Иерусалим 16 января 1099 года, причем Роберт и Танкред вели авангард. Марш был спокойным – эмиры городов, через земли которых проходили крестоносцы, предпочитали высылать подарки, а не войска. На побережье они вышли около 14 февраля, и практически немедленно им сдалась Тортоса. И вот на этом моменте везение закончилось, потому что под крепостью Арка, находящейся между Триполисом и Антарадосом, компаньоны застряли на три месяца. Готфрид и Роберт Фландрский, которые присоединились к честной компании в середине марта, не смогли обеспечить осаждающим перевес.

Боэмунд, к слову, на Роберта Нормандского очень сильно обиделся. Он уже был раздражен после эпизода со Святым Копьем, в которой лидером скептиков стал капеллан Роберта, а тут ещё союз с Раймундом Тулузским. Но вообще, союз Раймунда и Роберта был для Роберта вынужденным – надо же было как-то начать двигаться туда, куда двигаться планировалось. Как только они подошли к Иерусалиму, оставив Арку в покое, Роберт оставил Боэмунда и присоединился к Роберту Фландрскому и Готфриду. Похоже, именно поэтому наш герой и не стал задерживаться в Святой Земле дольше необходимого. От баронских дрязг и взаимной враждебности он устал уже в Нормандии, а тут, на новой территории и при наличии такой благородной цели, всё повторилось как в дурном сне. Да ещё на таком уровне, который ему был явно не по плечу.

@темы: Robert Curthose, Крестоносцы

---

О "поколении снежинок" в очередном снегопаде истории

Поколение снежинок, говорите? Индивидуальных, прекрасных и неповторимых? Или,во всяком случае, уверенных в своей индивидуальности, прелести и неповторимости людей, всегда готовых загрызть и растерзать любого, кто с ними не на одной волне? Это все про миленниалов. Вернее, про ту их подгруппу, которая живет, оскорбляясь и травмируясь. А оскорбившись, сбивается в стаю и рвет оскорбителя. Задумалась я об этом явлении, когда прочла статью, найденную  skuratov-belsky: skuratov-belsky.diary.ru/p215617476.htm

ну очень много букв!

Там у автора статьи свои мысли о платном образовании, судить о которых я не берусь, но вообще факты о поведении "поколения снежинок" она собрала хорошо. К ним можно много чего добавить, практически каждый сталкивался лично, и имеет личную колекцию. Но мне как-то не давало покоя чувство узнавания этого явления, и я полезла в статистику, которую любезно собрала FT:



Темно-синий столбик выражает мнение, что люди стали слишком обидчивы. Светло-синий - мнение, что людям надо быть осторожнее со словами, чтобы не обидеть тех, кто вышел из другой среды. Тут интересно совершенно крошечное отличие в ответах разных возрастных групп. Настолько маргинальное, что оно укладывается в естественную резкость в выражениях, более свойственная особямь молодым, вербально отвоевывающим своё пространство в социуме. А что касается тех, кого принято называть "стариками" в их 55-70 лет, то я открою вам великую тайну: они не те, кем кажутся))

В самом деле, кто-нибудь помнит, чем прогремел май пятидесятилетней давности? Парижскими беспорядками. "Запрещается запрещать!", "Будьте реалистами, требуйте невозможного!", "Ограничивайтесь максимумом!" - это лозунги, под которыми подписался бы любой 30-летний, на самом деле 50-летней давности. Или ещё старше, но я ж о группе 55-70.



Выглядит знакомо? Это фото тоже 50-летней давности (foto-history.livejournal.com/1783020.html). И, заметьте, теперь все эти люди находятся в возрасте по обе стороны 70 лет. Да, бабушки и дедушки миленниалов успели похипповать, поагитировать словом и делом за свободную любовь, пожить в коммунах, покуритьтравку, увидеть террор Красных бригад (Brigate Rosse), который тогда называли городской партизанской войной, террор Черных Пантер (Black Panther Party), которые выступали за вооружённое сопротивление социальной агрессии в интересах афроамериканской справедливости, РАФовских (Rote Armee Fraktion) леворадикальных террористов, и ещё много чего. А до них, в 50-х, были байкеры, которые тоже противостояли старым ценностям. А до них - причудливый декаденс 1910-х и 1920-х, и попытки 1930-х улучшить род человеческий методами, которые сейчас могут вызват только ужас, но в которых тогда не видели ничего запретного.

В общем, ничего нового и удивительно-индивидуального в протестах миленниалов нет. И, скорее всего, этот протест закончится так же, как до него заканчивались предыдущие: выжившие станут более или менее приличными налогоплательщиками, не склонными рассказывать о подвигах молодости.

Разница в том, что нынешние миленниалы владеют техникой, которая только снилась их дедам и прадедам. Сеть сохраняет всё, и плохое, и хорошее. Искуственный интеллект уже реальность. Техника клонирования отработана, так что практическое бессмертие тела можно обеспечить хоть сейчас. Современное оружие может уничтожить жизнь на планете в считанные минуты.

Поэтому я не очень удивляюсь, что второе после "поколения снежинок" название миленниалов - это "нео-викторианцы". Да-да, миллениалы осторожнее, тревожнее и консервативнее своих родителей. И несколько их стесняются. Разница в том, что эти стесняются родительского раздолбайства, тогда как прежние поколения стеснялись родительской старомодности.

Миллениалы (родившиеся между 1980 и 1994 годами) менее либеральны, чем их родители. Но сейчас подрастает уже следующее поколение, iGen (родившиеся между 1995 и 2012), и они ещё более консервативны (около 35% европейских миленниалов голосуют за правых, голосующие iGenы - за ультраправых). Каким-то чудным образом те же люди, для которых права ЛГБТ являются нормой, вернулись к идее гендерности (девочки хотят быть именно девочками, а мальчики - мальчиками, со всеми вытекающими гендерными стериотипами), негативного отношения к абортам, сохранения девственности до брака (они вообще менее суксуально активны, чем предыдущие поколения), негативного отношения к расовой интеграции, глобализации, мультикультурным идеям. И, черт возьми, они во всем этом, опять же, не уникальны, всё уже было. Но с учетом того, какая техника у них в руках, возврат к консервативным установкам выглядит вполне здравым.

Но я, собственно, вот о чем. Такое расхождение в установках хорошо объясняет извечные холивары в интернете. В последнее время я всё чаще натыкаюсь в жж на обсуждения, как должны выглядеть настоящие мужчины и женщины, как должны и не должны одеваться женщины старше 50, и, главное, как они должны себя вести. Ну, это когда скандализированные 30-40-летние дочери жалуются на то, что их мамаши вовсе не собираются сидеть на скамеечке и доглядывать внуков, а вполне себе имеют личную жизнь. Иногда куда как более бурную, чем их дочери. А с другой стороны эту же возрастную категорию 30-40 лет выбешивают 20-летние звездули Инстаграмма, которые в свои годы уже активно пользуются услугами пластических хирургов. Потому что хотят быть супер-девочками.

Да, я знаю, что все эти веяния ярко выражены только в пределах узкой прослойки общества, среди тех, кто может себе позволить тратить деньги и энергию на что-то, кроме обычного бытового выживания, которое было, есть и будет уделом огромного большинства. Но получается так, что в интернете выживающее большинство обсуждает именно эту узкую прослойку мятущегося меньшинства, и общественное мнение формируются именно на этих обсуждениях. Думаю, что активнее всего там именно фрустрированные представители разных поколений, имеющих совершенно разные ценности, поэтому любое обсуждение и превращается в феерию, более интересную, чем сама заметка, вокруг которой дискуссия развернулась.

А что касается подачи материала, то iGen'ов в числе топовиков жж нет. Вернее, есть ровно один представитель. Большинство составляют миленниалы и есть энное количество поколения Х (1964–1979): sevabashirov.livejournal.com/272553.html. А вот комментирующие, по моим наблюдениям, зачастую гораздо старше топовиков. Вот и объяснение, почему на социальные темы там разворачиваются в дискуссиях такие соцветия. Это объясняет и агрессивный тон блога Лены Миро (сама она погранична с миленниалами, ей 37, а её сотрудники, полагаю, ещё моложе). Сама-то я считаю Лену просто хабалкой (см. её появления на тв), но это не исключает наличия у неё взглядов и установок её поколения. Это объясняет ядовитый сарказм Эволюции, которая вынуждена как-то толковать поведение самых молодых из миленниалов, а то и вовсе самых старших из iGen. Кстати, какие такие уроки эта дама может молодежи преподать, учитывая колоссальную разницу в шкале ценностей, я теперь понимаю ещё меньше. Ну и так далее.

Я не знаю, как обзовут поколение тех, кому сейчас 2-3 года, и кто вырос с i-pad'ом в руке. Но они очень умные. Недавно в Хельсинки был скандалюга, когда одна девочка и пять мальчиков, в возрасте 2-3 лет, сбежали с площадки детсада на соседнюю детскую площадку, на несколько десятков метров ближе к морю. Потому что там можно куда-то карабкаться и смотреть на корабли. Люди, им 2-3 года, и они смылись группой, выбрав именно те из трех ворот площадки, которые плохо закрывались (не срабатывал замок, на это было несколько жалоб), в момент пересменки воспитателей, которая их на минутку отвлекает.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Снова Аморфис

Извиняюсь - видеоряд жутковатый, но такой уж они сделали для официального видео. А песня просто волшебная.

@темы: "музыка"

---

Просто праздник какой-то!

Сегодня уже два раза шел дождь. Не долгий, "на одну поливку", но всё же. Полтора месяца сушь стояла! Хорошо ещё, что осень была мокрющая, а зима со снегом. Но даже трава расти перестала.

@темы: Счастье есть!

---

Роберт Куртгёз - зима на Сицилии и взятие Никеи

Приключения пилигримов, стекающихся со всей Европы в итальянский порт Бари, начались даже раньше, чем они погрузились на корабли. По обычаю, народ потянулся в Рим, к базилике св. Петра, чтобы там как следует помолиться и оставить приношения. Всё-таки, крестовый поход был предприятием новым и практически революционным в плане обещаний равенства и братства среди крестоносцев и прощения всех прошлых грехов, так что начало его всем хотелось бы оформить соответствующей торжественностью. Но хотели как лучше, а получилось то, что получилось. На тот момент в Риме сидел так называемый анти-папа Клемент III, года эдак с 1087. А сама базилика была здорово разрушена воинами Матильды Тосканской в том же году, когда они возжаждали Клемента III придавить в тот период его папской карьеры, и попытались взять храм штурмом, как вражескую крепость. А до этого, по тому же поводу, Рим разграбил и поджег Робер Гискар – в 1084 году.




Клемент, родившийся Гилбертом Равеннским, был человеком не только невероятно живучим (он пережил четырех своих соперников!), но и отличался буйным темпераментом. Не зря, всё-таки, его выдвинул император Генрих IV. В общем, сначала он персонально, с мечом в руках, не впустил пилигримов в то, что осталось от базилики, и велел им убираться прочь с их приношениями вместе. А потом, извиняюсь, залез на крышу, и стал швырять камни в этих ревностных христиан, когда они решили хотя бы полежать в распростертом виде перед храмом, в который их не впустили. Учитывая, что Его Святейшеству (или анти-Святейшеству) было на тот момент под 60, можно только позавидовать его энергии.

Впрочем, человеком непосредственных реакций был и старший сын Гискара, Боэмунд Тарентский. Известие о крестовом походе застало его за скучной осадой Амальфи, и он настолько вошел в раж, что не только сам принял крест, а ещё и велел нарезать крестов из своей накидки немалой стоимости. Для всех желающих плаща Боэмунда явно не хватило, потому что его дядюшка, Роджер Сицилийский, с которым Боэмунд Амальфи осаждал, нашел себя, в результате, с настолько поредевшей армией, что из-под стен города ему пришлось уйти.

Вообще, подобный энтузиазм подчеркивает, насколько многим правителям осточертели их рутинные конфликты на сравнительно небольших пространствах их владений, и насколько хорошо папа Урбан это понял. Ведь Боэмунд, собственно, просто бросил всё, за что сражался лет десять. И правильно сделал.

Это была своего рода гонка – кто первым успеет в Константинополь. Боэмунд торопился ради того, чтобы заручиться поддержкой Алексея Комнина, и стать доместиком всех тех территорий, которые крестоносцы собирались завоевать. Ну, проси больше, и получишь то, что хотел. Доместиком Боэмунда не сделали, но он вкрутился на реально важную должность – снабженца армии продовольствием. Остальные торопились успеть переправиться до зимы, а некоторые – и пограбить византийцев (что Боэмунд категорически запретил своим воинам, и, в результате, получал больше - в виде подарков от неограбленных).

Роберт Нормандский опоздал, к своей досаде. Это означало, что зимовать ему придется в Апулии и Колабрии, а подобные ожидания всегда опасны тем, что армии во время них редеют. Но в данном случае, Роберт испытал в Апулии совершенно для него неожиданный и позитивный шок: герцог Роджер Борса принял его как «своего естественного лорда», ведь семья Гискара была родом из Нормандии. И только словами герцог не ограничился, а завалил Роберта и его «благородных компаньонов» подарками и продовольствием. Именно тогда Роберт встретил свою будущую жену, Сибиллу, и начал переговоры о браке. Так что для него зимовка в Апулии оказалась счастливой, и, несомненно, заставила забыть долгие годы домашних проблем в родном домене, которые теперь, в нынешних масштабах, казались такими мелкотравчатыми. Опасная забывчивость, к слову сказать, потому что те проблемы за время отсутствия путешественника никуда не деваются.

Проблема была в том, что армии тогда состояли из более или менее независимых боевых групп, которые, формально, вставали под чьи-то знамена, но фактически были сами ответственны за свое содержание. Так что те, у кого не оказалось в Апулии друзей и родственников, и кого герцог не причислил к «благородным компаньонам», оказались предоставленными сами себе. Грабить население дружественной страны они не могли. Цены в перегруженном городе за постой и продовольствие были за пределами воображения. Так что да, армия таяла, причем не так уж немногим пришлось пришлось продать буквально всё, кроме одежды на себе, чтобы вернуться домой. Роберт Фландрский, к слову, правдами и неправдами переправил свою армию буквально в начале зимы именно поэтому, уж кто знает, за какие деньги моряки дали на переправу своё согласие.

Второй отток из армии Роберта случился уже в марте, когда люди грузились на корабли. Один из кораблей то ли изначально был в состоянии дырявого корыта (денег-то всем судовладельцам хотелось), то ли его просто перегрузили, но он буквально развалился прямо в гавани. Среди ожидающих погрузки началась паника, которую удалось остановить слухом, что у всех вытащенных на берег утопленников каким-то чудом образовался на плече крест. Не удивлюсь, если слух запустил капеллан Роберта, Арнульф – это как раз в его стиле. В общем, худо-бедно погрузиться удалось, и флот отплыл на утро Пасхи, 5 апреля 1097 года, под звуки трумбетов и взмахи платочков пригорюнившихся дам (или чем там тогда взмахивали). Через четыре дня они причалили в двух маленьких портах, в десяти милях от Дураццо (нынешний Дуррес), и потопали по Римской дороге к Константинополю. На месте они были только в конце мая.

Армии Роберта Нормандского и Стефана Блуасского повезло в том, что они избежали беспорядков и скандалов, с которыми столкнулись первые волны крестоносцев (mirrinminttu.diary.ru/p103278722.htm). Система снабжения продовольствием уже работала через палатки за пределами городских стен, и в город крестоносцев впускали только небольшими группами. Но лидеры, Роберт и Стефан, были приняты Алексеем Комнином с невероятной помпой и одарены всем возможным, начиная с денег и заканчивая шелками. Потому что никому из них даже в голову не пришло, что можно не присягнуть императору – ведь они собирались идти через его земли. Счастливый Алексей переправил очередную армию в Азию и перекрестился. С этими «опаздашками» дело было иметь не в пример легче, чем с ордой Петра Отшельника и первой волной прибывших крестоносцев (mirrinminttu.diary.ru/p103020488.htm).

Роберт успел поучаствовать в осаде Никеи, его войско поместили между войсками Роберта Фландрского и Раймунда Тулузского. Для того, чтобы сыграть какую-то решающую роль в падении этого города, Роберт прибыл слишком поздно, но он был в числе тех, кто отправился к императору Алексею с рапортом о победе, и свою долю богатых подарков от него получил. Вообще, общество императора ему понравилось настолько, что он уехал на два дня позже прочих лидеров похода. Историки привычно списывают это на легендарную лень Роберта и его любовь к комфорту, но я бы не исключила, что он был занят какими-то переговорами с императором. В конце концов, он недавно с Алексеем уже общался, и их отношения не омрачались прошлыми конфликтами, а отношения императора с другими лидерами похода очень обострились из-за поведения византийцев при осаде и взятии Никеи.

В любом случае, армия Роберта была вместе с армиями Танкреда и Боэмунда, когда 29 июня (или 1 июля) произошла эпическая битва с недобитым у Никеи султаном Кылыч-Арсланом, когда Роберт, Танкред и Боэмуд сдерживали «железным кулаком» наскоки конницы султана, покуда в тыл туркам не ударил Годфрид, а с фланга – Адемар.
Путь на Антиохию был открыт.

@темы: Robert Curthose, Крестоносцы

---

Роберт Куртгёз - герцог получает второй шанс

Знаменитая проповедь папы Урбана II от 27 ноября 1095 года изменила, несомненно, не только судьбы тысяч людей, но и ход европейской истории. Да и не только европейской, скорее всего. Интересно, что именно в Нормандию Урбан, во время своей агитационной кампании, не поехал. На границе был, это да. И, похоже, полностью был в курсе странной ситуации в отношениях сыновей Завоевателя. Во всяком случае, он направил в Англию своего легата, аббата Джаренто из монастыря Венигна Дижонского. Известно, что папский легат был там на Пасху (13 апреля), а в конце мая – уже в Нормандии, где и оставался всё лето. Предположительно – ведя мирные переговоры, и, определенно, укрепляя герцога Роберта в идее принять крест и отправиться в Святую Землю.



Pope Urban II & Saint Bruno Painting by Francisco de Zurbaran

Не то чтобы тот сопротивлялся или колебался. Напротив, для герцога Роберта Нормандского перспектива участия в крестовом походе стала надеждой выхода из патовой ситуации. Он не был глупцом, и понимал, что в качестве правителя Нормандии не только не преуспел, а довел всё до грани полного развала. Роберт не был плохим человеком и был хорошим воином, но вот правитель из него получился никакой. Да, тут сказывалось и отсутствие тренинга со стороны его отца, и особенности характера самого Роберта, но мало ли в Европе было приятных во всех отношениях правителей, за которых правили их министры! Роберту просто не повезло ещё и в том, что именно в его правление в Нормандии не случилось никого, достаточно авторитетного и искушенного в искусстве политической интриги, чтобы взять на себя роль «серого кардинала».

Со своей стороны, для Вильгельма Руфуса, возможно, стала некоторой неожиданностью скорость, с которой бароны Нормандии отвергли его брата. Эта ситуация стала давить и на него, ведь перебежчики явно ожидали от нового хозяина действий, которых тот никогда и не планировал – полного захвата Нормандии под свою корону (если бы планировал, то осуществил бы этот захват даже не вспотев). Но если посмотреть на всю ситуацию со стороны, то создаётся отчетливое представление, что суть проблемы сводилась к тому, что всем этим воинственным феодалам было нечем заняться.

Сказки о мудрых королях, во времена которых население жило мирно и счастливо – это именно сказки. И короли, и земельная элита того времени были, прежде всего, воинами. Их стилем жизни была война, их отдыхом была охота. Чтобы контролировать таких подданных, нужно было дать им цель. Руфусу было чем занять своих, имея в соседях Уэльс и Шотландию. Генри сплотил вокруг себя пределенное число верных последователей, сражаясь с де Беллемом, который вполне годился, в местных масштабах, на роль Зла. И только Роберту было нечем занять своих. Ну разрушил он несколько замков-бастардов, ну участвовал в каких-то конфликтах, но ничего глобального он своему баронству предложить не сумел.

Отъезд Роберта в крестовый поход давал возможность всем, участвующим в котовасии с Нормандией, выйти из ситуации, не потеряв лица. Теперь дело было, в основном, в том, чтобы вдохновить беспокойных феодалов герцогства отправиться из привычной им песочницы неведомо куда, и в том, чтобы раздобыть денег для экипировки всей этой честной компании. Известно, что текст договора межда Вильгельмом и Робертом составлял секретарь легата, Ги де Флавиньи, но вот самая интересная его часть о том, на сколько именно лет Вильгельм получал в управление Нормандию, озвучивается разными летописцами по-разному. Сам де Флавиньи пишет о трех годах в своей Истории, но он писал её через много лет и событий, и он признанно удивительно неаккуратен с числами и хронологией. Ордерик откуда-то берет уже пять лет, а Роберт де Ториньи и вовсе пишет «пока герцог не вернется из похода».

Как известно, Руфус раздобыл деньги, ободрав церковные реликварии, и став через это вечным врагом церкви, объявившей его безжалостным тираном. Стоны и причитания английской церкви становятся более понятными, если взглянуть на прямо противоположную ситуацию с церковным имуществом на континенте. Там собирающиеся на войну закладывали церкви свои земли, то есть – обогащали её. Вот через эти заклады можно обозначить группу из 50 мужчин и женщин Нормандии, принявших, по примеру Роберта, крест, и отправившихся с ним в Святую Землю. Роберт Нормандский мог быть маловдохновляющим герцогом, но старший сын Вильгельма Завоевателя был достаточно почетной фигурой, чтобы встать в его ряды в походе на чужие земли.

Как ни странно, наименее вдохновленным идеей освобождения Гроба Господня выглядело духовенство Нормандии. Из высокопоставленных епископов, к Роберту присоединились только Одо из Байё, решивший тряхнуть стариной (ему было около 60), да Жильбер, епископ Эврё. Что касается Одо, то он, после английского фиаско, особо не высовывался, и в политике (вернее, её отсутствии) племянника видной роли не играл, но на проповеди в Клермоне присутствовал. В любом случае, оставаться в Нормандии, которая переходила под управление Вильгельма Руфуса, он счел унизительным.

Да и светские лорды, которые последовали за Робертом, к сливкам норманнской знати не принадлежали. В поход отправились старые его друзья, Иво и Альберик Грандмеснили, и недавние враги – Стефан Омальский и Жерар де Гурне. Де Беллемы отправили представителя младшей ветви, Филиппа де Клера. И ещё был никому не известный бедный рыцарь из западной Нормандии, Роджер де Барневилль. Более достойными ранга герцога компаньонами стали его кузен Роберт Фландрский, Стефан Блуасский, и, главное, Алан IV, герцог Бретани, который привел с собой очень ярких представителей бретонской знати. К Роберту также примкнули Ротру дю Перш (будущий Ротру Великий), Юг де Сен-Поль с сыном Ангерраном. Присоединились к крестоносцам и англичане, одним из которых был Вальтер Сен-Валери из Саффолка, с обоими сыновьями. А ещё из Англии под знамена Роберта отправились Вильгельм де Перси и Арнульф де Эдан (тоже 60-летний крупный землевладелец из Оксфордшира и Глостершира, который ещё в завоевании Англии участвовал).

Отсутствие энтузиазма в отношении Роберта именно в Нормандии, где его знали лучше всего, говорит само за себя и рассказывает грусную историю. Но даже на этом фоне поведение Эли де Божанси, из проблемного графства Мэн, выглядит... любопытно, мягко говоря. Сначала он, с громом и треском учтивых речей, принимает крест и присоединяется к Роберту, затем делает удивленное лицо, как бы только что узнав, что Нормандией, в их отсутствие, будет управлять Руфус, и, бия себя латной перчаткой в грудь, заявляет всем присутствующим, что не может бросить Отечество на растерзание гнусному тирану, и что его святой долг – защищать это Отечество, а посему... ах, адьё, мои храбрые друзья. Не знаю, удался ли ещё кому подобный финт с присоединением и отсоединением от обета принятия креста, или Эли остался единственным. Впрочем, кое-кто из мятежного графства к Роберту присоединился.

Знаменосцем Роберта стал Пейн Певерилл, о семье которого принято говорить как о «таинственной семье Певериллов». Кое-кто верит, что у Завоевателя был сын от некой «саксонской леди» по имени Мод, внучки короля Этельреда. Причем, до брака с Матильдой. А потом эта Мод вышла за Ранульфа Певерилла, чей отец был валлийцем по имени то ли Гронви, то ли вообще Вренок (кому интересно, разбирайтесь здесь: www.ancientwalesstudies.org/id50.html).

А в капелланы Роберт взял личность более чем интересную, Арнульфа де Роола, который по карьере был священником (причем учеником Ланфранка), а по характеру – завзятым искателем приключений, и при этом человеком насмешливым до ехидности. В походе Арнульф ухитрился рассориться с Раймундом Тулузским по поводу найденного Питером Бартоломью Святого Копья, в святость и реликварность которого Арнульф не поверил ни на секунду, и это повлияло на его репутацию – в конце концов, сам монах верил в то, что нашел реликвию, верил настолько, что пошел в огонь, чтобы доказать свою правоту. То есть, даже если малый просто помешался от пережитых невзгод, гнать его на испытание огнем было жестоко. Питер прошел испытание, но умер от полученных ожегов, и его смерть осталась на совести Арнульфа. Впрочем, Арнульф плохо усваивал уроки, смысла которых понять был не в состоянии. Он не понял, почему именно Питера сочли правым, хотя он и умер, решил, что имеет дело с темным и дремучим на всю голову народом, и... «обрел» Святой Крест в храме Гроба Господня. Именитые крестоносцы втихаря покрутили пальцами у висков, но поняли, что Арнульфа проще выдвинуть из их рядов, чем задвинуть, и – сделали его патриархом Иерусалима.

В любом случае, будущее и Нормандии, и её герцога теперь выглядели намного более достойно. Возглавив свой отряд крестоносцев и отправляясь воевать, Роберт, наконец, получил свою долю уважения если и не от баронов Нормандии, то, по крайней мере, от равных ему по статусу правителей и прочих уважаемых людей. Более того, в перспективе была возможность делать именно то, что он делать умел, и умел хорошо - воевать. Наверняка на этой стадии никто ещё и не подозревал, что одной из главных особенностей крестовых походов станет именно политика, опять и снова. Что касается Нормандии, то навыки и методы управления Вильгельма Руфуса означали наведение в стране порядка через создание системы действующих органов управления.

@темы: Robert Curthose, Крестоносцы

---

Ветер странствий, говорите?

Получить послание

Почему-то в последнее время начинают казаться привлекательными маршруты "по местам славы норманнов" - Нормандия, Сицилия. И - Япония, Корея, Китай. Проблема - язык, конечно. Но интересно.

---

Отремонтировали...

В Лондоне горит Mandarin Oriental. Причем, в самом поганом месте - в центре, а застройка там тесная. Только-только реновацию закончили. Ну вот как так?((( Жертв, вроде, нет, всех успели эвакуировать. Этажей-то 12, но там сутки около 5000 фунтов стоят, так что вряд ли он битком набит был.

@темы: Англия

---

Кое-что о казуистике

В далеком 2012 году счастливая американская пара из Колорадо, готовящаяся к бракосочетанию, решила заказать на праздник торт. К их огорчению, кондитер, к которому они обратились, от заказа наотрез отказался, сославшись на свои религиозные убеждения. Любой другой торт - без проблем, но не свадебный. Дело в том, что брачующаяся пара выглядела вот так:



Новобрачные оскорбились, подали в суд, и автоматически выиграли - кондитера признали виновным в дискриминации сексуальных меньшинств. Но кондитер оказался мужиком принципиальным, и заявил, что решение суда дискриминирует его по религиозному признаку. Кстати, дядька никогда не брал заказов на торты с алкогольной начинкой и торты к Хэллоуину, и к этому всегда и все относились с пониманием.



Так что сегодня верховный суд вынес решение в пользу кондитера голосами 7:2. Ибо право на религиозные убеждения гражданам США гарантирует Конституция.
_______________

Прежде чем меня торжественно обвинят в гомофобии, спешу не менее торжественно заявить: проблемы сексуальных меньшинств далеки от моей жизни, как созвездие Змееносца. Меня в этой истории восхитил выверт "дискриминация против дискриминации". Очень находчиво.

@темы: "веселая бредь"

---

Роберт Куртгёз - особенности правления

О том, как шла в Нормандии жизнь при Роберте в качестве герцога, есть один любопытный документ, сохранившийся в женском аббатстве св. Троицы в Кане. Аббатство было не абы каким, а основанным самой Матильдой Фландрской, которая была готова пойти против любимого мужа, чтобы обеспечить максимальный комфорт самому любимому своему сыну, Роберту. Казалось бы, сын должен быть взять под особое покровительство аббатство, построенное его самоотверженной матерью. Но нет, судя по документам, имущество монахинь отжимал у них практически любой из лордов Нормандии, кто не испытывал угрызений совести, притесняя женщин, работой которых были молитвы и за их лордские души.



Первым был д’Эврё, отобравший у аббатства семь арпанов (десятин) виноградников, соляные котлы в Экрамвиле, наложивший лапу на 20 ливров годовых, которые аббатство получало из Гасе и Бавана, и не побрезговавший даже двадцатью су в монетах Руана и двумя лошадьми. Какой-то «Ричард, сын Эрлуина» забрал у аббатства два манора, Тассийи и Монтбуен. Эрлуин был мужем матери Завоевателя и отцом епископа Одо и графа Роберта, но я не знаю, откуда там Ричард взялся. Конечно, в герцогстве мог быть и не один высокопоставленный Эрлуин. Камердинер герцога, Вильгельм де Чандос, не постеснялся забрать себе церковную десятину, которую платил аббатству Энувиль. Вильгельм Бивель угнал из поместья аббатства в Обервиле двадцать быков, а Робер де Бонбу это поместье разграбил. В общем числе, в жалобе аббатства перечислены тридцать носителей самых звонких имен Нормандии, включая Роберта де Мовбрея, Ричарда де Курси, Вильгельма Бертрана, и даже графа Генри, который аннексировал у аббатства рабочих, и заставил их работать на укреплениях замков Котантена.

Что характерно, никто из грабителей не был наказан, и никого даже не заставили вернуть награбленное или выплатить какую-то компенсацию. И это неудивительно, потому что при Роберте суды в Нормандии, похоже, не функционировали вообще. Сохранилось буквально несколько упоминаний герцогской канцелярии, что то и сё требовало бы заседания герцогского суда, но ни одного решения ни по одному заявлению просто нет. Так что нельзя сказать, что документы просто не дошли до наших дней, уж очень систематично петиции оставались без ответа. Да и сама канцелярия, похоже, при Роберте существовать существовала, но не работала – все распоряжения того периода изданы локальными органами управления, а не канцелярией герцога. Система была реанимирована только Вильгельмом Руфусом, когда Роберт сдал тому Нормандию под управление.

И, тем не менее, именно Вильгельм Руфус и Фламбард остались в церковных анналах притеснителями церкви и страшными тиранами, но не Роберт, в чье правление церкви систематически грабили. Угадайте, почему? Как писал в начале XX века историк Дэвис, грехи Роберта перед церковью были грехами слабости, а не умысла, тогда как Руфус и его казначейство систематически ревизионировали церковные должности, направляя доходы от освободившихся бенефиций в королевскую казну. И, опять же, посмели посягнуть на пресловутые реликварии. А вот Роберт всегда имел с духовными лордами герцогства самые сердечные отношения. Он всегда соглашался с выбором, который делали в плане епископских назначений церковники, и те видели своего герцога человеком честным и справедливым.

Всё это невольно заставляет признать, что люди, всё-таки, ни на йоту не изменились за последние 900 лет. Каждый хочет справедливости для себя, и каждый вскидывается против системы, обеспечивающей какой-то уровень справедливости для всех. И один жест доброй воли, вовремя сделанный во время кризиса, может полностью заставить забыть все те несправедливости, которые к этому кризису и привели.

Например, когда Роберту понадобилась помощь Филиппа Французского, он отдал королю Франции манор Жизор, принадлежавший аббатству св. Марии в Руане. Архиепископ Руана, Вильгельм Бон Ам, обозлился, и наложил интердикт на всю провинцию. Монахи Фекана пожаловались на своеволие архиепископа в Рим, и папа лишил архиепископа паллиума за превышение власти. И тогда в ситуацию вмешивается Роберт, своей властью возвращающий паллиум архиепископу «хотя бы временно», о чем пишет папе, уверяя, что сделал то, что сделал не из неуважения к решению Его Святейшества, а только используя власть, доставшуюся ему от предков, во имя государственного блага. Аплодисменты.

Когда Роберт вернулся в декабре 1091 года в Нормандию, он, по словам Дэвиса, свято соблюдал договор, заключенный с братом. Но Дэвис приводит единственное доказательство этого блюдения – то, что Роберт согласился расстаться с аббатом Бека Ансельмом, которого Хью Честерский вытащил в Англию на должность архиепископа Кентерберийского. Не смотря на всю ту боль, которое это решение причинило герцогу. Откуда известно про терзания Роберта по поводу потери Ансельма? Из письма самого Ансельма приору Бека: «By the grace of God, our lord the prince of the Normans has sent me a most kindly letter asking pardon if his love of me and his sorrow at my loss have caused him to think or say of me anything unseemly because of my election to the archiepiscopate. In the same letter he has graciously sought my counsel concerning the appointment of an abbot for you, and has promised to accept it gladly not only in this matter but in other things as well». Всё таки надо признать, что пусть управление Роберта и сводилось только к умению говорить приятные вещи тем, кто хотел их услышать, делал он это качественно.

Почему именно Роберт решил снова рассориться с братом, есть только очень неясный пассаж Генри Хантингдонского о том, что Роберт был очень зол на Руфуса за нарушение какого-то договора: «and there came messengers to him out of Normandy, from his brother Robert, and they said that his brother renounced all peace and compact if the king would not perform all that they had stipulated in the treaty; moreover they called him perjured and faithless unless he would perform the conditions, or would go to the place where the treaty had been concluded and sworn to, and there clear himself».

Дэвис считает, что речь идет о договоре между Вильгельмом и Робертом. Я же уверена, что камнем преткновения стал довор с шотландцами, которого добился лично Роберт, а Вильгельм не собирался его соблюдать. О действиях обеих сторон в течение 1093-1095гг я тоже уже писала подробно, так что детали опускаю. Интересно, в основном, только то, что братья явно избегали прямой конфронтации. Даже Генри, которому для того, чтобы примкнуть к Вильгельму, надо было пробиться через расположение Роберта. Генри предпочел отплыть в Англию.

@темы: Robert Curthose

---

Другие тесты и гадания от Шувани

@темы: "нетягостная бредь"

---

Роберт Куртгёз - правитель

Поскольку о шотландской кампании 1091 года я писала достаточно, повторяться не буду. Добавлю только, что Генри Хантингдонский намекает, что герцог Роберт покинул Англию в декабре этого года в состоянии крайне недовольном. Он считал, что Вильгельм Руфус должен был отправиться с ним в Нормандию, чтобы продолжить там начатое - укрепление авторитета Роберта в его домене. Но у Руфуса на уме было быстрое укрепление севера и подготовка к следующему витку враждебности с Шотландией, так как соблюдать условия договора, который Роберт заключил с Малькольмом, он, конечно, не собирался, как не ожидал приличного поведения и от Малькольма.



Довольно легко представить, как доминировал над местностью Брионнский замок во времена своей силы


В этом эпизоде, пожалуй, хорошо заметна разница менталитета братьев. Роберт излишне доверял торжественному формализму. В его мире то, что было договорено между благородными рыцарями, и подписано рядом со знаком креста, должно быть и выполнено дословно и буквально. Руфус, в свою очередь, прагматично руководствовался интересами королевства, и видел ситуацию более панорамно. Он знал, что человеческая натура и стиль руководства не меняются. Если Малькольм годами разорял север Англии, не смотря на многократные договоры и клятвы, то несколько переданных ему городов эту привычку не только не изменят, но даже дадут базу для ещё более агрессивной политики.

Соответственно, никаких уступок по договору, заключенному в критических условиях, он делать не собирался. Интересно, знал ли о планах Руфуса Роберт уже на момент своего отъезда. Или Вильгельм и здесь принял во внимание особенности старшего брата, и не стал утомлять его уроками практичности.

В любом случае, Роберт вернулся в Нормандию, где законодательные предпосылки для укрепления его власти уже существовали, но для того, чтобы они заработали, нужно было совершить некоторые практические действия. Только вот за четыре года правления он привык (и приучил этим к такой манере правления своих советников) плыть по течению.

Никакого плана развития герцогства у него явно не было, ведь понадобилось вмешательство брата, чтобы он хотя бы на уровне теории вспомнил о том, что укреплять герцогскую власть среди подданных нужно. Пожалуй, единственное, что в политическом плане вызывало у него эмоции, было поведение графства Мэн, которое формально принадлежало ему, а практически бунтовало против норманнов с самого начала, и тянулось к анжуйцам. У Роберта де Ториньи есть довольно неясный пассаж, который можно истрактовать так, что Роберт в первый год правления ходил на Мэн для подавления восстания, последовавшего за смертью Завоевателя. Но дальнейший текст хроник открывает, что в 1090-м Мэн Роберту не подчинялся вообще, так что если герцог и пытался что-то там сделать, то совершенно безуспешно.

Известно, что в 1088 году, вернувшийся из Англии епископ Одо потащил племянника в Ле-Манс принимать оммаж, хотя военной экспедицией это назвать нельзя. Под твердой рукой епископа Хёля, верного друга Завоевателя, именно Ле-Манс был Роберту верен.

Вообще, борьба за графскую корону Мэна сама по себе заслуживает хотя бы перечисления вовлеченных в нее лиц. Именно в интересующий нас период, там мутило воду семейство д’Эсте. Граф Луниджаны и Милана, синьор Ровиго, Альберто Аццо II, был женат вторым браком на дочке графа Мэна Герберта I. От неё у Альберто Аццо было два сына, Уго и Фульк. В 1077 году, д’Эсте испросил и получил у императора Священной Римской империи Генриха IV подтверждение этим сыновьям права на наследственное владение, то есть графство Мэн (помимо прочего).

Со своей стороны, другая дочь Герберта I была замужем за сыном Завоевателя, Робертом. Везде говорят, что обручена, чтобы не пугать современного читателя детскими браками, но замужество это было, и не что иное. Единственное отличие детского замужества от взрослого было в том, что по достижению совершеннолетия стороны подтверждали, что готовы идти по брачному пути и дальше. Здравый шаг, потому что иногда обнаруживалось, что либо слишком расторопные родители ухитрялись отдать руку дочери нескольким претендентам, или дочка сама, в тайне от всех, брала свою судьбу в свои руки, и тайно выходила замуж за кого-то, ей приглянувшегося. Ведь не подтвержденный физической близостью брак был браком формальным, который расторгнуть было можно при определенных условиях.

Таким образом, на графскую корону Мэна претендовали Уго сын Альберто Аццо, и Роберт, сын Завоевателя. Опять же, формально, Уго был сыном старшей из сестер. Зато родной сын Герберта I, законный наследник, вынужденный из графства бежить, признал себя вассалом Завоевателя, которого и назначил свои преемником. Зато Роберт и его малолетняя супруга свой брак подтвердить, похоже, не успели. Короче говоря, ситуация сложилась классическая: прав тот, за кого выступят сильные графства. А сильные графства были душой и сердцем за Фулька IV Анжуйского, который и подсунул им этого Уго с его правами.

Правда, тут было два «но». Во-первых, сам Уго, который элиту графства не впечатлил. Основным его капиталом была родословная, да жена Эрия, дочь самого герцога Апулии, Калабрии и Сицилии, великого Робера Жискара. Увы и ах, очень похоже, что Жискар просто очень хотел пристроить шесть своих дочерей в хорошие руки, потому что Уго был человеком мягким и домашним (на языке того времени – глупым и немужественным), а Эрия, как и прочие дочери Жискара, обладала характером деловым и огненным. Только вот добрые жители Мэна этой огненности не оценили, и сделали вывод, что их призванный граф просто не может держать свою женушку в границах. Фактически, Уго просто был неконфликтным человеком, и сбагрил впоследствии все свои права на турбулентное графство кузену.

Во-вторых епископ Ле-Манса продолжал настойчиво продавливать права герцогов Нормандии. Эли де Божанси, приходившийся Уго кузеном, подумал, что проблему можно решить, изолировав епископа в заключение (причем, стражники присутствовали в камере постоянно), но тут уж встала на дыбы церковь. Не допустить к епископу священника Эли не мог, так что он выбрал из предложенных самого, по его мнению, убогого и безграмотного, чтобы он не мог говорить на латыни, которой не знали стражи. Тем не менее, очень похоже, что Эли просто обманули, и двум священникам не нужно было говорить на латыни (или вообще говорить вслух), чтобы епископ смог передать на волю приказ. В результате, все церкви графства плотно закрыли двери, а колокола перестали звонить. Тут уже возмутились жители графства. Епископа пришлось выпустить. Хёль немедленно поехал в Руан, но не встретил там понимания. Роберту, которого с одной стороны донимал де Варренн и вассалы-перебежчики, а с другой – восстание в самом Руане, было не до графства Мэн.

И тогда Хёль обратился к Руфусу. Собственно, он вернулся на свое место только тогда, когда Руфус вытащил Роберта в Ле-Манс, и стал наводить там порядок. Потому что чисто физически возвращаться было некуда – предприимчивый Эли де Божанси разместил своего кузена Уго в епископском дворце. Так что в Ле-Манс Хёль вернулся только вместе с сыновьями Завоевателя.
Но до этого счастливого момента, случилось нечто, хорошо характеризующее герцога Роберта как человека и правителя. Вот представьте – вам (герцогу) уже годы систематически отравляет жизнь некий тип (Фульк Анжуйский), отнимая у вас вашу собственность (графство Мэн), и этим её портя (дела там с этой правительственной чехардой пришли в упадок). И вот этот тип является к вам, и предлагает сделку. Он признается, что до полусмерти влюблен в одну деву (Бертраду де Монфор), но деву сторожит опекун, который является вашим вассалом (д’Эврё). И вот если вы сможете уговорить своего вассала отдать опекаемую в лапы многократно женатого прохиндея, то он, прохиндей, клянется в знак благодарности хранить ваше графство для вас в образцовом порядке. Как бы вы ответили? Я знаю, как ответила бы я – крепким пинком. Но герцог Роберт кинулся договариваться с д’Эврё, который не согласился передать Бертраду Фульку до тех пор, пока Роберт не насыпал ему богатых концессий. За свой герцогский счет, заметьте.

Результат был ожидаемым. Около года всё было действительно спокойно, но вскоре Фульк вернулся к прежним козням, а Роберт получил свое графство из рук младшего братика, который явился в Нормандию как бы Роберта наказывать за вмешательство в английские дела. А угодил на роль помощника, советника, воеводы и наставника. В этой истории утешает только то, что Бертрада наставила Фульку рога перед всем христианским миром, и стала французской королевой. Дело житейское, конечно, но Фульк-то был славен тем, что это он бросал жен, а не жены его. Ну, Бертрада славно отомстила за всех. Что характерно, Робертовы злоключения вовсе не говорят о том, что он был глуп. Просто он был хорошим рыцарем, но никаким герцогом. Бывает.

Там, где нужно было показать храбрость и щедрость, Роберт блистал. Он взял сильно укрепленный замок Бриенн наскоком, буквально между тремя часами дня и закатом – и тут же подарил его Роджеру де Бьюмонту, потому что перед этим он отдал замок Иври, где де Бьюмонт был комендантом, Вильгельму де Бретейлю. При этом, Роберт был вполне способен прервать военную кампанию, если та лишала его возможность «спать под крышей», то есть с удобствами. Ему просто очень быстро надоедало бить в одну точку, даже в своих интересах. Мальчик-праздник упорно оставался мальчиком-праздником и в сороковник. Потому что это была та роль, которой его основательно научил папочка, не допускающий наследника до трудных, нудных и потных будней повседневного управления. Очевидно, из любви к сыну.

Ордерик считает основной причиной проблем правления Роберта то, что тот отпустил де Беллема в 1089 году на свободу. Но де Беллем был слишком мощной личностью, в которой блестящие таланты сочетались с чисто сатанинским изуверством, и всё это было приправлено изощренным коварством и оформлено в приятную упаковку. К тому же, отношение де Беллема к Роберту нельзя было назвать враждебным. Да, он своего герцога в грош не ставил, но всё-таки в критические моменты выступал на его стороне, как, например, в Руане. И в результате, Роберт зачастую выступал союзником де Беллема в феодальных войнах де Беллема, которые его совершенно не касались, не замечая, что выступает при этом в роли вассала у своего вассала. В то же время, он и пальцем не пошевелил в пользу де Бретейля, которому, в результате, помог король Франции. И в конфликт д’Эврё с лордом Конша он не вмешался ни словом, ни делом. Хотя и в одном, и в другом случае решительное вмешательство правителя было обязанностью правителя.

@темы: Robert Curthose

---

Возможно, шанс для спинострадальцев

Как ни странно, никогда в жизни об этом приспособлении не слышала, вчера впервые прочла здесь: melon-panda.livejournal.com/724709.html

Это вообще потрясающе информативный блог, у хозяйки которого которого есть ещё и интернет-магазин. Я там заказывала на пробу крем, пришел быстро, и цены вменяемые.

Перепосты теперь в жж, кажется, невозможны, так что я для затравки помещу цитату и одну картинку, а в самомй статье по ссылке материала гораздо больше, переходите туда читать.

Суть в следующем: "...по мнению японцев, попа отвечает в женском организме практически за все. И желательно держать ее в узде. Таз - по-японски "коцубан" - тонкий, извините за каламбур, инструмент, к тому же у женщин подверженный нежелательным изменениям из-за сидячей работы, изменения центра тяжести в результате беременности, смещения при родах. Если он пошел погулять и не вернулся вовремя в правильное положение - жди разнообразных проблем: от отеков, внезапного исчезновения талии и отложения жира на поясе до нарушения былой симметрии на всем теле и даже на лице".

@темы: Дамский вопрос, истории о медицине

---

Роберт Куртгёз - союзник

Чрезвычайно интересно в истории ответного «визита» Вильгельма Руфуса в Нормандию то, как вел себя Филипп Французский, которой был оверлордом Нормандии. Этот факт никогда не останавливал герцогов Нормандии от враждебных действий в сторону Франции, и у Роберта тоже были какие-то стычки с французами в районе апреля 1089 года, в Верноне. Но это не помешело ему попросить и получить у Филиппа помощь в конце года, когда они вместе осадили замок Ла-Ферте-ан-Бре. А Филиппу его оверлордство над Нормандией не помешало принять деньги от Руфуса, и удалиться из-под осажденного замка. А потом у Роберта рвануло в Руане.



Филипп I Французский с Бертой, Луи и Констанс

О сути проблемы и о ходе событий я уже писала, упомяну здесь только имена тех, кто, кроме братца Генри, пришел на помощь герцогу. Ими снова были Роберт де Беллем, Вильгельм де Бретейль, Вильгельм д’Эврё и Жильбер Л’Эгль. Самому герцогу Роберта покрасоваться военными доблестями не дали – просто вывезли его, от греха, подальше за город. Кстати, очень разумный ход. Герцог не должен был участвовать в истреблении собственных подданных, причем речь ведь шла не о какой-то бесправной мелочи, а о самых богатых торговцах герцогства. К слову, зря на Руфуса пытались повесить ответственность за это восстание, по-моему.

Ведь в Руане бузили торговцы и горожане, пытаясь на своем уровне решить, хотят ли они единой Нормандии под рукой победоносного Руфуса, или, всё-таки, будут поддерживать своего герцога. Для торговцев и горожан, персона того или иного правителя имела значение только в том смысле, помогает или препятствует его политика развитию торговли. Очевидно, на тот момент многим показалось, что под правлением Руфуса их рынки расширятся, тогда как вялая реакция их собственного герцога обещала только поборы и внутренние беспорядки.

Относительные внутренних беспорядков добрые горожане Руана были правы. Конечно, искать какой-то смысл и честь в сварах феодалов в принципе не стоит – через пару месяцев после Руана д’Эврё уже напал на де Конша, а де Варренн, действующий в Нормандии от лица Руфуса, поддержал де Конша, послав ему на помощь Стефана Омальского (того самого, в чью пользу через пять лет будут строить заговор уже против Руфуса), и Жерара де Гурне, чей замок осаждали раньше герцог Роберт и король Франции. А сам герцог Роберт почему-то счел момент подходящим, чтобы осадить один из замков своего союзника, Роберта де Беллема. В результате, без всяких показательно-массовых вторжений, в 1090-м году Руфус контролировал весь левый берег Сены, что не могло не обеспокоить Филиппа Французского.

Именно поэтому Филипп охотно откликнулся на просьбу Роберта выступить посредником в мирных переговорах. Вообще-то, положение Роберта было совершенно безнадежным. Те из его баронов, кто не побежал к Руфусу, просто закрылись в собственных замках и притихли. Уж чем можно было объяснить их поведение – я не знаю. Оба брата были хорошими воинами. Роберт, судя по всему, имел куда как менее своенравный характер, чем Вильгельм, то есть с ним было поладить куда как проще. И все же, лорды Роберта помчались к Руфусу, хотя тот их, в общем-то, и не звал, он уже обеспечил себе свободный проход по Нормандии. Принимать принимал, конечно, и подарки дорогие делал, но как-то мобилизовать против брата не пытался. В общем, если бы Руфус имел фантазию короновать себя и герцогской короной, в тот момент он смог бы это сделать легко. Только он этой короны не хотел.

Дело в том, что Вильгельм Руфус был по натуре прагматиком. Из всех сыновей Завоевателя, он больше других имел возможность изучить на практике искусство управления. А эффективно управлять, не понимая причинно-следственных связей, невозможно. Столкнувшись с маштабным заговором баронов в первый год своего правления, Руфус наверняка задумался о причинах, и понял их. Поэтому он и не стал карать заговорщиков, хотя они и планировали его убийство. Главной причиной вылившейся в заговор паники баронов была система двойного управления их владениями. В Нормандии, они подчинялись Роберту. В Англии – Вильгельму. Причем, получалось так, что принося вассальную клятву одному, они как бы предавали другого, давая этим повод к конфискации своих владений обойденным их верностью правителем.

Мирный договор, заключенный между братьями в Нормандии, положил этому конец. Явно тяготеющие к Вильгельму бароны теперь официально подчинялись ему и в нормандских владениях. И все, участвовавшие на обеих сторонах в конфликте, получили амнистию. Также был решен второй критический вопрос – о наследственности власти. Не говоря о том, что сам факт договора и последовавшая за ним военная прогулка Роберта и Вильгельма подрезали крылья всем подковерным интригам феодалов, которым была бы на руку вражда между правителями, которая дала бы им больше автономии от центральной власти.

И да, не последнюю роль сыграло то, что договор был заключен с позиции силы Вильгельма в Нормандии. Во-первых, именно силу тогда бароны уважали. Во-вторых, Вильгельм отлично продемонстрировал, что на Францию с её оверлордством у Нормандии надежды нет – он несколько раз феерически перекупал поддержку Филлиппа в самые критические для Роберта моменты. В третьих, ни для кого не осталось непонятным, что если бы Руфус захотел свергнуть Роберта в 1090-91гг, он бы это сделал не запыхавшись. Но поскольку он этого не сделал, то и интриговать в эту сторону с обозримом будущем было бесполезно. Если бы братья просто подписали договор и разъехались по своим углам, можно было бы предположить, что договор не стоит той бумаги, на которой он написан. Но Руфус показательно остался помогать Роберту в Нормандии, и затем, не менее показательно, продолжил дружбу уже на английской территории. Не без того, конечно, что при постоянном присутствии Руфуса возле Роберта, наиболее вредоносные советники герцога Нормандии были вынуждены убраться со сцены.

Что касается остальных, то Роберт и Вильгельм очень четко ограничили для вассалов Роберта, что им можно, а что нельзя делать. Братья собрали 18 июля 1091 года большой совет в Кане, на котором присутствовали все епископы и светские бароны. На этом совете было категорически запрещено стоительство укрепленных замков-«бастардов» (adulterine castles), то есть без ведома и разрешения герцога. Были также подтверждены права герцога держить свои гарнизоны в замках вассалов, и брать заложников их хорошего поведения. И в довершение ко всему, баронам наложили жесткие ограничения на ведение столь любимых ими приватных войн друг с другом. Как видите, братья решили извлечь урок из ситуации, случившейся после смерти Завоевателя. И можно даже не сомневаться, что стоял за наведением порядка именно Вильгельм Руфус.

Увы, в этой идеальной схеме третий брат, Генри, оказался тем, против кого Роберт и Вильгельм в первую очередь продемонстрировали свой союз. Не то чтобы они хотели сжить его со свету. Если бы хотели, то смогли бы без всяких проблем. Просто здесь сыграла свою роль логика того времени – сильный съедает владения слабого. А тут ещё и по возрасту, и по воспитанию Генри был очень далек от старших братьев, и не был с ними в дружеских отношениях. От Вильгельма он требовал земель, принадлежавших его матери, которые давно уже были отданы Фиц-Хаймо, с которого в том регионе толку было больше. Роберту он дал денег только за земли. Кстати, тут ещё вопрос, были эти земли залогом, или Роберт действительно их продал. Потому что «продал» часто употребляется и по отношению к самой Нормандии, которую Роберт передал Вильгельму, когда собрался в крестовый поход. Предполагаю, что они просто были даны в управление Генри, чтобы доходы с них компенсировали сумму займа, иначе становится непонятно, почему Роберт вдруг стал их отбирать. Не исключено также, что осада Генри была средством добавить этого стоявшего особняком брата к новому союзу, ведь он действительно присоединился к Вильгельму и Роберту в их походе против Малькольма Шотландского.

Я пока могу только догадываться, почему Вильгельм Завоеватель оставил младшему сыну только деньги, но не землю, которую тот смог бы назвать своей. То ли он действительно считал, что ученый младшенький поступит на административную службу к одному из братьев, и через службу будет пожалован землями. То ли было решено, что Генри женится на дочери короля Малькольма, которая воспитывалась в Англии, и получит через этот брак земли в Шотландии. В этом мы попробуем разобраться, изучая биографию Генри. А пока сыновья Завоевателя отправились в осеннюю Англию, чтобы сразиться с разрезвившимся Малькольмом.

@темы: Robert Curthose

---

Смеялась всю дорогу с работы

Известия о смерти "Бабетты"-Бабченко оказались преждевременными. Оказывается, доблестные службы украинской безопасности предотвратили убийство Бабетты, объявив его убитым. Вроде, заплатили за убийство этого клоуна аж 40 000 евро какому-то несознательному гражданину. Дальше не читала.

Первая мысль - "даже помереть пристойно не смог", ведь его многие со скрипом, но пожалели. Шестерых детей вспомнили. Вторая мысль - "да хорошо, что жив". Потому что этот фарс свел на нет всю возможную кампанию против России - а ведь уже завели после 13 часов волынку "хайлилайкли". Теперь не получится, трагедия обернулась фарсом.

Первая и, хайлилайкли, последняя положительная эмоция, связанная с Бабченко "Спасибо, что живой", блин

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Злободневность

Вот вместо эпитафии, если кому захочется слезу уронить "на смерть активиста":

---

Роберт Куртгёз - герцог

При вступлении в права наследства, Роберт не встретил никакой оппозиции. И первым делом он занялся тем, что любил больше всего: причинением добра, а именно раздачей многочисленных даров церквям и монастырям, и амнистированием заключенных. Конечно, пока он просто выполнял распоряжение отца, но это не уменьшало чувства удовлетворения от происходящего. Ну и не без того, что корона герцога Нормандии смотрелась на челе 34-х летнего (если не больше) первенца Завоевателя гораздо более уместно, чем шлем странствующего рыцаря. Тем более, что и графство Мэн, наконец, не могло протестовать против его власти.



Что касается лордов Нормандии, то их поведение после смерти Вильгельма Завоевателя было гораздо красноречивее их клятв верности этому герцогу и королю. Когда Роберт де Беллем получил известие о болезни короля, он поспешил ко двору, но известие о смерти Вильгельма застало его в Брионне. Тогда он развернул коня и кинулся в Алансон, где застал врасплох королевский гарнизон, выкинул его прочь из крепости, и поставил туда своих людей. Такой же финт он учудил в Беллеме и других своих замках. У Завоевателя была привычка держать баронов под контролем, располагая в их крепостях королевские гарнизоны, подчиняющиеся только ему, но теперь многие увидели шанс получить гораздо большую независимость от центральной власти. Вильгельм де Бретейль, Вильгельм д’Эврё, Ральф де Тёни, лорд Конша, и многие другие сделали то же самое – изгнали королевские гарнизоны из своих владений. Ну а потом сосредоточились на том, что бароны всей Европы любили больше всего – на отбирании земель у более слабых соседей. В общем, в Нормандии начались смутные времена, хотя Роберт об этом ещё не подозревал.

А не подозревал потому, что вместо того, чтобы энергично заняться подтверждением своей власти, Роберт сосредоточился на привычной для него церемониальной составляющей. И его бароны прекрасно предвидели, что так и будет, ведь они знали Роберта чуть больше, чем просто хорошо. Надо, правда, признать, что лордами Нормандии двигали не только жадность и стремление к максимальной независимости от герцогской администрации. Ими двигала ещё и неуверенность.

Да, Завоеватель держал их в кулаке, но это было достаточно привычной ситуацией. В конце концов, своим лордам он дал многое – как то обширные владения в завоеванной Англии. Но вот ситуация, когда часть их земель попала под юрисдикцию короля Англии, а другая – герцога Нормандии, была для них новой и неудобной. Тем более, что юрисдикция была реально разной.

В Англии, Завоеватель выбрал политику интеграции культуры и обычаев норманнов в уже существующую и работающую систему англосаксонской культуры и администрации. С постепенной модернизацией особо одиозных для одиннадцатого века приемов англосаксонского управления под руководством норманнов, но достаточно осторожно. Он понимал, что 7 тысяч норманнов физически не смогут перестроить под себя целый остров, населенный потенциально враждебным им населением. К слову сказать, в будущем Генри V попробовал ту же политику в тогда уже французской Нормандии. Вплоть до плана переселия туда некоторого количества англичан. Но времени у него не хватило.
Вильгельм Руфус был, очевидно, чрезвычайно похож по менталитету на своего отца, и разделял его взгляды на перспективы Англии как уникального сплава двух культур и систем. В конце концов, те долгие годы, которые Роберт потерял на фрондирование, Руфус провел вместе с отцом, наблюдая и усваивая, как тот действует, и почему он действует именно так.

Но для крупных лордов, имеющих очень большие владения по обе стороны канала, ситуация с двумя системами и двумя такими разными правителями оказалась слишком сложной. Как показало развитие событий, ничего невозможного в этом не было, но людям свойственно искать простые решения для сложных ситуаций. И решением баронов было вернуть Англию и Нормандию под единое руководство, но с той существенной разницей, что Англия стала бы просто завоеванной колонией норманнов.
Естественно, этим единым руководством должен был стать, по их мнению, Роберт. Во-первых, потому, что Роберт совершенно не имел опыта управления, нигде. То есть, его управление могло функционировать только в полной зависимости от решений совета, и именно так, как того требовали интересы ведущих лордов его герцогства. Во-вторых, Роберт был старшим сыном Завоевателя. Ну и в-третьих, по своему характеру он был человеком любезным, любящим делать приятное, и воспринимающим свое окружение скорее товарищами по оружию, чем подчиненными.

Для Руфуса, практически копии своего папеньки по авторитарности, хватке и эффективности, в этой схеме места просто не было. Поэтому возник заговор, имеющий целью перевернуть всё с ног на голову в Англии, и убить английского короля.
Собственно, у Руфуса не получилось бы стать королем с такой убийственной для оппозиционеров скоростью и эффективностью, если бы не прозорливость Завоевателя. Вполне очевидно, что он в Нормандии и Ланфранк в Англии не просто наблюдали за деятельностью баронов из окружения Роберта, но и прекрасно понимали суть проблемы. Именно поэтому Завоеватель отправил Руфуса в Англию сразу, как только понял, что болезнь его смертельна, и счет идет на дни. Хаос, последовавший в Нормандии за смертью Вильгельма Завоевателя, говорит, в свою очередь, о том, что от публики состояние короля тщательно скрывалось. Всё это дало необходимую Вильгельму Руфусу фору для успешной коронации без всякой оппозиции.

О том, как именно проходило востание баронов в Англии, я писала уже подробно. Поэтому сейчас мне хотелось бы сосредоточиться именно на действиях Роберта, в чьих интересах бароны, по их словам, действовали, но который отреагировал на эти действия удивительно вяло, что нанесло непоправимый ущерб его репутации лидера.

Для начала, реакция Роберта на известие о том, что его брат короновался в Англии по распоряжению отца, не известна. Гильом Жюмьежский, хронист из Нормандии, писал, что Роберт поклялся всеми ангелами Бога, что Англия должна была ждать его, хоть он и находился в далекой Александрии («Per angelos Dei, si ego essem in Alexandria, expectarent me Angli, nee ante adventum meum regem sibi facere auderent»). Этот монолог, конечно, вымышлен, но посыл понятен. Тем не менее, в реальности Роберт не отреагировал на коронацию Вильгельма Руфуса решительно никак. До такой степени, что Одо поставил его перед фактом существования заговора, когда бунт баронов в Англии уже начался. И тогда он, по своему обыкновению, просто одобрил проект.

Тем не менее, именно на долю Роберта выпала подготовка флота и армии «для второго завоевания Англии», как мятежные бароны назвали свой проект. И тут новоиспеченный герцог Нормандский вдруг обнаружил, что доставшиеся ему от отца ресурсы вовсе не бездонны. Шокированный этим открытием, он обратился к младшему брату, Генри, который, не имея земельных владений, занимался приумножение полученного от отца наследства в звонкой монете. Только вот Генри, который, в отличие от Роберта, прекрасно разбирался в финансовых делах, не согласился ни дать, ни занять деньги. Но дал понять, что может купить у герцога Нормандии земельных владений на сумму 3000 ливров. Обрадованный Роберт согласился продать Котантен, Авранш, Мон-Сен-Мишель, а заодно и все нормандские владения Хью Честерского.

К большому удивлению мятежных баронов, Вильгельм Руфус обошел их по всем фронтам. Во-первых, он просто-напросто обратился к англосаксонскому населению своего королевства, и его обращение услышали. Ведь речь шла вовсе не о защите какого-то там короля-норманна. Речь шла об их собственной независимости, и это было понятно всем англосаксам. Во-вторых, баронов почему-то застало врасплох абсолютно логичное решение Руфуса послать в пролив патрульные корабли. Таким образом, авангард герцогского флота был перехвачен и утоплен, а наземные силы мятежных баронов – частично уничтожены, а по большей части локализированы и обезврежены. И тут наступило в-третьих. Руфус почему-то не поторопился нажить себе смертельных врагов, физически истребив попавших к нему в плен бунтовщиков или хотя бы отобрав у них земли. Кажется, от человека его темперамента ожидали именно этого. Но темперамент темпераментом, а ума Руфусу было не занимать. Тем более, с такими менторами как Ланфранк и сам Завоеватель. Так что он просто деликатно настучал заговорщикам по головам, и отпустил с напутствием идти и больше не грешить против него. А самых непутевых отправил через пролив к брату.

Можно только вообразить, какие мучения испытал братец Генри, узнав, что поставил не на того родственничка. Роберта и его окружение он знал достаточно, чтобы понять: он только что лишился и 3000 ливров, и пожалованных ему земель. И, по всей видимости, подорвался к Руфусу, где у него действительно было право на земли, находившиеся во владении их матери. По всей видимости – это потому, что Уильям из Малмсбери этот визит отрицает, а Ордерик утверждает, что Генри наверняка был в Англии после подавления баронского заговора, потому что выступил свидетелем в королевском распоряжении в пользу церкви Сент-Эндрю, которая пострадала во время осады Рочестера.
В любом случае, осенью граф Генри совершенно точно был помещен Робертом в заключение. Ордерик пишет, что Генри сторожил епископ Одо в Байё, а Уильям Малмсберийский и Роберт де Ториньи – что где-то в Руане. Весной, через полгода, Генри был отпущен восвояси. Ордерик также упоминает, что из Англии Генри вернулся в компании Роберта де Беллема, и именно поэтому его брат-герцог запаниковал. Учитывая репутацию де Беллема (быть верным только собственной выгоде), у герцога Роберта были все основания полагать, что тот заключил военный союз с Руфусом.

Но вообще-то вскоре у Роберта появилось ещё больше оснований для разочарования в «товарищах по оружию». То, что Руфус явится в Нормандию с ответным военным «визитом», сомнению не подлежало, этого требовал кодекс чести правителя, на которого было совершено нападение. Короля играет свита – в том смысле, что ни Вильгельм, ни Роберт не могли вести себя совершенно независимо, махнув рукой на претензии и чаяния окружающих их баронов. Роберт не мог показать кукиш дядюшке Одо, который объявил ему, что «мы тут делаем тебя королем Англии, пришли-ка войско». Руфус не мог не ответить вторжением на вторжение, потому что в противном случае его бароны потеряли бы все свои владения в Нормандии, и угадайте, сколько часов бы он прожил после принятия неправильного решения. Не говоря уж о принятом коде поведения оскорбленного правителя.

В случае с Вильгельмом Руфусом и Робертом Нормандским, приправой к обычным дипломатическим маневрам было то, что они были братьями, не питавшими друг к другу неприязни. И то, что самые крупные подданные одного были зачастую подданными и другого. Всё, что Руфус мог сделать – это обеспечить себе бескровное продвижение в Нормандии, купив лояльность тамошних владельцев замков. Всё, что мог сделать Роберт – это обставить предстоящую процедуру братания с подобающим герцогу достоинством. Вполне возможно, для Роберта стало шоком, насколько приветливо его бароны распахивали свои замки навстречу королю Англии. Скорее всего – стало. Но он неплохо справился, собственно.

@темы: Robert Curthose