Несмотря на общий пардон, объявленный Генри VII ещё до коронации, жизнь тех, кто принимал слишком живое участие в противостоянии амбициям фракции Бьюфортов, в прежнюю колею вошла не сразу. А для некоторых, так не вошла и никогда. В феврале 1486 года, один лондонский торговец написал, что «эти лорды и джентльмены не в милости, как говорится». Роджеру Вэйку, шерифу Нортхемптоншира в 1483-85гг, который был женат на, похоже (я не уверена, хотя те гениалогия, которые удалось найти в сети, на это указывают), сестре Уильяма Кэтсби, казненного после Босуорта, удалось восстановить свою собственность, да и то не полностью, только к 1503 году, в котором он и умер – хотя решение о конфискации его владений было отменено ещё в ноябре 1487 года, во время следующей парламентской сессии. Это было понято так, что доверие нового короля следовало заслужить, причем заслуживать надо было долго. Генри VII такое мнение вполне устраивало, хотя причины его неохотного возвращения конфискованного были более прозаичны.
Почему-то блондинистый Генри VII с супругой, и компьютерная реконструкция их брачной кровати, о которой ниже довольно много
читать дальшеДело в том, что конфискованные у сторонников Ричарда III земли вовсе не были розданы сторонникам Генри VII. Они были оставлены в собственности короны, что означало, что все доходы с них шли в казну королевства. В августе 1486 года для управления всем этим хозяйством была создана целая комиссия. Причем, если с новым лордом должникам и просто попавшим под пресс ещё можно бы было договориться, комиссия действовала как асфальтовый каток. Например, у какого-то несчастного отобрали драгоценное блюдо, проданное ему сэром Робертом Брэкенбери (тому были нужны наличные, чтобы выплатить перед сражением все долги).
В конце парламентской сессии, 16 декабря 1485 года, спикер палаты общин Томас Ловелл вручил королю петицию с просьбой жениться на Элизабет Йоркской. Петиция, разумеется, была составлена очень грамотно – ни в коем случае она не намекала, что Элизабет, старшая дочь короля Эдварда IV, придаст законность правлению «дважды бастарда». Если кто забыл, то, во-первых, Генри VII был, по материнской линии, отпрыском Бьюфортов, легализированных с запрещением претендовать на трон, рожденных вне брака отпрысков Джона Гонта, сына Эдварда III. А во-вторых, его матушка, леди Маргарет, вышла за сына Катерины Валуа, матери Генри VI, без диспенсации.
Диспенсация (разрешение на брак родственников, который издавала папская канцелярия) была бы не нужна, если бы вдовая королева действительно прижила своих отпрысков от валлийца Оуэна Тюдора. Но скандал с её попыткой получения разрешения выйти замуж за Эдмунда Бьюфорта, в которой ей было отказано опекунским советом при малолетнем Генри VI, очень хорошо помнили все, кто был активен при дворе, когда несчастная умерла родами, а отцом её незаконорожденных детей (и тайным мужем) объявил себя никому не известный валлийский сквайр Оуэн Тюдор.
В принципе, не щеголяй Эдмунд и Джаспер, которых Генри VI охотно признал братьями, щитами с гербом Эдмунда Бьюфорта, за всё прошедшее беспокойное время тот скандал давно уже забыли бы. Во всяком случае, брак богатой наследницы Маргарет Бьюфорт с молодым Эдмундом никаких особых кругов на поверхности придворного болотца не вызвал. Особенно после уверения девицы, что выбор она делает по воле святого, явившего в ответ на ночь молитв о вразумлении. Впрочем, тогда она мгновенно исчезла с поля зрения светского общества, отправившись за мужем в глушайшую северную глушь. Но у Йорков была хорошая память на прошлые оскорбления. В конце концов, чтобы выйти за брата короля, Эдмунда, леди Маргарет оставила с носом сына входившего в немилость герцога Саффолка, Джона – того самого де ла Поля, за которого вышла сестра Эдварда IV и Ричарда III.
Бог с ней, с пигалицей Маргарет, но вместе с её тщедушной персоной ушло гигантское наследство, и, главное, пострадала гордость де ла Полей. Так что Ричард III, которому эта злокозненная ханжа уже печень проела своими интригами, с большой радостью обозвал её сына дважды бастардом, напомнив всем дела давно минувших дней. Безусловно, не все это выражение поняли, но леди Маргарет поняла его прекрасно, а также её деверь Джаспер, и все их ровесники. И сын леди Маргарет, нынешний король.
Так что в петиции парламента свежеиспеченного короля успокаивающе гладили в правильном направлении, именуя королем в своем праве, и всего лишь выражали мнение, что союз отпрысков Йорков и Ланкастеров поможет залечить раны гражданской войны. Кстати, Генри VII с самого начала держал палату общин и классы общества, в ней представленные, в глубоком респекте. Прагматик, а не сноб, он точно знал, на чем держится экономика королевства. Знал он и о том, что жениться на Элизабет Йоркской ему стоит уже потому, что среди его подданных было немало тихих йоркистов, с которыми воевать ему не хотелось с той же силой, с какой им не хотелось воевать против него. Собственно, папская диспенсация на этот брак была запрошена уже в сентябре.
Как ни странно, в свете утверждений о гармоничности брака Генри и Элизабет, если в истории жениховского периода этой пары и была хоть капля романтики, то она полностью и без остатка впиталась в запрос о диспенсации: «the king of England, who had been tossed on the waves and exposed to innumerable dangers, like another Aeneas, having been nearly fifteen years an exile, acknowledged that it was by divine aid and beyond all human expectation that he had recovered in so brief space the throne of his ancestors. To put an end to civil war, he had, at the request of all the lords of the kingdom, consented to marry Elizabeth, daughter of Edward IV».
Сравнение Генри VII с Энеем не может не вызвать улыбку – и леди Маргарет никак не подходила под образ Венеры, и возникал вопрос, кому же досталась роль Дидоны. Факт, что никаких особых чувств к своей невесте Генри не испытывал, кроме разве что чувства досады на позднем периоде. Для него это был брак по политической необходимости, а вообще его больше привлекали женщины, наделенные несколько меньшей предприимчивостью. В принципе, не озаботься Ричард выдать замуж за Скропа Сесилию, сестру Элизабет, Генри предпочел бы её (см. перечень «невест» mirrinminttu.diary.ru/p211092835_byvshie-nevest...).
Папская булла прибыла в Англию 27 марта 1486 года – и была немедленно распечатана для циркуляции среди подданных. Но свадьба Генри и Элизабет уже состоялась 18 января, без всяких торжеств и почти тайно. Учитывая потенциальную популярность этого брака в стране, можно только удивляться, почему. То ли потому, что брак состоялся и был консуммирован до получения буллы, то ли Генри упрямо подчеркивал, что имеет право на трон и корону и без помощи жены из Плантагенетов, то ли в стране случилась очередная вспышка какой-то заразы. Первенец Генри, Артур, родился ровно через 8 месяцев от этой даты, и данный факт до сих пор является причиной дебатов (а иногда и просто отрицается про-тюдоровскими источниками, утверждающими, что между 18 января и 19 сентября прошло 9 месяцев), хотя лично я убеждена, что женский организм не работает с точностью часового механизма. Что, собственно, не исключает возможности, что молодые преодолели некоторую предубежденность друг к другу и без амена священника – это в те демократичные времена допускалось, ведь Бог был везде, и был свидетелем всего происходящего. Тем не менее короновал Генри VII свою супругу только и только тогда, когда его это политически устроило.
Забавно, что брачная кровать Генри и Элизабет сохранилась, причем судьба её была невероятной.
В 1495 году, королевская пара привезла эту кровать с собой в поместье леди Маргарет Бьюфорт во время прогресса по стране. Дело в том, что король, после казни Уильяма Стэнли, хотел дать понять своему отчиму, что с ним у него никаких проблем нет. Затем, после того как леди Маргарет решила принять обет и отказаться от супружества, кровать осталась где-то на век или около того во владениях Стэнли.
В следующий раз она вынырнула из беззвестности в 1842 году, в мастерской одного архитектора по имени Джордж Шоу, который лихо конструировал «тюдоровскую» мебель для любителей антиквариата. На самом деле, королевская мебель времен Генри VII настолько редка, что данная кровать – это всего лишь второй предмет, дошедший до наших времен. Джордж Шоу подлинник опознал сразу, хотя кровать была в препаршивом состоянии. Надо сказать, что герб с её фронтальной панели он держал у себя в библиотеке.
Потом кровать снова погружается в пучины неизвестности, пока не вынырнула снова как «викторианская кровать» в честерском отеле, где украшала собой номер для молодоженов, где её заметил торговец антиквариатом, который, правда, не понял, что кровать совсем даже не викторианская, но обратил внимание на необычайно импозантный дуб, из которого она была сделана. Кровать он перепродал на он-лайн аукционе другому антиквару, Ину Колсону, за каких-то 2 200 фунтов.
Что именно Колсон купил как «викторианскую кровать из резного дуба», стало ему понятно тогда, когда он отправился свою покупку забирать. Во-первых, она была ручной работы. Во-вторых, она явно перенесла немало потерь и повреждений, которые были кое-как исправлены, и некоторые детали носили следы оксигенизации, которая накапливается столетия, да и источенность материала явно говорила о том, что кровать далеко не викторианская. Колсон, антиквар серьезный и знающий, видел подобные кровати в Ланкашире, в «кругах Стэнли», поэтому приблизительно определить возраст покупки ему помогло именно это. А потом он занялся исследованиями, и они привели его в бывшую мастерскую Шоу, где он увидел недостающую гербовую часть своей кровати. Там её приспособили как украшение книжного шкафа.
В общем, счастливый конец – вещь встретилась со знатоком, который имел возможность и специалистов привлечь, и не пытаться сделать кровать новенькой и блестящей, а провести только консервацию. О том, как она проводилась, можно посмотреть здесь: vimeo.com/213097913/ba366b2077
– Мы Смога прогнали и заняли трон, Почти что нашли голубой Аркенстон, Нарушили клятву, и на договор Поклали с горы коллективный прибор. Да славится род наш во веки веков!
Азог из угла, тихо: – А я приручил земляных червяков.
Торин бледнеет и смолкает.
Король эльфов Трандуил, высокомерно:
– Во-первых, я вырастить лося решил С размахом рогов в сорок восемь аршин. И вырастил. Вон он, торчит за кустом Копытами кверху и жопой с хвостом.
/в сторону ржущего Даина, раздраженно/ Ну, падает он из-за адских рогов!
Азог из угла, вполголоса: – А я приручил земляных червяков!
Трандуил, бросив на него грозный взгляд: – Мой сын Леголас, как болван записной, Отдал свое сердце красотке лесной. И вот он, прекрасен и непогрешим, С рогами почти в сорок восемь аршин. Ну где вы видали таких дураков?
Азог из угла, настойчиво: – А я приручил земляных червяков.
Даин, размахивая мечом: – Я, может, слегка не дружу с головой, Зато подо мною мой хряк боевой!
Радагаст, криво улыбаясь: – Я, может, совсем не дружу с головой, Зато меня зайцы снабжают травой. И, кстати, отсыпать кому косяков?
Гэндальф, выразительно глядя на Галадриэль: – Я старый солдат и не знаю словес Таких, чтоб фиалками вспыхивал лес, Вот шишкой поджечь – это мы завсегда!
Азог: – А я приручил... Ну, вы поняли, да?
Все, хором: – Ну, хватит! Довольно! Да кто он таков, Чтоб вечно твердить про своих червяков! – Урод! – Деревенщина! – Пакостный орк! – А кто под седлом? – Да тамбовский же волк! – И это отродье нас будет учить?!
Азог, разъярившись: – А сами-то, сами-то что – не дурней? Одни в Запорожье угнали свиней!
Даин, покраснев: – Всего двух кабанчиков и порося...
Азог, не слушая: – Другой спёр в Угре племенного лося!
Гэндальф, укоризненно: – Позор! Как не стыдно!
Азог: – Ты тоже хорош! Кто генно улучшил несчастных орлов?
Орлы дружно поворачиваются и внимательно смотрят на Гэндальфа.
Бард, увещевающе: – Товарищи, хватит!
Бургомистр, внезапно проснувшись: – А ты, голубок, Убил Кэмбербэтча стрелою в пупок! Залез, понимаешь, ко мне на балкон... А Смог, между прочим, последний дракон! Других не родится, хоть ты утопись.
Голоса с разных сторон: – Жестокость! – Убийца! – Зовите Гринпис!
Радагаст, глядя, как орлы наступают на Гэндальфа, в задумчивости: – Кому-то сейчас подрихтуют лицо...
Даин: – Не трогайте хряка!
Саурон из кустов: – Отдайте кольцо!
Азог, презрительно сплевывая:
– Сушилка подштанников, блин, а не лось!
Трандуил: – Да кто здесь подштанники?!
И началось!
Чуть позже. Эльф пробирается среди тел и горестно поёт:
– Закат разливается алой волной! Квэнталэ-о-квэнталэ! Цветет ацелас на тропинке лесной! Квэнталэ-о-квэнталэ! Щебечет малиновка! Листья дрожат! Герои сражений вповалку лежат! Ой-йоо! /вырывает несколько волос в знак скорби/
– От лося остались копыто и рог! Квэнталэ-о квэнталэ! От волка с Азогом остался Азог! От хряка остался щетинистый ком! Лишь Даин остался, увы, целиком. Ой-йооо!
/задирает голову/ На ветках орлы, как прищепки, висят! /разгоняет ладонью дым/ Внизу Радагаст забивает косяк! /трагично/ Не спасся никто в этой битве веков!
Бильбо, уже очень далеко от места сражения, оглядывает безупречные круглые своды хоббичьей норы и торжествующе усмехается:
В дораме прошло, кажется, всего два года. Нашего эмоционально инвалидного прокурора как раз собираются перевести из одной дыры в другую, как он невольно напомнил о себе, и столичное начальство решило вовлечь его в паскудный со всех сторон процесс работы комиссии, где полиция хочет получить права не зависить от решений прокуроров, делая свою работу (выписать ордер на арест, например), а прокуратура вовсе не намерена это допустить. Естественно, в процесс вовлечено выкапывание грехов противной стороны и очень много политической стратегии, не говоря о коррупции, которой пронизана вообще вся правоохранная система, по вертикали и по горозонтали. Девушка-следователь тоже вовлечена в работу комиссии, потому что... По многим причинам.
читать дальшеНа самом деле, здесь в центре не столько прокурор. Он, в конце концов, смотрит на свое неожиданное повышение, как на событие сугубо временное, и даже не желает снимать квартиру. Селится в общаге. А вот девице придется решать о многом. По сути, о всей своей карьере в общем, и, возможно, о работе в частности. У нее отличная бригада, которая её ждет, хоть и не очень верит, что она вернется. Увы, тот полицеский, который, как я думала, составил бы героине хорошую пару, оказался женат. Но никто не захочет принести в свою бригаду ненависть вышестоящих, а героиня эту активную ненависть получит, если не научится мыслить стратегически. Беда только в том, что стратегическое мышление требует определенной беспринципности, которая когда-то обязательно аукнется, это именно тот клей, на котором держится коррупция. Мне искренне интересно знать, что она решит.
Параллельно идет борьба в корпорации, босса которой посадили в конце первого сезона. Там очень интересен дуэт дочери этого босса и её секретаря, особенно невербальная часть. Вот как можно так выразительно молчать, как этот секретарь, а? И здесь тоже речь идет, в сущности, о стеклянном потолке, пробивать который женщинам ох как трудно.
Я была в восторге от первого сезона, и в нём же - от второго Хотя вычитала, что кто-то там сменился, режиссер, что ли, и что зрители недовольны отсутствием движухи: "они всё говорят и говорят!". А для меня эта дорама - тот самый случай, когда тащишься чисто интеллектуально. Таких дорам страшно мало. Собственно, одна деталь в качестве примера: идет головокружительная операция "доставь файл-компромат", причем она многоуровневая. И, одновременно, наш невыразительный прокурор, сидя в машине и перекусывая чем-то малоаппетитным, листает совершенно публичные данные, записывает, и безошибочно выходит именно на те случаи, которые теперь одни пытаются скрыть, другие - раскрыть, и все - использовать в качестве рычага давления.
В июне я писала о серьезном разладе в Рикардианском сообществе (mirrinminttu.diary.ru/p219519122_the-ricardian-...). Сейчас, в сентябрьском номере, в качестве приложения прислали анализ Хьюма, из которого стало понятно, по поводу чего расскандалились. В целом, из-за того же, из-за чего охладела к делам сообщества и я. Только на ещё более глубоком уровне. Там действительно сложилась вокруг Фила Стоуна, председателя, плотная группа старцев-единомышленников, чье мнение и желание рулит сообществом. Дело доходит до того, что решения, принятые голосованием на заседаниях коммитетов, потом тайно изменяют задним числом. Если посмотреть на возрастной состав сообщества, многое станет ясным. Подавляющее большинство из 825 человек, заполнивших анкеты - это люди старше 64 лет, пенсионеры, с академическим или административным прошлым, женщины. Но поверьте, мужчины там ничуть не более склонны прислушиваться к веяниям нового времени, с полного благословения председателя.
Итак, проблемы.1. Комитет, управляющий Сообществом, тратит слишком много времени на микроменеджмент/детали, в результате чего не хватает времени на определение и руководство стратегическими направлениями и приоритетами Сообщества. Рекомендуется пересмотреть роли всех существующих в Сообществе комитетов, и заточить их под решение конкретных стратегических задач, которые должны быть перед этим четко определены. Работа комитетов должна оцениваться по конкретным результатам ежегодно.
Для всех офицеров Сообщества должны быть определены их конкретные роли, и им должна быть предоставлена свобода действий в рамках этих ролей, включая целевое использование бюджетов. Возможно - кооперируясь по задачам друг с другом, или консультируясь с казначеем. От микроменеджмента каждого шага ответственного офицера необходимо отказаться, и перейти к обсуждению уже отчетов.
2. Индуктирование (введение в Сообщество) новых членов. В данный момент, новые члены Сообщества чувствуют себя исключенными из его жизни, словно их желание вносить свой вклад в эту жизнь не ценится и вообще никому не нужно. Особенно это касается работ комитетов, где новым членам вообще тяжело стать вовлеченными в рабочий процесс из-за уже сложившихся персональных отношений и совместного прошлого старых членов комитетов. Соответственно, рекомендуется четко обозначить роль каждого члена комитета, что поможет им проявить свою квалификацию, интерес и энтузиазм.
3. Отсутствие приоритезированного плана действий. В данный момент, стратегическое руководство отсутствует как таковое. Соответственно, не имея долгосрочных целей и спланированного курса действий, не имея понимания, какие вопросы и почему должны разбираться, становится затруднительно проводить собрания и заседания эффективно. Таким образом, время тратится на совершенно не запланированные дискуссии, далекие от того вопроса, который нужно решать. В результате, когда дело доходит до обсуждения главного, то выясняется, что времени уже нет, все устали, голова ни у кого не работает.
Рекомендуется проводить собрания по определенной структуре, заменить говорильню письменными рапортами членов комитета, которым есть что по их задачам сообщить, и никогда не принимать важных решений в последний момент или в хаотичной обстановке, когда не все успевают высказать мнение, и не все бывают услышанными.
4. Отсутствие прозрачности принятия решений как результат манеры проведения собраний, что приводит к неясным решениям, которые впоследствие кулуарно исправляются и изменяются. Это - именно та часть, которая задевает эмоции большинства. В данный момент, в результате хаотичности проведения собраний и заседаний, начинается одновременная говорильня разных людей друг с другом через стол, что приводит к тому, что председательствующий начинает периодически кричать на людей, чтобы восстановить порядок. По какой-то причине, люди очень не любят, когда на них кричат, и оскорбленные возгласы приводят к ещё большему хаосу, в котором тонет даже понимание, решен вопрос или нет, а если решен, то как и на каком основании. Голосование забывают провести, или обиженные окриками в принципе отказываются голосовать, или голосование было, но секретарь, ведущий протокол, не зарегистрировал результат.
Рекомендуется ввести в обиход циркуляцию коротких мемо, в которых присутствующие смогут записать свои предложения по небольшому уточнению того, что именно они сказали во время собрания, чтобы исключить неправильное понимание. Тем не менее, это не должно приводить к изменению смысла сказанного, что потребовало бы изменения протокола собрания. Именно эти переписывания пост-фактум и подрывают доверие к системе принятия решений в Сообществе.
Рекомендуется также возложить на председателя собрания или заседания обязанность обдумать и предложить способ, по которому мнение каждого участника будет услышано и записано. Участники же должны высказываться по сути и четко. Если единогласия в мнениях нет, вопрос должен ставиться на голосование. И нет, "передумать" и вытащить тот же вопрос на голосование на следующем собрании нельзя.
5. Напряжения внутри Сообщества. В данный момент в Сообществе существует практика замалчивать разницу во взглядах его членов, словно может существовать единственная правильная точка зрения. Жизнь Ричарда, обстоятельства его прихода к власти, его правление, его смерть, очернение его репутации во времена Тюдоров - всё это является предметом оживленных дискуссий, потому что разные люди имеют по этому поводу разное мнение. К сожалению, в течение времени это различие мнений привело к поляризации точек зрения, и дискусии стали выглядеть склоками. Эта нездоровая тенденция нарастает с самого 1998 года, хотя само сообщество было создано как место для диалогов и обмена открытиями. Для отмены негативной мифологии относительно Ричарда - да, но в фан-клуб Сообщество превращаться не должно.
Решения не предлагается, потому что подобные эмоциональные вопросы рекомендациям не подчиняются.
Наша троица (Филиппа Лэнгли, Мэттью Льюис и Аманда Гири) вышли из сообщества в связи с отсутствием связно выраженных целей сообщества, что мешает ему развиваться и двигаться дальше; в связи с неясностью принятия решений и отнимающего время и силы хаоса вокруг этого; и, в-главных, потому, что на данный момент решения в сообществе принимает не большинство, а узкая клика людей, которые даже не интересуются тем, что именно большинство по поводу принятых решений думает.
Ну и коротенько о двух рецензиях на новые книги.
читать дальшеThe House of Grey: friends and foes of kings by Melita Thomas. В целом, благожелательный отклик по содержанию, и горький упрек по поводу неряшливо сделанных или отсутствующих ссылок, а также по поводу непонятно на осковании чего сделанных утверждений, под которые вообще не подведена фактическая база. От себя добавлю, что сама стала замечать эту тенденцию уже несколько лет назад. И да, бесит, когда автор утверждает что-то интересное, он ничем это не подтверждает. С другой стороны, это заставляет разбираться с утверждением самостоятельно - а это, несомненно, плюс. В принципе, я могу понять желание авторов ограничиться только списком литературы для изданий научпопа. Академические монографии - дело другое, они и пишутся по-другому, и никто не требует от ученого выпускать по монографии в год. А от автора научпопа - требуют.
The Queen's Sisters by Sarah J. Hodder. А вот этого автора растерли в пыль, и пыль вытряхнули в лужу. Речь идет о сестрах Элизабет Вудвилл. Тема одновременно изученная и сложная для изложения, потому что редко о ком из дам Средневековья существует удовлетворительное количество архивных материалов. В результате, биография сестрер королевы не состоялась. Иллюстраций нет, индекса нет, примечания недостаточные. В главе про одну сестру половина объема может быть занята историей другой. Каждая глава содержит "экскурсии" в исторический период, которые слишком банальны для читателя, знающего историю. Значит ли это, что книга предназначена для читателей, который не знает по теме вообще ничего? И не узнает из этой книги, потому что автор пытается оживить историю, придумывая детали. А поскольку она при этом достаточно осторожна, то все эти "по-видимому", "возможно" и "предположительно" быстро начинают действовать на нервы. Список литературы приложен, но автор, как назло, нарвалась на издание Complete Peerage, которое содержит ошибки, исправленные в следующем издании. Уильям Герберт назван герцогом, а не графом Пемброка, а аннулирование брака названо разводом.
В общем, автор рецензии (Венди Мурен, довольно колкая и насмешливая особа) рекомендует автору поучиться написанию биографий людей, о которых известно очень мало, у Дэвида Балдуина по его The Kingmaker's Sisters. По той самой книге, после которой я плевалась ядом, ага)) Потому что там тоже почти всё о периоде истории, и очень мало про сестер, о которых известно мало. Собственно, когда я встрела Балдуина, я была потрясена именно тем, что он намного вдумчивее и интеллектуальнее, чем его книги. В общем, бедная Сара Ходдер с её книгой-дебютом. Рецензия Венди - это самое худшее что может случиться с начинающим автором.
Очень кстати по времени подоспел сентябрьский номер The Ricardian Bulletin. В нем как раз рассматривается очень подробно роль и судьба епископа Стиллингтона («Will the real bishop Stillington please stand up» by Bryan Dunleavy). Ничего революционно нового о нем, да и написана вяло, но в ней упомянуто то, о чем я никогда даже не задумывалась – кто был автором хлесткого текста Titulus Regius? Оказывается, есть теория, что именно епископ Роберт Стиллингтон. Вот о нем, и ещё о некоторых особенностях марша Генри VII из Лестера в Лондон и пойдет речь дальше.
Отрывок из Titulus Regius
читать дальшеЛичность этого епископа интересна по нескольким причинам. Во-первых, из-за странных кульбитов его карьеры при Эдварде IV, во-вторых, из-за его речи перед парламентом в 1483 году, из-за которой Ричард III был вынужден принять корону, и, наконец, из-за поспешности, с которой ещё некоронованный Генри VII отдал приказ об аресте епископа немедленно после битвы при Босуорте. Буквально 22 августа 1485 года. Вызывает также вопрос судьба захоронения епископа Стиллингтона, который выстроил для своего захоронения часовню в кафедрале Веллса (он был епископом Веллса и Бата). А именно, во времена короткого правления Эдварда VI, сына Генри VIII, захоронение епископа и сама часовня были разрушены до основания сэром Джоном Гейтсом, а останки епископа были им же вытряхнуты из свинцового гроба. С одной стороны, сэр Гейтс был религиозным фанатиком-протестантом, вице-камергером королевского хозяйства и главным шерифом Эссекса, то есть, облеченным властью «идолоборцем», разрушающим все католические алтари, до которых мог дотянуться. С другой стороны, гробница одного из епископов ни в коем случае не была «идольским» алтарем. Более того, часовня Стиллингтона оказалась единственным разрушением на весь старинный кафедрал, построенный ещё в 1300-х годах. Если бы это была так называемая «месть Тюдоров», то она сильно запоздала, но факт остается фактом.
Кусочки часовни все-таки сохранились
Я прошерстила родословную сэра Джона, потому что его отца, сэра Джеффри, повсюду называют соратником 13-го графа Оксфорда, и это дает хоть Джону Гейтсу какой-то персональный повод ненавидеть йоркиста Стиллингтона. Тем не менее, разница в возрасте (Джеффри Гейтс только родился в 1481 году) заставляет предполагать, что этот джентри из Кембриджа мог быть скорее протеже графа, нежели соратником Джона де Вера. Граф Оксфорд действительно жил во времена правления Генри VIII в Эссексе, в Кастл Хедингем, где слегка облагородил семейный замок и развлекал себя и соседей выступлениями своей театральной группы в 1492-1499 годах. Он также покровительствовал местному приходскому хору. Так что, в принципе, вполне мог взять под крыло этого Джеффри Гейтса, тем более, что семья была старейшая – Ральф де Гейтс жил в Оксфордшире еще в 1206 году, а первый Гейтс (вообще-то, тогда ещё Айлрициус де ла Гата) упоминается и вовсе в 1169 году. Во всяком случае, ко двору де Вер Джорджа Гейтса продвинул, а уж тот постарался познакомить своего сына Джона так хорошо с нужными людьми, что тот смог жениться на сестре всесильного в конце царствования Генри VIII сэра Энтони Дэнни. Причем, если поговаривали, что завещание этого короля является творением клики Дэнни, то про Джона Гейтса говорили, что продвижение Джейн Грей как наследницы престола Эдварда VI – его рук дело. Тем более, что его мать, Элизабет, была из Клоптонов, которые были в родстве с де Греями.
Итак, Роберт Стиллингтон. Он был, очевидно, выпускником Оксфорда, и получил степень доктора по гражданскому праву годам к тридцати. Карьеру свою делал в рамках церковной бюрократии, но именно духовной работой он не занимался, все его церковные назначения были просто источниками дохода. В те годы ему покровительствовал епископ Бата и Веллса Томас Бекингтон, под чьим руководством он, сразу после выпуска в 1442 году, стал ректором Беверстона в 1443, субдьяконом (иподиаконом) в 1444, дьяконом в 1445 году, и священником в 1447. Это было молниеносное продвижение – епископ Бекингтон явно продвигал своего протеже аллюром до должности, с которой можно было начинать реальную политическую карьеру. И не он один! Епископ Солсбери, епископ Лондона и архиепископ Йоркский принимали в его карьере живейшее участие. В результате, в 1458 году Роберт Стиллингтон стал настоятелем в королевском St. Martin's Le Grand по личному распоряжению Генри VI. В 1461, эта же должность была подтверждена за ним вторично, плюс он стал архидьяконом в Колчестере и Таутоне. После смерти епископа Бекингтона, в 1465 году, он занял его место.
Чем он, в основном, занимался по службе, так это шлифованием международных договоров, начиная с 1448 года. Начал он тогда с договора с Бургундией. Видимо, успешно, потому что через год король Генри VI назначил его членом королевского совета. Там Стиллингтон, собственно, и застрял, поскольку в перипетиях Войн Роз участия принимать то ли не мог, то ли не хотел, то ли не считал нужным. Во всяком случае, Эдвард граф Марч захватил его с собой именно из Таутона. Сильно подозреваю, что в качестве эксперта по бургундским делам – именно в это время Эдвард был одержим бургундским союзом.
Как известно (со слов самого Стиллингтона), весной 1461 года будущий епископ, а тогда ещё канонник, он стал свидетелем заключения преконтракта между Эдвардом и сестрой будущей герцогини Норфолка. Впоследствии, через 22 года он расскажет об этом парламенту: «It was put forward, by means of a supplication contained in a certain parchment roll, that King Edward’s sons were bastards, by submitting that he had been precontracted to a certain Lady Eleanor Boteler before he married Queen Elizabeth and, further, that the blood of his other brother, George, duke of Clarence, had been attainted so that, at the time, no certain and uncorrupt blood of the lineage of Richard, duke of York, was to be found except in the person of the said Richard, duke of Gloucester. At the end of this roll, therefore, on behalf of the lords and commonalty of the kingdom, he was besought to assume his lawful rights».
Очевидного смысла лгать у Стиллингтона не было. В 1483 году ему было уже около 70 лет. Его карьера при Эдварде IV достигла максимальной вершины. Он сразу стал сначала хранителем личной печати короля, и Лордом Канцлером в июне 1467 года. Правда, в 1473 году Эдвард его с должности уволил после того, как в 1472 году епископ не явился на заседание парламента, сославшись на слабое здоровье. Дальше – больше: в 1478 году Стиллингтон был схвачен и посажен в Тауэр. Правда, всего на неделю. Это несомненно было связано с делом герцога Кларенса, с которым королю Эдварду удалось в том году покончить. В качестве предупреждения, конечно, потому что Стиллингтон и Кларенс были соседями по земельным владениям, и были, разумеется, хорошо знакомы. И оба владели смертельно опасной для короля информацией – у Кларенса было подписанное Маргарет Анжуйской назначение его наследником престола от Ланкастеров, а у Стиллингтона – сведения о том, что потомство Эдварда не имеет права на трон как рожденное в адьюльтере. После этого, король старался с епископа внимательного взгляда не спускать, и в 1479 году снова пристроил его к делу с очередной дипломатической миссией.
Генри VII не имел, похоже, ни малейших сомнений по поводу того, кому принадлежит авторство скандального по своей оскорбительности Titulus Regius. Когда Стиллингтона освободили 22 ноября 1485 года, то формулировка причины освобождения была записана в не менее оскорбительной форме: «great age, long infirmite, and feeblenesse». Но старый епископ опроверг эту формулировку делом, приняв участие в деле «Ламберта Симнелла», или Дублинского короля, как его ещё называли, после чего укрылся в Оксфорде. Собственно, совершенно не исключено, что Стиллингтон стоял за этой историей в более полный рост, чем это принято предполагать, потому что на этот раз Генри VII забудет о предполагаемой дряхлости епископа, и учинит неимоверное давление на Оксфорд и добьется-таки выдачи Стиллингтона, которого увезут из заключения в Винздорском замке уже только умирать.
Заодно я напоминаю, почему Эдвард IV и Элизабет Вудвилл всю жизнь прожили под дамокловым мечом возможности разоблачения его двоеженства, но ничего не сделали после смерти Элеонор Талбот-Батлер. Профессор Рут Гельмгольц пишет по этому поводу так: «Under medieval canon law, adultery, when coupled with a present contract of marriage, was an impediment to the subsequent marriage of the adulterous partners. It was not simply a matter of having entered into an invalid contract. The parties to it rendered themselves incapable of marrying at any time in the future, because under canon law one was forbidden to marry a person he (sic) had "polluted" by adultery where the adultery was coupled with either a present contract of marriage or "machination" in the death of the first spouse. Thus...if Sempronius being validly married to Bertha, purported to marry Titia and consummated this second, purported marriage, Sempronius and Titia would not only have entered into an invalid union and committed adultery, they would also have incurred a perpetual impediment to marrying after Bertha's death. This is precisely the situation (it was alleged) of Edward IV and Elizabeth Woodville».
Как я и писала раньше, Элизабет практически точно не знала о том, что Эдвард не свободен жениться на ней на тот момент, когда она связала с ним свою судьбу. По идее, это делало брак валидным с её стороны. Но её брак с Эдвардом был заключен в глубокой тайне даже от большей части её собственного семейства, и это свидетельствовало бы против нее. Единственное, что могло бы спасти Эдварда от клейма двоеженства, могло быть открытое бракосочетание с публичным обменом клятвами, подарками, с благословением священника и последующим пиром. Если бы Элеонор Батлер не опротестовала этот брак до его благословения (а она не опротестовала бы). Впрочем, даже если бы брак со стороны Элизабет Вудвилл и был бы признан валидным, дети от него все равно считались бы такими же бастардами как Бьюфорты во времена Джона Гонта. Они также не могли втихую заново обменяться в полной приватности клятвами после смерти Элеонор, потому что, к тому времени, Элизабет Вудвилл была провозглашенной женой короля и коронованной королевой, и повторение брачных обязательств потребовало бы папского разрешения, основанного на диспенсации обстоятельств, сделавших брак сомнительным и нуждающимся в подтверждении. То есть, как минимум королю пришлось бы сделать признание, что он вступил с Элизабет в адьюлтер, тогда как она полагала, что вышла замуж. И это, опять же, бесповоротно сделало бы их потомство, рожденное до смерти леди Элеанор в 1468 году, бастардами. Очевидно, именно этот момент Генри VII интересовал особенно интенсивно, потому что ребенком, рожденным до 1468 года, была именно Элизабет Йоркская, которую он так неосторожно поклялся взять в жены, чтобы выиграть на свою сторону йоркистов, которые не желали, тем не менее, видеть на королевском престоле Ричарда III. Такие вот сложности.
А Филиппа Лэнгли, занятая проектом поисков «пропавших принцев» (сыновей Эдварда IV) обратила внимание на то, что путь Генри Ричмонда из Лестера в Лондон занял 12 дней, хотя должен был занять три. Хотя у некороновонного и самопровозглошенного короля были все причины торопиться – Лондон стал за два года рикардианским, послав к королю 3 178 человек и объявив город на военном положении, во избежание попыток захвата. Чтобы понять, что так сильно задержало Ричмонда, Филиппа решила рассмотреть всё, что произошло после битвы, «под микроскопом», согласившись только частично признать причиной ту, которая была собственно объявлена Ричмондом – желание дать своим будущим подданным переварить ситуацию со сменой династии.
Естественно, Лэнгли предполагает, что Ричмонда задержали попытки розыска сыновей Эдварда и желание немедленно взять под контроль всех находящихся в «королевской детской» в Шериф Хаттоне, считая живущих там своим ключом к Лондону. Её удивление вызывает, тем не менее, выбор Ричмондом Уиллоуби в качестве человека, посланного за детьми Эдварда, когда вместе с ним находился родной дядя этих детей – сэр Эдвард Вудвилл? По мнению Лэнгли (и не только её) Вудвилл вообще получил в конце всей кампании борьбы за престол подарки из разряда «уйди с глаз моих» - назначение капитаном о-ва Вайтс и восстановление в правах командира Порчестерского замка. Только после битвы при Сток Филд, он был пожалован в рыцари Ордена Подвязки, после чего Вудвилл поднял 800 человек, помахал королю рукой, и отбыл сражаться в Бретонь. Филиппа делает вывод, что Ричмонд не доверял Вудвиллу, и использовал его как наживку для принцессы Элизабет послушно отправится с Уиллоуби, как она полагала, в Графтон к дяде.
Я не знаю, почему Филиппа Лэнгли делает далеко идущие выводы, не рассматривая ни особенности личности Эдварда Вудвилла, ни особенности характера самой принцессы, которая отнюдь не была уже ребенком. Тем не менее, её предположения о том, что Ричмонд задержался на севере, рассылая в разные стороны не только людей, извещающих окрестное население о том, что «власть переменилась», но и пытаясь собрать возможную информацию о том, где находятся сыновья короля Эдварда, выглядят логичными. Естественно, через корреспонденцию с леди Маргарет он был в курсе, что принцы из Тауэра пропали без следа, и никто понятия не имел о том, куда они делись. Поведение их матери заставляло предполагать, что дети в порядке, но ни она, ни другие члены семейства, ни сам Ричард никогда не обмолвились о возможном месте нахождения принцев ни словом. Ричмонду нужно было убедиться, что принцы не объявятся в Лондоне или ещё где-либо до его коронации.
читать дальше"В автобусе, метро, на улице, в любом заведении - люди трутся друг о друга своими аурами"
"... происходит интоксикация чужими аурами"
"Пребывая у постели больного друга (даже, если он не заразен на физическом плане), начинаешь чувствовать, как будто заболеваешь сам. Подобное аурическое заражение неизбежно в социуме. Если ваш организм имеет ресурсы на то, чтобы очиститься самостоятельно, он делает это. На физическом плане это происходит неприятно: тошнота, рвота, понос, озноб. Организм выплевывает бяку, не позволяя ей внедриться на более глубокий уровень. Если ресурсов нет, то без осознанных периодов одиночества и чистки освобождение от чужого дерьма невозможно"
Годами не заглядывала на страницу хельсингского русскоязычного книжного магазина. Сегодня заглянула - какие там книги сейчас продают? Особенно, из познавательных. Ну что вам сказать...
читать дальше"Таро. Все слова священны", "Дорин Вирче: Магические послания ангелов (44 карты)", "МегаМасса. Комплекс тренировок, питания и дисциплины для достижения идеальной фигуры", "Сцены сексуальной жизни. Психоанализ и семиотика театра и кино", "Tertium Organum", "Диета Елены Малышевой. Книга-конструктор", "Календарь привлечения денег на 2020 год", "366 практик от Мастера. Лунный календарь". "Я привлекаю любовь. Новый эффективный метод создания гармоничной и радостной жизни для себя и своих близких", "Как стать экстрасенсом: Александр Шепс, Фатима Хадуева", "Заговоры сибирской целительницы 25", "Камасутра De Luxe"... и далее в том же духе. И не сказать, чтобы эта лабуда была дешевой. Заговорам сибирской целительницы можно научиться за 10 евро, остальное - существенно дороже, особенно про мегамассу (36 евро). Базовые необходимости, так сказать.
Смотрим художественную.
С ума сойти, Маринина всё еще пишет, и всё еще про Каменскую. Пелевинская история про продвинутую блондинку Сашу и некроэмпатов. "Дети леса" про мальчика, который пума. "Собаки Европы" Бахаревича, которые не про собак, а об "окраине империи и её европейской тоске". Набоков, Акунин ("Просто Маса"), "изустная побывальщина", которая "Финист Ясный Сокол", какого-то Рубанова. Снова много Пелевина, Лимонов. Кстати, свежайшая "Прежде чем иволга пропоет" Елены Михалковой за 16 евро + доставка 3,90 (купила, таки 400 страниц). Пратчетт, Маркес. Александрова, Хлусевич и прочая веселая компания "иронического детектива". Донцова всё ещё пишет, только про какую-то Степаниду Козлову. Впрочем, Лампа Романова, Иван Подушкин и Даша Васильева тоже приключаются. Стоит каждая нетленка по 15 евро новая, менее свежие дешевле. Вообще, Донцову я когда-то любила читать, это же несколько часов непрерывного хихиканья, переходящего в смех. Но покупать не буду, потому что её у меня есть, и перечитывать всё можно раз в несколько лет как новое, совершенно не запоминается. Кстати, Grissel, "Нижний Новгород. Тайны, легенды, истории" - твоя? Продают, за 20 евро. Как видите, с художественной всё довольно-таки достойно.
Не понимаю, почему такой перекос? Совершенно нормальная художественная литература, а из познавательной - сибирские заклинательницы?
Первый парламент короля Генри VII начался в понедельник, 7 ноября 1485 года. Канцлер Томас Розерем (Thomas Rotherham) незадолго до этого был смещен с должности, и сессию открыл епископ Джон Алькок, который был Лордом Канцлером ещё при короле Эдварде IV. С одной стороны, смещение Розерема было вполне логичным шагом, потому что должность Лорда Канцлера дал ему Ричард III. С другой стороны, Джон Алькок, тьютор несостоявшегося короля Эдварда V, был вовлечен в деятельность двора Ричарда III довольно активно, и никогда не говорил о Ричарде ничего дурного ни при жизни короля, ни после его гибели.
читать дальшеТогда как с Розеремом у Ричарда были достаточно напряженные отношения – это Розерем тайком отдал государственную Большую печать Элизабет Вудвилл, да ещё и влез в заговор лорда Гастингса в 1483 году. К тому же, Розерем был когда-то капелланом Джона де Вера. Почему Генри VII решил его подвинуть – загадка. Во всяком случае, свою отставку Розерем принял тяжело, и быстро ушел со всех занимаемых им административных постов. Естественно, пост архиепископа Йоркского он оставить не мог... И не в этом ли крылась причина его немилости у Генри VII, отношения которого с Йорком как-то не сложились с самого начала.
Палате общин заранее выразили пожелание нового короля избрать своим спикером Томаса Ловелла, не смотря на то, что тот был, после участия в бунте Бэкингема, объявлен государственым изменником. Ловелла спикером выбрали послушно и единогласно. Разумеется, я заинтересовалась были ли Ловеллы Ричарда III и Генри VII в родстве? Оказалось – не были, и, скорее всего, даже никогда не встречались, потому что социально принадлежали к совершенно разным кругам (см. www.monikasimon.eu/twolovells.html).
Первым дело, парламент должен был утвердить заявление короля о том, что он, собственно, король. Надо сказать, что этот парламентский билль гениален в своей краткости. Не разводя турусы на колесах вокруг прав Ланкастеров и Йорков, он просто заявляет, что «To the pleasure of Almighty God, the wealth, prosperity, and surety of this realm of England, to the singular comfort of all the king’s subjects of the same, and in avoiding all ambiguities and questions, be it ordained, established, and enacted, by the authority of the present Parliament, that the inheritance of the crowns of the realms of England and of France, with all the pre-eminence and dignity royal of the same pertaining, and all other seignories to the king belonging beyond the sea, with the appurtenances thereto in any due wise or pertaining, be, rest, remain, and abide in the most royal person of our now sovereign lord King Harry the VIIth, and in the heirs of his body lawfully coming, perpetually with the grace of God so to endure, and in none others».
Тем не менее, на словах свежекоронованный король объяснил, что корона ему досталась по наследственному праву и по Божьей воле, явившей себя в его победе в битве. Этот интересный выверт отметили и Кроулендские хроники – «he may be considered to rule rightfully over the English people not only by right of blood but of victory in battle and conquest». С наследственным «правом по крови»дело обстояло так себе. Добрый Ричард II в 1397 году отменил бастардизацию Бьюфортов, это так, но менее добрый Генри IV сделал в 1407 году поправку, запрещающую Бьюфортам когда-либо претендовать на трон. Все присутствующие об этом прекрасно знали. Как знали и о том, что Ричард III не был «королем по сути, но не по праву». Впрочем, с 1495 года его и вовсе стали упоминать в документах как «так называемый король Ричард» или «Ричард, покойный герцог Глостер, также именуемый королем Ричардом III». Но Ричард, король по праву и/или по сути был мертв, а Генри Ричмонд уже коронован как Генри VII и сидел на месте короля в палате лордов, так что смысла сучить ногами явно не было.
Не то чтобы все были счастливы и согласны, вовсе нет. В обеих палатах сидели в количестве йоркисты, ворчавшие в кулуарах, что о праве по крови «этот валлиец» мог бы и промолчать – не для того они встали на его сторону против короля Ричарда, чтобы он бахвалился своими правами по линии Ланкастеров. Тем не менее, о своих планах женитьбы на Элизабет Йоркской, которую эти люди считали законно унаследовавшей права на трон, Генри VII на сессии парламента не сказал ни слова.
Но он и не мог сказать, собственно, потому что сначала нужно было отменить Titulus Regius, принятый парламентом Ричарда III. А текст этого билля был таким, что детально разбирать и опровергать его было абсолютно неразумно (текст найдется здесь: mirrinminttu.diary.ru/p170881835_znamenityj-tit..., но язык очень архаичен, гуглоперевод его не возьмет). Так что парламент прибегнул к голословной политической риторике, обозвав его «a false and seditious bill of false and malicious imaginations», и провозгласив, что данный билль не имеет ни легальных сил, ни эффекта, и должен быть вымаран из парламентских документов, а отдельные копии должны быть уничтожены под страхом тюремного заключения для тех, у кого они найдутся. Ну, к счастью для историков, этих копий все-таки осталось предостаточно, причем, даже в некоторых провинциальных архивах.
Признанный легитимным правителем, Генри VII завизировал в парламенте Акт о возврате, вернув короне всё, что было пожаловано в частные руки после 1455 года (за массой исключений и новых пожалований). Одновременно, был отменен Акт об опале в отношении всех, кто под таковой угодил в результате своей вовлеченности в бунт Бэкингема. Их титулы и имущество были восстановлены (в том числе, к леди Маргарет Бьюфорт вернулось всё её состояние, хотя вряд ли её супруг, сэр Томас, под управление которого большая часть жениного имущества и угодила, был слишком счастлив по этому поводу). Интересно, что в правах были восстановлены и Маргарет Анжуйская, и король Генри VI, и их сын принц Эдвард – давно покойные. Всё своё получила и вдова Эдварда IV – Элизабет Вудвилл.
А 9 ноября Генри VII выпустил свой Акт об опале. Я извиняюсь за обильное цитирование, но оно принципиально важно. Как минимум, из-за часто встречающихся заверений, что Генри VII никогда не обвинял Ричарда III в убийстве «принцев из башни». Тем не менее, вышеупомянутый Акт звучит буквально так: король, «not oblivious nor putting out of his godly mind the unnatural, mischievous and great perjuries, treasons, homicides and murders, in shedding of Infants’ blood, with many other wrongs, odious offences and abominations against God and Man, and in especial our said Sovereign Lord, committed and done by Richard, late Duke of Gloucester». Так что в пролитии детской крови Ричмонд всё-таки своего предшественника обвинял.
Этот же Акт называет 21 августа началом правления Генри VII. Ставя, таким образом, всех, сражавшихся на стороне короля Ричарда, на уровень обычных бунтовщиков. Соответственно, все они попадали под закон о государственной измене. Учитывая, что общий пардон был объявлен ещё в октябре, фактического значения для получивших его Акт не имел. Но он имел большое юридическое значение. И гораздо более глобальное, чем взволнованные лорды в тот момент могли сообразить. То, что всем бросилось в глаза в первую очередь, было выражено в Кроулендских хрониках: «Oh God! What assurance will our kings have, henceforth, that on the day of battle they will not be deprived of the presence of their subjects who, summoned by the dreaded command of the king, are well aware that, if the royal cause should happen to decline, as has often been known, they will lose life, goods and inheritance complete?»
На самом же деле, котовасия с изменением даты не была нацелена даже на тех 28 человек, которые попали под удар – многие из них так и так уже были мертвы, а их семьям, если те оказывались в бедственном положении, Генри VII назначил финсовую поддержку. Даже Джону Глостерскому, сыну Ричарда III. Тут будет уместно напомнить, что и дворянская мелочь, надеясь на королей, не плошала и сама: соседи заключали взаимные договоры, клянясь не оставить семьи погибших и попавших под Акт об опале, не говоря о том, что большинство их были в каком-то родстве с теми, кто оказался на стороне победителя. Те, кто сообразил попросить о помиловании, были помилованы, хотя некоторые и не сразу, а многие – не полностью. Таким образом, можно достаточно уверенно заключить, что провозглашение первым днем правления день до победоносной битвы имело своей целью нечто другое, нежели причинение неприятностей мелким джентри (никто из северных магнатов в этот Акт не попал).
Разумеется, причиной этого странного выверта с датой было то самое право на престол. Во-первых и в-главных, впереди него были дети герцога Кларенса. Своими отменами предыдущих Актов об опале Генри VII сам показал, как легко было сделать то же самое и кому-то другому. Потомкам Кларенса, например. Во-вторых, впереди него были де ла Поли, дети сестры короля Ричарда. В третьих, ему пришлось отменить Titulus Regius из-за перспектив женитьбы на Элизабет Йоркской, которой требовательно ждала изрядная часть его подданных, но это сделало законными наследниками престола и сыновей короля Эдварда, о судьбе которых он не имел никакого представления. Даже Жуан II Португальский имел, по линии Ланкастеров, больше прав на английский трон, чем Генри VII – через дочь Джона Гонта и Бланки Ланкастерской, Филиппу. А Жуан II Португальский был, между прочим, одним из самых влиятельных монархов своего времени.
То есть, проще говоря: если бы Ричард III юридически умер королем, Генри VII не знал бы ни одного спокойного дня, да и не смог бы ничего сказать о своем праве на корону по крови. И совсем другое дело – когда король Генри VII отвоевал «свое» королевство у узурпатора и «так называемого короля». Как показало время, эта довольно наглая фальсификация истории сработала ограниченно – Жуан Португальский не стал активно связываться с заморским кузеном, и ограничился формальным и вялым уведомлением о том, что и у него есть права на тот же трон и ту же корону. А вот свои, домашние претенденты ещё попортят ему крови. Но главного Генри VII добился – он выиграл время. А через десять лет провел через парламент билль, что «no man going to battle with the prince should be attainted».
Вы будете смеяться, но я набрела на сериал, который не картонный в плане персонажей. Правда, в обсуждении его одна зрительница правильно заметила, что команда действует, рассуждает и ведет себя как группа современных асоциальных молодых людей, заброшенных в древний Китай. По идее, их тренируют быть разведчиками и контрразведчиками, то есть там патриотизм должен зашкаливать. На самом деле, подоплека происходящего показана как есть: и у властей рыльце в пушку в плане благородства, и у молодых есть свои причины у каждого к этой группе присоединиться. Ну, кроме главного героя - его-то к этому вынудили без всякого изящества. Главная прелесть сериала в том, что трое персонажей из шести несомненно умны, хотя девица раздражающе агрессивна поначалу.
читать дальшеНо что касается режиссуры, то сляпано так себе. Дело, возможно, в бюджете, или в том, что создавать правдоподобный антураж сочли не обязательным для таргетной группы. Например, когда героев приводят в каменоломню изображать каторжников, то с их белоснежными лицами они выглядят просто комично, хотя ситуация далека от комедии. Зато за 8 просмотренных серий, белого пальто ни на ком замечено не было.
Онгоуинг, переводят медленно, потому что связный ансаб появляется медленно.
Я и не знала, что такой мьюзикл существует. А он существует, оказывается, давным-давно, и недавно его поставили в театре Тампере. Звучит своеобразно, но выходит ещё интереснее, если послушать и местную версию, и родную, англоязычую. Очень зрелищно:
Подготовка к коронации началась довольно поздно, если учесть, какое значение эта короноция первого короля новой династии имела. Скорее всего, причина была в том, что весь сентябрь Лондон выкашивала новая хворь, потовая лихорадка, которая отчего-то выбирала своими жертвами именно мужчин, и именно из высших сословий. Комитет по подготовке к коронации собрался, таким образом, менее чем за две недели до события, 19 октября. Возглавили его граф Оксфорд, заслуженно ставший главной фигурой при дворе нового короля, и сэр Эдвард Кортни, граф Девон, который участвовал практически во всех заговорах против Ричарда III. Ничего личного – просто он был заклятым ланкастерианцем. Если бы только сэр Эдвард знал, какой получится при новом режиме судьба его единственного сына и наследника! Но, к счастью, никому не дано знать будущее, и граф Девон на 19 октября имел все основания чувствовать энтузиазм по поводу коронации графа Ричмонда королем Генри VII.
читать дальшеЗа материальное обеспечение зрелища отвечал новый сенешаль королевского двора, барон Роберт Виллоуби де Брук и барон Латимер. Первым делом, за работу усадили более двадцати портных и более дюжины скорняков, для пошива коронационных нарядов для короля и его придворных. Известно, что граф Оксфорд размахнулся на одеяние из алого бархата, на которое ушел 41 ярд (37 метров) материала! Казне это обошлось в симпатичную сумму £ 61 10s (стоимость 43 лошадей, или заработок квалифицированного работника за 2050 дней). Трудно себе представить одеяние, на которое ушла такая прорва материала, но ведь и на крест на знамени св. Георга ушло 6 ярдов алого бархата! Гулять так гулять! Хотя рациональное начало было свойственно этому королю уже тогда – из Ноттингема в Лондон доставили две телеги одежды и драпировок из дворца Ричарда III. Тем не менее, общая стоимость церемонии коронации всё равно была чудовищной - £ 1,506 18s 10d.
19th-century drawings of monumental effigy of Robert Willoughby, Callington Church, Cornwall. He wears the collar of the Order of the Garter and his head rests on the crest of Willoughby a Saracen's head, couped at the shoulders, ducally crowned, and with earrings
За несколько дней до коронации, 27 октября, после обеда с архиепископом Кентерберийским в Ламбете, Ричмонд отправился в королевские покои Тауэра, «riding after the guise of France with all other of his nobility upon small hackneys, two and two upon a horse». На следующее утро, после мессы, он произвел в герцоги дядюшку Джаспера, которой ранее уже был назначен вице-королем (лейтенантом) Ирландии. Любопытно, что Джаспера сопровождали герцог Саффолк (Джон де ла Поль) и граф Линкольн (старший сын герцога, которого, по этому случаю, освободили из заключения. Назначение было чрезвычайно церемонным, с торжественной передачей зачитанного перед королем патента, со всей подобающей атрибутикой. После этого, на всех официальных церемониях и в официальной корреспондениции, Джаспер стал упоминаться как «The high and mighty prince, Jasper, brother and uncle of kings, Duke of Bedford and Earl of Pembroke».
Вообще, вся церемониальная часть правления династии Тюдоров является творением одного автора – леди Маргарет Бьюфорт, матери Генри VII (хотя я лично, несмотря на все старания, так и не нашла этого свода церемониальных процедур). У нее было время вымечтать и обдумать, как именно власть её сына будет выглядеть со всех сторон – как подданных, так и послов и придворных, и даже членов семейства. Она видела своими глазами, каким хаосом был двор Генри VI, и как негативно эта хаотичность влияла на восприятие всего правления даже ближайшими придворными. Она также была свидетелем той блестящей рациональности и слаженности, с которыми оперировали королевские хозяйства Йорков. И, будучи женщиной чрезвычайно умной, понимала, что двор её сына (особенно, в самом начале) будет местом, уязвимым для заговорщиков гораздо больше, чем двор Эдварда IV и Ричарда III, которые сами были ещё и выдающимися бойцами, способными самостоятельно отбиться даже от небольшого отряда. Её сын подобного уровня и близко не имел, и, лишенный интенсивного боевого обучения с самого детства, иметь не мог. Именно из этих соображений были построены многоступенчатые ритуалы допуска к персоне короля. Могу предположить, что в некоторых моментах сыграла свою роль и тяга леди Маргарет (унаследованная её сыном) к приватности.
Если сам Генри VII что и привнес во внешние проявления придворных церемоний, так это решительное вовлечение йоркистов в дела своего режима с самого начала. Возможно, это решение было правильным, потому что подавляющее большинство сторонников Белой Розы всё-таки адаптировалось к новым условиям, и стало сотрудничать с новым королем. Собственно, на это Генри VII и уповал, ведь альтернатива – правление при помощи узкого круга проверенных соратников, была бы худшей из всех возможных. Вторым интересным моментом, автором которого тоже являлся, практически наверняка, сам Генри VII, стала введенная с самого начала практика действовать только при помощи закона, избегая креативных толкований ситуаций. Распоряжения и циркуляры стали сыпаться из королевской канцелярии на головы подданных ещё до коронации, и поток их будет со временем только увеличиваться.
Кстати, титул герцога Бедфорда достался дядюшке Джасперу не случайно. Предыдущим Бедфордом, корого люди хорошо помнили, был Джон Бедфорд, брат Генри V, которого уважали безмерно. После него герцогом звался только сын Джона Невилла, Джордж, существование которого как-то прошло мимо коллективного сознания. Таким образом, этот титул одновременно был и звеном, прикрепляющим новую династию к Ланкастером, и глубоким поклоном в сторону человека, посвятившего свою жизнь сначала брату, Генри VI, а затем – племяннику, Генри VII. Кстати, Тюдорами себя первые Тюдоры не называли никогда, хотя валлийский дракон присутствовал в их атрибутике с самых первых шагов. Но, на мой взгляд, скорее в качестве символа Уэльса в целом.
В тот же день, Эдвард Кортни был восстановлен в титуле графа Девона, а Томас Стэнли стал графом Дерби. Тоже с двойным смыслом, разумеется. Во-первых, это назначение делало матушку короля, леди Маргарет, графиней. Во-вторых, и этот титул был звеном, пристегивающим новый режим к Ланкастерам – этот титул принадлежал Генри Болингброку, основателю династии Ланкастеров (и узурпатору, если уж честно). Самое забавное, что сам Томас Стэнли сильно осчастливленным графским титулом себя не чувствовал. Титул был дан за «his distinguished services to us and indeed the great armed support recently accorded us in battle, both by himself and by all his kinsmen, not without great hazard to life and position». А сэр Томас не перестал утверждать, что никакой роли в победе не сыграл, и что вообще толком познакомился с пасынком только 24 августа, через два дня после битвы. Осторожному прагматику, Томасу Стэнли, было вполне достаточно полученных уже маноров и доходных должностей, а также звания Главного Коннетабля Англии, потому что оно приносило 100 фунтов в год.
Впрочем, некоторую логику в действиях короля можно заметить, если присмотреться к тому, что он не сделал графом Честера Уильяма Стэнли, на что тот рассчитывал, хотя именно атака Уильяма спасла Генри Ричмонда от смерти. Дело дошло до того, что Уильяму пришлось ходатайствовать перед всем обязанным ему королем по поводу утверждения всего, что надарил ему король, им преданный – Ричард III. Утверждение было сделано, хоть и не без многозначительной задержки. Генри VII не хотел нового кингмейкера в своем окружении, и предпочитал сам выбирать, кому выражать благодарность. А может быть и так, что предателей нигде не любят. Томас Стэнли, как муж леди Маргарет, был, строго говоря, даже обязан поддерживать и защищать своего пасынка. Его сын, бывший заложником у Ричарда III, и тоже щедро награжденный, рассматривался сводным братом короля, и риск (очень реальный, к слову), которому он подверг свою жизнь, был учтен с благодарностью. Но Уильям Стэнли к этому семейному кругу не имел никакого отношения, он был просто предателем, оказавшимся полезным.
После всех церемоний, Генри VII торжественно отобедал с получившими титулы, и, после второй перемены, огласил имена семерых новых рыцарей (включая Реджинальда Брэя и лорда Фиц-Уолтера, а также Эдварда Стаффорда, нового герцога Бэкингема), которым он тем же вечером нанес персонально визит, зачитав каждому приказ о производстве. На следующий день, 29 октября, они были церемониально приняты королем, об их производстве в рыцари провозгласил новый геральд (носящий вновь изобретенное имечко Руждрагон, представьте!), и затем они обедали за отдельным столом с королем. После обеда, церемониальная процессия проследовала от Тауэра к Вестминстеру – нечто вроде репитиции коронационного шествия, но верхом, хотя и довольно торжественно.
И вот, наконец, настал день коронации. Публика заняла построенные для нее галереи. Джаспер, герцог Бедфорд, нес корону перед королем. Стэнли, граф Дерби, нес церемониальный меч. Де Вер, граф Оксфорд, нес королевский шлейф. До церемонии не были допущены епископы Дарема, Бата и Велса, известные своими йоркистскими симпатиями, а роль ветхого архиепископа Кентерберийского была ограничена помазанием на царство и возложением короны на голову Генри VII. Торжественную мессу пел, таким образом, епископ Лондона, а «волю народа» спрашивал епископ Экзетера. Вообще, именно сам процесс коронации был довольно скомканным по причине того, что стандартная, имеющаяся под рукой Liber Regalis была предназначена для коронации короля и королевы, а Генри был холост. Поэтому, пришлось как-то перекраивать сценарий церемонии всё того же Ричарда III, причем, не смейтесь, кое-где из него забыли вымарать имя Ричарда, а главные роли остались за герцогом Норфолком (погибшим), и виконтом Ловеллом (находящимся в бегах). К тому же, под массой набившихся на нее людей, рухнула одна из галерей, а после возложения короны на голову Генри, у его матушки тотально сдали нервы, и она звучно разрыдалась. Что ж, её можно было понять, и, скорее всего, все присутствующие, вне зависимости от их тайных и явных симпатий, поняли.
После церемонии, король вернулся в Тауэр, и стал готовиться к банкету. У его ног, под столом, поместили двух персональных сквайров короля для его защиты (на всякий случай) – Томаса Ньютона и Дэйви Филипа. И снова получилась ситуация с непроизвольным комизмом, когда в холл прибыл верхом сэр Роберт Диммок, в роли чемпиона короля, провозгласив свой вызов любому, кто сомневается в праве его суверена носить корону. Дело в том, что тот же сэр Диммок был чемпионом и на предыдущей коронации, только попона на коне была другой.
Сдается мне, что коронацию и послекоронационные торжества готовила не леди Маргарет, а самоуверенные но не слишком умелые новые советники короля. Тем не менее, главное было сделано – в Лондоне сидел коронованный и помазаный на царство король Генри VII.
Приорат Гросмонт был единственным из английских приоратов грандмонтинцев, основанным женщиной. Причем, женщиной, которая удостоилась лишь краткого упоминания "Isabella Fossard, daughter and heiress of the powerful Yorkshire baron William Fossard" в биографии своего мужа. Муж, Роберт Турхам, был, между прочим, личностью достаточно значимой, но поскольку в политические интриги не лез, особо знаменитым его имя не стало. Более известным был его брат, администратор и судья при четырех королях, начиная с Генри II и заканчивая Генри III. Последнего он, впрочем, просто опекал в малолетстве вместе с его матерью и Элеанорой Бретонской, чтобы те не угодили в руки мятежников.
Оба брата ходили в Третий крестовый, и это Роберт командовал той частью флота, которая участвовала в битве за Кипр. Он был и комендантом острова до возвращения Ричарда. И был среди тех, кто был в числе заложников за выкуп за Ричарда. Роберт был сенешалем Анжу, пытался, по приказу Ричарда, увезти племянника Артура из цепких ручек Констанс Бретонской, и он церемониально передавал Шинон Джону, после смерти Ричарда. При Джоне он был сенешалем Пуату и главным шерифом Суррея с 1194 по 1207 годы. Брак ему устроил тоже король. Даже странно, что о таком человеке не написана куча романов.
читать дальшеВ общем, Изабелла Фоссард-Турхам выделила приорату 200 акров леса вроль реки Эск, и муж потом, вернувшись, добавил ещё что-то, и озаботился, чтобы король все эти дары подтвердил. Построили приорат на том месте, где сейчас находится Прайори Фарм с картинки наверху. Сначало обитатели приората все были из Нормандии, но к 1294 году, все обитатели приората были англичанами, и приором их был Роджер де Крессвелл, то есть, похоже, его пригласили из приората Кроссволла. Собственно, "Грамон" - это имя, данное папой Урбаном VI, а в Англии этот приорат знали под именем "приорат в Эксдейде". А папа упомянул какой-то мелкий приорат в английской глуши потому, что до него дошли слухи о предприимчивости обитателей приората, то ли сдавших кому-то, то ли отказавшихся в пользу кого-то от пожертвованной им некогда собственности.
Слухи были совершенно правдивы - приорат Гросмонт, в честь Столетней войны, так сказать, продал свои владения частному лицу, не ожидаясь их конфискации, временной или окончательной, из-за своей принадлежности к ордену, управляющемуся из-за границы. Покупателем стал сквайр из Уолсолла, Джон Хьюитт, имевший какое-то отношение к местной администрации. Насколько известно, вся эта операция имела целью просто сделать приорат на 100% английским, и, видимо, вполне удалась, потому что к временам начала расформирования монастырей, в 1528 году, приорат ещё действовал, и годовой доход его составлял 14 фунтов. Причем, деньги это были не такие уж и малые на то время, вот их покупательная способность:
А обитало в приорате всего пять человек,: приор Джеймс Эгтон (68 лет), брат Лоуренс Бирд (50), Уильям Семер (36), Эдмунд Скелтон (36), и Роберт Холланд (31). Правительство назначило монахам пенсии. Известно, что самый старый, Джеймс Эгтон, в 1553 году за своей пенсией в 4 фунта (зарплата квалифицированного работника за полгода) уже не явился, а вот Эдмунд Скелтон в том году получил причитающиеся ему 66 шиллингов и 8 пенсов (зарплата квалифицированного работника за треть года), и столько же получил Роберт Холланд.
Ну и добавлю кое-что о языковых странностях. Grosmont произносится как "grow-mont", а когда его только основали, то приорат назывался Grandimont.
Через просмотры дорам, у меня накопилось множество "ыыы????" по поводу того, что я вижу. Тут и все эти царствования, и многочисленные вторые и 25-е дяди, родство которых с героями я не могу определить, и странная логика средневекового китайского и не только правосудия (а в Корее - и не только средневекового). Я также хотела бы понять, почему китайцы заканчивают милые романтически фэнтезийки неприменным мрачняком, стараясь принести главным героям как можно больше несчастий. Тогда как детективы могут закончиться вполне благополучно. В общем, я полезла в матчасть. Благо, серьезный приступ "чайнамании" у меня уже был лет 20 назад, и литературы с тех времен у меня хватает. Начала я с монументальной "Китайской цивилизации" В.В. Малявина.
читать дальшеВ этой книге, вся вышеупомянутая цивилизация втиснута в 617 страниц. Это сказывается на качестве в любом случае, но и в принципе эта книга - олицетворение того, чего я не люблю в общеобразовательной литературе. Через историю - галопом, совершенно не раскрывая, собственно, тему. Спасибо, хоть таблица царствований в приложении нашлась, она полезна.
Относительно истории, быта, менталитета и прочих обыденных вещей - надергано всего и без связи. Зато автора несет на религии и искусстве. Это бы и хорошо, если бы не стиль изложения. О чань-буддизме, например: "В речах о чаньском пробуждении важно не что, а как - чистое качество духа, данное нам в отчужденных отблесках, как бы совершенно несущественных деталях: пустота средо-точия сливается с пустотой вездесущей среды... мы погружаемся в живой само-диалог бытия с его лирической прерывностью, непредсказуемо резкими, но повинующимися неизреченным законам творческой игры со-мыслия сменами интонации". Очень многословно и украшательно, но ведь ничего про чань-буддизм по сути. Или другое: "Подвижность структурных оппозиций картины означала, что в каждый момент времени между отдельными её частями не может быть равенства, что одна из них непременно занимает доминирующее, а другая - подчиненное положение". И вот такое - всю книгу. Почти всю. На этом фоне, любование эстетствующим "резрезанием спелой дыни острым ножом на красном блюде в ясный полдень" почти трогает.
Но с паршивой овцы хоть шерсти клок. То есть, несколько клоков я насобирала. Все "клоки" - прямое цитирование Малявина.
Правосудие. "Иероглиф, обозначающий писаный закон (фа) выражает идею нанесения человеку увечья, то есть наказание за совершенное преступление". Древние китайцы полагали, что император имеет полное право выдумывать, объявлять и изменять закон по своему усмотрению. Предание припысывало изобретение закона "южным варварам" (конфуцианцы полагали, что если человек выполняет все полагающиеся ритуалы, он автоматически становится благонравным и не способным на плохие поступки)".
"Первый свод писаных законов появился в VI веке до н.э. Советник правителя Чжэн Цзы-чань велел выгравировать на бронзовых треножниках текст местной "книги наказаний" (на что Конфуций выразил свое "фээээ"). Те не менее, новшество прижилось. С объединением Китая под властью династии Цинь (221 год до н.э) возник единый корпус законов империи, который в последующие столетия расширялся и детализировался. Кодекс династии Тан (618-907 гг) включал в себя уже 12 разделов, содержащих в общей сложности 500 статей. К эпохе Мин (1368 г) число разделов увеличилось до 30, а отдельных статей - до 606".
"Поскольку конфуцианство отстаивало примат ритуала, коренящегося в человеческом сердце, китайское право имеет характерный акцент на индивидуальном статусе того или иного лица и особенности ситуации. Китайское законодательство определяло степень тяжести преступления в зависимости от характера отношений между преступником и потерпевшим. Убийство чиновника простолюдином или отца сыном рассматривалось как отягчающее обстоятельство. Китайское законодательство традиционно придает большое значение мотивации поступков. По преданию, Конфуций, занимая должность верховного судьи в своем родном царстве Лу, предал казни некоего чиновника по имени Шаочжэн Мао только за то, что тот питал "злые и подлые умыслы".
"Древние китайцы полагали, что преступление нарушает мировую гармонию, а отправление закона призвано восстановить мир и согласие не только в обществе, но и во всем космосе. Особо опасных преступников полагалось казнить немедленно, ибо, как считалось, задержка казни могла вызвать потрясения в мире".
"Некоторые важные особенности китайского права можно рассматривать как продукт и легистской, и конфуцианской мысли. К их числу относится отсутствие в императорском Китае независимой судебной власти и презумпции невиновности в судебной практике. Обвиняемый или подозреваемый уже считался виновным, и в ходе расследования должен был доказать свою невиновность. Эта черта китайской юриспруденции восходит, несомненно, к нормам китайской этики "лица", которая руководствовалась идеей взаимозависимости субъектов отношений: в этой этической системе публичное обвинение человека делало его виновным в глазах общества".
"С эпохи древних империй сложилась традиционная система "пяти наказаний". Все они имели отношение к телесным накозаниям или каторжным работам. Штрафы и даже пребывание в тюрьме наказаниями в старом Китае не считались. Со времен династий Суй и Тан "пять наказаний" приобрели следующий вид: 1. битье легкими бамбуковыми палками с числом ударов от 10 до 50 2. битье тяжелыми бамбуковыми палками с числом ударов от 50 до 100 3. каторжные работы на срок от 1 до 3 лет (это наказание тоже включало в себя пять степеней тяжести) 4. пожизненная ссылка в места, отдаленные от родины преступника на 2-3 тысячи ли. Такая ссылка часто означала службу в пограничном войске. 5. смертная казнь, главным образом через удушение шелковым шнуром и отсечение головы".
"Бесправие взятых под стражу было почти полным, а "смерть в тюрьме" - частый исход карьеры государственного деятеля в старом Китае".
"Бесконечный страх китайцев перед судом вызван действиями мандаринов, продажностью и небрежность чиновников, и жестокостью пыток и наказаний. Вот почему китайцы решаются прибегать к суду лишь в самых крайних случаях. Можно подумать, что всё судопроизводство с умыслом поставлено так, чтобы заставить китайцев предпочитать мириться между собой добровольно" (Э. фон Гессе-Вартег, 1898 г)
читать дальшеПока не забыла. У меня тут возникла с месяц назад странная идея попробовать дневной крем от Garnier - типа, пептиды, роза, всё такое, и... на 48 часов (предполагалось, что кто-то двое суток умываться не будет?). А до этого были розы и пептиды от китайского OEDO. Ну что тут скажешь... Французские розы в креме, в отличие от китайских, отчаянно разят огурцом, по какой-то причине. И качество - ерундовое.
На лицо я это мазать не решилась, проверила на шее. Вроде, какая-то пленка образовывается, и кожа производит и через сутки впечатление чем-то намазанной, но после китайского крема такой "намазанности" не было, а вот подтянутость была. А после французского - ничего. Своя собственная шкура, только поверху что-то намазюкано. Переведу-ка я его на пятки, а пока OEDO будет до меня добираться, домажу и на шею корейскую "Мишку" (которая, как ни странно, тоже хуже вышеупомянутого китайского крема).
Конечно, для китайского крема OEDO - весьма не дешевый, а вот Garnier - очень дешевый для французского, так что это две крайности сегмента, и оба раз в 10 дешевле любого японского, но теперь доказано - всё-таки, не все кремы одинаковы, как я всегда тайно думала.
Не знаю, имел ли когда-нибудь в своей предыдущей жизни Генри Ричмонд момент просто сесть и задуматься, что он будет делать после (или в случае) того, как все амбиции его матушки будут удовлетворены, все те, кто жаждал его свободы и/или крови, будут побеждены, и на его кудри будет помещена вожделенная корона Англии. Впрочем, если точнее, эту корону вожделел не он. Всю его сознательную жизнь, всё пережитое с ним случалось, а не являлось результатом его личных амбиций или его личных планов. Даже эта, неожиданно оказавшаяся победоносной, высадка в Англии – Генри в нее буквально катапультировали, не спросив ни его мнения, ни его желания её совершать. И вот теперь, когда ему шел уже 29-й год, он, наконец, оказался в той точке жизненного пути, от которой он мог начинать идти самостоятельными шагами.
Wood paneling from Vernon's Haddon Hall estate, depicting his benefactors Henry VII and Elizabeth of York
читать дальшеДа, он был опять в незнакомой стране, опять среди незнакомых, по большей части, людей, в среде незнакомого (или плохо знакомого) ему языка, и, вероятно, без определенных соображений о том, за что хвататься в первую очередь. До этого самого момента, он и в Англии продолжал делать то, чего от него ожидали, и что ему говорили делать. После коронации всё должно было измениться, причем измениться для него самого. Окружающие поймут и прочувствуют силу перемен только году к 1490-му, потому что молодой человек, которого выдвинули на самый верх исключительно благодаря его чужеродности в английском болотце взаимозависимостей и вендетт, умел молчать о своих намерениях. А также, он умел замечать и делать выводы. И учиться – как на чужих ошибках, так и заполняя прорехи в своем собственном образовании.
Достаточно сказать, что именно он покончил с практикой вести документацию на английском и французском. С 1490 года, государственным языком Англии стал, наконец, английский. Он привел к завершению то, что начал Генри V, до которого английский язык в официальных документах отсутствовал вообще. И сделал это на свой лад – без обсуждений и предупреждений. Просто, в один прекрасный день 1490 года, та часть документации, которая обычно излагалась на французском, просто исчезла. Король он или не король!
Но пока, осенью 1485 года, первым его действием в международной политике было обеспечение мира с Францией. Потому что, как писали оксфордские профессора Томасу Стэнли, «everything is new to us, and though we hope the present order may prove firmly established, it is but in its infancy». Так оно и бывает, когда новый режим возникает на развалинах предыдущего. Договор был подписан практически сразу после победы при Босуорте – на один год, но затем был продлен до 1489 года.
На данный момент, насущных проблем было несколько. Во-первых, сторонники Ричарда III. Те, которые сидели в своих манорах и особняках, именно сейчас опасности не представляли – у них просто не было лидеров. Но в церковных убежищах сидели Харрингтоны, Хаддлстоуны, Миддлтоны, Франки, и лорд Ловелл к ним в придачу. Общим числом в восемь человек. И вот с ними что-то нужно было делать немедленно. Причем, именно с самым известным из этих укрыванцев, лордом Ловеллом, действовать нужно было аккуратно, хотя именно у него было наибольшее количество недоброжелателей среди людей нового режима. Тем не менее, он был из чисто ланкастерианской семьи, и, к тому же, приходился Уильяму Стэнли пасынком – тот был одно время женат на матери Ловелла.
Харрингтоны были частью английского дворянства ещё со времен Ричарда I, а до этого были довольно значимым англосаксонским родом. К тому же, нынешняя баронесса Харрингтон была замужем за маркизом Дорсетом, который был оставлен заложником за долги Ричмонда во Франции. И даже если наплевать на Дорсета, соратника невольного, оставался его брат Эдвард Вудвилл, который был соратником верным и нужным, не говоря о тысячах людей, Вудвиллам преданных.
Хаддлстоуны тоже вели родословную по мужской линии в незапамятные англосаксонские времена, а по женской – от норманна Годарда де Бойвилла, хозяина Миллоум Кастл, чья внучка вышла за одного из Хаддлстоунов. Здесь были очень близкие связи с Невиллами (см. mirrinminttu.diary.ru/p219615430_lyudi-pri-dvor...). А обижать потомков Невиллов на севере, оказавшем такую поддержку Ричарду III, было бы себе дороже.
Миддлтоны, в свою очередь, были семейством многочисленным и предприимчивым. Их хватало в Оксфордшире, Линкольншире, Бэкингемшире, Йоркшире, Сассексе, Уорвикшире... Они были и в Шотландии, причем Хэмфри де Миддлтон приносил оммаж Эдварду I в 1296 году, а Роберт Миддлтон в том же году защищал Данбар от англичан (1-й граф Миддлтон был, по-моему, из этой ветви). Довольно многие Миддлтоны были шерифами Йоркшира (как и Харрингтоны, впрочем).
Что касается Франков, то они вели родословную чуть ли не с времен Вильгельма Завоевателя, от норманнов, и вплоть до XV века были хорошо представлены в Шропшире, Йоркшире, Норфолке и Суррее. Я не нашла, чем представители семейства занимались при Йорках, но из этого рода вышли знаменитости более поздних времен – довольно известный кембриджский теолог Марк Франк, не склонившийся перед железнобокими, капитан армии Парламента, писатель Ричард Франк, и армейский хирург Калвин Фринк. В укрытии сидел Эдвард Франк, который впоследствии продолжал участвовать во всех заварушках против нового короля, пока его в 1489 году не схватили и не казнили (то ли повесив, то ли обезглавив).
Поэтому, не желая усугублять всё ещё существующий раскол в симпатиях и умах, и не имея достаточно ресурсов, чтобы заполнить все вакансии своими людьми, Ричмонд 11 октября помиловал всех, сделав, правда, некоторые исключения ранее, прокламацией от 8 октября, потому что их надо было сделать для сохранения королевского престижа. В частности, из общего пардона был исключен Майлс Меткалф, регистратор города Йорка, за то, что тот «hath done much against us which disables him to exercise things of authority . . . which his seditious means might . . . and fall to divers inconvenients». Город Йорк, тем не менее, в сторону почти-короля и ухом не повел. Трудно сказать, как бы далеко зашел конфликт, если бы Меткалф не умер в начале 1486 года. Впрочем, его место занял человек, которого выдвинули в Йорке (Джон Вавасур), а не тот, кого назначил король.
В общем, ресурсов и авторитета Ричмонду, ожидающему коронации, явно не хватало, а тут свалилось ещё одна проблема. Как он писал в Дербишир Генри Вернону 17 октября, «certain our rebels and traitors being of little honour or substance» установили контакт «with our ancient enemies the Scots» и «made insurrection and assemblies in the north portions of our realm, taking Robin of Reddesdale, Jack St Thomalyn at Lath, and Master Mendall for their captains, intending if they be of power the final and abversion . . . of our realm».
Ну что ж, если это было правдой, то ход был не самым достойным, и об этом многое могла бы рассказать королева Маргарет Анжуйская, так что в своем негодовании Ричмонд был совершенно прав. Тем не менее, этот ход бил в самый центр слабости нового режима, не имеющего армии. Так что если Ричмонд и имел свои соображения относительно надежности отчима, Томаса Стэнли, ему не оставалось ничего другого, как отправить того на границу с Шотландией. Потому что у Стэнли была возможность собрать для этого похода, без всякого напряжения, 15 000 человек.
Интересно, что Генри Вернон, с которым Ричмонд почему-то быстро подружился, был, в своем роде, более бледной копией Томаса Стэнли. Он, формально симпатизируя и Ланкастерам, и Йоркам, как-то ухитрился не явиться ни на битву при Барнете (хотя сохранилось письмо графа Уорвика, который его вызывал), ни на битву при Тьюксбери (хотя его вызывал туда герцог Кларенс). Как именно он отговорился, свидетельств не осталось, но из своего поместья в Хаддоне он так и не выехал. И ему ничего за это не было – Вернон был личным сквайром короля как при Эдварде IV, так и при Ричарде III, и без всяких проблем принял смену династии. В отличие от Томаса Стэнли, Генри Вернон был приятным малым.
Что касается упоминания Робина Редесдейла, то этот персонаж был активен в царствование Эдварда IV, и вряд ли мог выступить против Ричмонда, сговорившись с шотландцами. Разве что это был намек на сэра Джона Коньерса, который, говорят, скрывался тогда за этим именем? Сразу скажу, что осенью 1485 года сэр Джон послушно выдвинулся к границе с Шотландией, как ему и было приказано, и весной 1486 года Джон Коньерс уже вовсю сражался за Генри VII, но ведь точно так же он покорился и Эдварду IV в 1470-м. И потом верно служил и ему, и Ричарду III.
Если Jack St Thomalyn был Джоном Томлинсоном, то речь точно идет о Коньерсе – этот Джон, чья сестра была замужем за сыном Майлса Меткалфа из Йорка, был упомянут в завещании брата Джона Коньерса, Кристофера. Думаю, в этом случае Ричмонд просто не воспринял на слух незнакомое ему имя, и запомнил его на французский манер.
Тем не менее, на что я не нашла никаких намеков, так это на то, что Шотландия была готова что-то предпринять против Англии в целом и Ричмонда в частности осенью 1485 года. Таким образом, то ли Генри Ричмонд был кем-то дезинформирован, то ли он был склонен ожидать всевозможных пакостей от Джеймса III в принципе, после того, как брат и враг Джеймса, Александр герцог Олбани, был убит в Париже на турнире в начале августа 1485 года. Но могло быть и так, что Ричмонд просто испугался более локального заговора, в котором ударную силу заговорщикам-рикардианцам могли предоставить шотландские Миддлтоны и их союзники.
Пакости же от Джеймса III действительно прилетели, но гораздо позже, когда Генри Ричмонд был уже коронован