Эта часть идет после "Коварной нечисти" и "Могилы ласки", и перед "Гневом времени" и "Затерянными пещерами". Качество, на мой взгляд, несравненно выше абсолютно отстойных "Затерянных пещер", которые и снимать-то не стоило, они ни о чем. Приятно наличие молодых и красивых героев. В плюсе - ленивый, но не тупой главгерой, и "вещь-в-себе" спортивная и умная главгероиня-1.
В минусе - тупая как чуня, дурноватая, хамовитая и агрессивная главгероиня-2 по кличке "Золотой зубик" (которого у нее нет). Амплуа "милашка" в китайских приключенческих сериалах.
И неизбежный главный друг главного героя по кличке Толстяк. Только здесь он не толстый и не болтливый сверх переносимого, ибо непереносимость оттянула на себя деводура Зубик.
Известие о смерти сына Генри VII получил поздно вечером 4 апреля 1502 года. Король, собственно, уже улегся спать, когда в дверь опочивальни постучал его исповедник, и сообщил о трагедии. Наверное, было бы человечнее дождаться утра, но известие из Ладлоу, за печатью Ричарда Поля, главного камергера принца, было документом официальным, и советники не посмели его задержать. Хотя последовавший за приходом исповедника эпизод Каннингем и называет редким инсайдом в реальную частную жизнь короля, он все-таки рассказан крайне сдержанно и формально.
читать дальшеПервым делом, король послал за женой. Судя по тому, что королева утешала его, напоминая, что он был единственным сыном у матери, и судьба его все-таки хранила, несмотря на все выпавшие испытания, и напоминала, что они оба ещё молоды и могут иметь детей, Генри VII не только убивался об Артуре, но и был в полной панике относительно судьбы династии, всё будущее которой зависело теперь от одного-единственного сына, причем весьма непоседливого. Потом король, видимо, то ли углубился в молитву, то ли «перешел в руки» исповедника, и Элизабет смогла уйти к себе, где у нее началась настоящая истерика. Теперь послали уже за королем, который смог успокоить жену, и их оставили, наконец, вдвоем, дав возможность сбросить роли королевы и короля, и просто скорбить, как скорбят родители, потерявшие уже третьего ребенка.
В этом плане, у королевской четы было чрезвычайно мало времени предаваться горю. Помимо того, что смерть двух королевских сыновей подряд, одним из которых был наследник престола, стала потрясением для королевства, чье будущее внезапно стало казаться зыбким, опасным и непредсказуемым, встал вопрос о том, что делать с женой Артура – с Катариной Арагонской. В то время никаких сомнений относительно того, что молодая пара жила насыщенной интимной жизнью, не было. Помимо хвастовства самого Артура, было общее знание всех приближенных и прислуги – в те времена, значительные люди всё ещё были практически лишены приватности из-за множества ритуалов обслуживания, которые существовали для подчеркивания статуса обслуживаемого. Поэтому, изначально Генри VII с супругой надеялись на то, что Катарина осталась беременной. Увы, эта надежда не осуществилась. И тогда встал вопрос о статусе вдовой принцессы при английском королевском дворе.
Катарине было 16 лет, она была вдовой, и вскоре должна была стать чьей-то женой – спрос на испанских инфант тогда превышал предложение. Генри VII не хотелось выпускать из своих рук дочь Изабеллы и Фердинанда, слишком много в его международной политике было завязано на их авторитете. Опять же, деньги. Как положено, за Катариной дали приданое, и первая часть этого приданого, 20 000 золотом, была выплачена на глазах «всего Лондона» в день её свадьбы с Артуром. Но, помимо этого, была оговорена и вдовья часть испанской принцессы, причем переговоры были нелегкими. Теперь Катарина, теоретически, стала богатейшей невестой в Европе. Но королю вовсе не хотелось, чтобы вдовья часть его невестки, его кровное, уплыла в чужой королевский дом.
Был еще сложный вопрос украшений принцессы, которые входили в ее приданое и стоили безумных денег. Сначала эти украшения хотели аккуратно положить в казну, потому что при использовании их по назначению, их рыночная цена как бы понижалась. В результате сложных переговоров, украшения остались в пользовании Катарины, хотя сама она, выросшая при богатейшем королевском дворе с аскетичными привычками, была к ним совершенно равнодушна. Теперь и с этими украшениями, практически принадлежавшими казне, пришлось бы расстаться.
Началась суровая торговля между Фердинандом и Генрихом, о деньгах. Изабелла и Фердинанд велели своим дипломатам предложить Генриху два варианта: или он отдает выплаченную часть приданного, и возвращает Катарину в Испанию, либо Катарину выдают замуж за Генри, ставшего принцем Уэллским. Дипломатам было велено настаивать на первом варианте, но, на самом деле, работать в пользу второго. Тем не менее, главнее любой дипломатии был в данном случае правовой вопрос. По неисповедимой логике Святейшего престола, Катарина, выйдя замуж за Артура, стала считаться сестрой принца Генри, хоть, по факту, таковой не являлась. Тем не менее, если бы удалось формально доказать, что Катарина и Артур не познали друг друга карнально и она осталась девственницей, инфанта была в праве заключить новый брак – с братом почившего супруга, который как бы и не был супругом в глубоком смысле этого понятия.
Фердинанд и Изабелла
Причем, их католические величества, Ферлинанд и Изабелла, отновились к формальностям королевских браков очень и очень серьезно, прекрасно зная, как легко их задним числом расторгали, используя любую запятую, стоявшую не в том месте. К тому же – см. выше, речь шла не только о будущем династии и будущем Катарины Арагонской, но и о больших деньгах. Поэтому вопрос девственности Катарины обсуждался очень живо и на самых высоких урованях, а сама она оказалась между молотом и наковальный, между отцом и свекром. О Фердинанде говорили, что для того, чтобы его обскакать, надо встать утром очень рано. Но Генри VII был просто зеркальным отражением своего царственного собрата. Его тоже было трудно обскакать. Не было Катарине свободы и в собственном доме (вернее, в доме леди Маргарет Бьюфорт, куда её поселили). Там кипели страсти борьбы за влияние на принцессу, сидела ее авторитарная дуэнья дона Эльвира, и именно она отослала в Испанию письмо, где утверждала, что после первого брака Катарина «осталась такой, какой была» - девственницей.
На самом деле, единственным человеком, кроме самой Катарины, который мог сказать что-то определенное об интимной части её первого брака, был исповедник принцессы, фра Алессандро, которого доне Эльвире удалось удалить из страны, и который затем никогда и никак не комментировал этот момент. Сама же Катарина озвучила свою предполагаемую девственность после первого брака только в 1529 году, когда муж решил взять развод, и поднял старый вопрос о женитьбе на вдове брата. А тот момент, когда ее девичье состояние обсуждали «взрослые», она молчала. В более отдаленные и прагматичные времена Средневековья, ее бы просто осмотрели лекарки-повитухи, но нынче ритуал жизни королевской семьи стал настолько церемонным, что о подобной процедуре и речи быть не могло. И, наверное, все вовлеченные в эту историю, в 1502 году были совершенно уверены, что главное – не предполагаемая девственность невестки короля, а бумага о том, что она девственна и годится для брака с братом покойного мужа, хотя никто не признал бы этого даже на исповеди.
К июлю 1502 года, у Фердинанда начались серьезные проблемы с французами в Италии, и это сподвигло Изабеллу откинуть прочь тонкости и заявить англичанам в лоб, что она готова безусловно считать свою дочь девственной после первого брака, если Генри VII вступит в войну с Францией в Италии. Фердинанд же искушал англичан обещаниями отдать им Нормандию, если вместе они победят Францию. Теперь наступила очередь Генри VII то ли изображать, то ли в самом деле испытывать колебания. В конце концов, жадность жадностью и политика политикой, но на кону стояло нечто гораздо более для него дорогое – судьба его династии. Поэтому в сентябре он только согласился одобрить проект договора с Испанией, но не двигаться вперед без благословения папы. Тем более, что архиепископ Кентерберийский Уорхэм и епископ Винчестерский Фокс считали, что брак между принцем Генри и вдовой его брата заключен быть не может, а мнение обоих Генри VII уважал.
Будучи ревностными и заслуженными католиками, Изабелла и Фердинанд подключили, разумеется, римского папу к переговорам о втором замужестве своей дочери с самых первых стадий обсуждения этого замужества. Ведь только папа мог дать разрешение на этот родственный брак. Это разрешение должно было быть выдано в виде документа, именуемого диспенсацией - освобождением от моральных и легальных препятствий к браку. Поскольку папа считался наместником Святого Петра на земле, у него было такое право. Было договорено, что с просьбой о диспенсации в Рим обратятся оба королевства.
Что характерно, напрямую врать понтифику короли не решились. В английском письме с просьбой о диспенсации для Катарины обращаются потому, что: «…она вступает в отношения с Генри, принцем Уэльским, в первой степени близости, и поскольку ее брак с принцем Артуром был заключен согласно ритуалам католический церкви и был завершен». Фердинанд же пишет, что «в Англии хорошо известно, что принцесса по-прежнему девственница», но, поскольку английский двор «предрасположен к крючкотворству», «выглядит более осторожным рассматривать этот случай так, словно брак был завершен».
Разумеется, никому и в голову не пришло каким-то образом вовлечь в процесс обсуждения их будущего саму Катарину или принца Генри. Принц, собственно, узнал о своем браке, представ перед отцом, сидящем в окружении своих советников и в присутствии специалиста по брачным вопросам Николаса Веста. «Сын наш Генри, - объявил Генри VII в своей бесподобной манере, - я согласился с королем Арагона, что ты должен жениться на Катарине, вдове твоего брата, ради того, чтобы мир между нами продолжался». Что можно было ответить в такой ситуации? Принц Генри не ответил ничего, он просто поклонился отцу в знак покорности.
В Риме же в это время было несколько не до диспенсаций, потому что всё внимание папы Александра VI было в 1503 году занято завоеванием его домом позиций у итальянской знати, а в августе он умер. Его преемник, Пий III, умер чуть ли не через 3 недели после своего избрания. Так что настойчивое напоминание Фердинанда о диспенсации для его дочери, чуть смягченное известием об ухудшении здоровья Изабеллы, попало уже в руки папе Юлию II. Тот подсуетился, и 24 ноября резюме папской буллы прибыло в Испанию. Но... Как обычно, резюме было датировано двойным способом: от рождения Христова, и по году папского правления. Это резюме было датировано ошибочно! Более того, Изабелла была взбешена тем, что в резюме читалось, что замужество Катарины и Артура получило завершение (она ничего не знала о письме своего мужа папе Александру). Но у нее была письменная клятва дуэньи Катарины, что это не так!
Финальная, официальная версия буллы, со свинцовыми печатями, никаких ошибок не содержала, и, ради Изабеллы, папа написал, что брак Катарины и Артура был завершен «возможно» (forsan). В данном случае, для выражения серьезного сомнения в том, что завершение было. Но в Англии у этого слова было несколько другое значение, имеющее значение «что-то было, в каком-то смысле». Что, согласитесь, меняло содержание фразы довольно сильно. Тем не менее, принцу Генри было всего 12 лет от роду, и его вступление в реальные брачные отношения со своей невестой (не раньше, чем в возрасте 17 лет, по представлениям того времени) было делом довольно далекого будущего. До которого Генри VII ещё предстояло получить приданое Катарины у её отца полностью, да и вообще многое могло измениться.
В дискуссиях по поводу того, что считать пошлым дизайнерским оформлением, меня заел комментарий "адовые дизаны, к гадалке не ходи, это или русские или американские адепты семейства Кардашьян". Я ничего не знаю о дизайнах семейства Кардашьян, но вот вполне английские адовы дизайны могу показать. Те, в которых гарантированно не ступала нога ни русских, ни адептов Кардашьян - просто потому, что родом эти дизайны, по большей части, из 70-х. Русские тогда, по понятной причине, задавать дизайнерские тренды по заграницам не ездили, а Кардашьян ещё, вероятно, и не родилась. Правда, розовую ванную комнату ввела в моду ещё Мэйми Эйзенхауэр в 50-х, супруга президента США, и уже позже от этого тренда сошли с ума англичане.
А остальное - мода былых времен. Просто, прежде чем начинать смеяться и зажмуривать глаза, есть смысл запомнить, что всё представленное ниже не является примером чьего-то персонального дурного вкуса, а порождением дизайнерской мысли определенного времени. Это не вполне то, что смесь Версаля и юрты на иркутских просторах (dymontiger.livejournal.com/15043279.html), но что мы вообще знаем о том, что думают и думали о дизайнах своего жилища те, кто в них живет?
Конец зимы и начало весны 1502 года были полны хлопотами не только при дворе принца Артура в Ладлоу, но и, как минимум, у графа де Вера и его соратника, сэра Роберта Харкорта, в Лондоне. Пусть сбежавший к Максимиллиану граф де ла Поль и не хватал звезд с неба, использовать его, чтобы нагадить англичанам, император Священной Римской империи вполне мог попытаться. Поэтому Генри VII распорядился тщательно разобраться с теми, кто помог графу бежать из страны. Преступлением это было, к слову сказать, не из малых, особенно учитывая связь графа с заговором в Тауэре, который стоил жизни Варбеку и Уорвику.
Двор принца Артура и Катарины Арагонской
читать дальшеТут довольно интересны родственные связи вовлеченных. Во-первых, Харкорты были в родстве с де ла Полями через скандально известного Ричарда Харкорта, женившегося вторым браком на Катерине де ла Поль, внучке 2-го графа Саффолка (то есть, она приходилась кузиной отцу беглого Эдмунда де ла Поля). А скандальным этот брак был из-за невнятной судьбы первой супруги Ричарда Харкорта, Эдит Сен-Клер, которую он, нажив с ней штук пять детей, обвинил в связи со слугой, после чего убил как слугу, так и жену. Причем, после всего этого он имел наглость написать прошение папе, чтобы тот выдал ему диспенсацию как за убийство, так и с разрешением жениться. И, представьте, диспенсацию он получил.
Во-вторых, арестованный по делу Эдмунда де ла Поля Уильям Кортни приходился свояком самому Генри VII, будучи мужем младшей сестры королевы, Катерины Йоркской. Впрочем, сестер супруги его величество всегда держал под пристальным наблюдением – как ни крути, а их потомство имело королевскую кровь линии Йорков. Ну и не будем забывать, что и де Вер в этой тусовке чужим не был – через первый брак, он приходился дядюшкой обеим дочкам Уорвика-Кингмейкера, так что почти член семьи.
Но если Уильям Кортни явно был замешан в делишках Эдмунда де ла Поля, то брат Эдмунда, Уильям, не был. Тем не менее, его законопатили в Тауэр, и, похоже, просто там забыли более чем на 30 лет. Иначе трудно понять, почему Уильяма Кортни помиловали, когда трон унаследовал Генри VIII, а Уильяма де ла Поля – нет, так он в Тауэре и умер. Ну и второй достаточно невинной жертвой был сэр Джеймс Тирелл, комендант крепости Гин. Конечно, обязанностью Тирелла было задержать беглецов, но он не посмел (или не захотел) задержать де ла Полей силой, а убеждением у него бы и не получилось ни при каких обстоятельствах.
Потому что, помимо того, что Эдмунд де ла Поль был крайне напуган, рядом с ним периодически появлялся человек, который, похоже, давным-давно работал на службу безопасности короля и действовал как провокатор. Его звали сэр Роберт Керзон, и он был на 100% креатурой Генри VII. В 1499 году Керзон внезапно оставил почетный пост капитана Хаммс Кастл (из которого когда-то бежал граф де Вер), чтобы присоединиться к походу императора Максимиллиана на османов. Король на это дал добро. По пути, Керзон встречался с де ла Полем, который тогда сбежал из Англии в первый раз, и сидел у Тирелла в Гине.
После этой встречи, сэр Керзон успел и оказаться в списке предателей, провозглашенном в Лондоне 25 октября 1501 года (в компании с де ла Полями, Кортни, Тиреллом и Джоном Виндэмом), и оказаться единственным помилованным из них. Кортни и де ла Поль оказались в Тауэре, Тирелла и Виндэма обезглавили в первых числах мая 1502 года. Уж не знаю, каким боком в деле оказался сэр Джон Виндэм, зять Джона Говарда, верный сторонник короля Ричарда, который потом честно служил короне в качестве мирового судьи. Надо сказать, что все они – и Тирелл, и Виндэм, и Керзон – были из йоркистов, с которыми Генри VII смог подружиться. Он доверял им, и они абсолютно лояльно ему служили до самых описываемых здесь событий. Керзон, до назначения его комендантом Хаммса, был постоянным партнером короля по игре в теннис (и постоянно у короля выигрывал).
Что должно было случиться, чтобы Тирелл буквально забаррикадировался в своем Гине? Требование короля, чтобы тот явился в Лондон и объяснился относительно де ла Поля, которое он послал Тиреллу перед приездом Катарины Арагонской в Лондон? Параллельно Генри VII приказал serjeant porter Кале, сэру Самсону Нортону, занять Гин на время отсутствия Тирелла, но Тирелл не сдвинулся с места. Вообще-то, Тирелл был женат на сестре лорда Дюбени, и, по этой причине, король ему достаточно доверял и в радости, и в горе, так что он вполне мог бы оправдаться и отделаться штрафом. Вместо этого, Тирелл выбрал худшую из всех возможных стратегий. Могло ли это быть результатом того, что де ла Поль разболтался перед Тиреллом, и рассказал слишком много такого, чего тот предпочел бы не знать, о полусекретном обеде, который организовал у себя за неделю до бегства?
Тогда де ла Поль (племянник королей Эдварда IV и Ричарда III) пригласил молодого маркиза Дорсета, Томаса Грея (внука королевы Элизабет Вудвилл), Генри Бурше, 2-го графа Эссекса (племянника королевы Элизабет Вудвилл через мать), и Уильяма Кортни (женатого на младшей дочери короля Эдварда IV и королевы Элизабет Вудвилл). А буквально накануне бегства, де ла Поль встречался с отцом Кортни, сэром Эдвардом, графом Девона, и сэром Томасом Грином, другом Джеймса Тирелла, из Восточной Англии. Естественно, обо всех этих встречах слуги тут же разболтали в первом же пабе, причем о первой встрече слуга рассказал просто из желания почувствовать себя важным, а уж его рассказ рассказали королевским шпионам. А во втором случае, слуга докладывал шпиону. Правда, о чем шла речь за обедами, слуги не слышали. Заговорщики все-таки совсем уж дураками не были.
Конец затянувшейся ситуации положил сэр Томас Ловелл, прибыв в Кале в феврале 1502 года. Он без проблем попал в Гин, поговорил с Тиреллом, привез его в Кале, и они вместе сели на корабль, идущий в Англию. В Гине Тирелл оставил своего сына Томаса. Пенн утверждает, что в открытом море Ловелл пригрозил Тиреллу, что выбросит его за борт, если он не отправит сыну приказ сдать Гин, и таким образом вся честная компания оказалась в Тауэре. Откровенно говоря, я не могу понять, откуда Пенн разжился такой подробностью, разве что в книге Стивена Ганна (Steven J. Gunn, «Henry VII's New Men and the Making of Tudor England»), но она была издана таким малым тиражем, что стоит 77 фунтов самое малое, которые я совершенно не готова платить. Так что факт или не факт – вопрос открытый. В любом случае, сын Тирелла прожил благополучную жизнь, а сын казненного Виндэма и вовсе стал адмиралом, так что можно утверждать хотя бы одно: что бы ни утворило старшее поколение, младшее за их грехи не ответило.
Кстати, Каннингем ничего не упоминает о том, что Тирелл признался «заодно» в убийстве Принцев из Башни. Пенн упоминает, но перекладывает ответственность за это утверждение на Томаса Мора, который и пристегнул Тирелла к истории принцев, сочиняя свой пасквиль о Ричарде III.
А сэр Керзон, избежав заключения или плахи, оказался при дворе императора Максимиллиана, где его произвели в графы империи за исключительную храбрость, проявленную в походе против османов.
Штандарт сэра Роберта Керзона с мотто PARLESQUI VOULDRAS, или «Speak as you will»
Помимо получения почестей, он, возможно, поразнюхал слегка, имеются ли у императора планы на де ла Поля, потому что Керзон вновь оказывается в числе лиц, получивших королевский пардон, и 5 мая 1504 года, и 10 апреля 1505 года.
Если следить за передвижением денег, то в 1506 году Генри VII наградил Керзона крупным годовым доходом, но вот в 1504-м объявил предателем и изменником, в результате чего люди, поручившиеся за его лояльность своими залогами, деньги потеряли. Хотя, в случае именно этого короля, такое действие отнюдь не казалось ему бесстыдным или несправедливым, хотя сэр Керзон явно крутился вокруг Саффолка, работая на корону. Всё должно было быть абсолютно достоверно, недооценивать врагов Генри VII не собирался.
Надо сказать, что Максимиллиан не встрял в авантюру с де ла Полем потому, что Генри VII почуял в нем родственную душу в плане любви к деньгам, и, не прибегая, на этот раз, к угрозам всякими там экономическими санкциями за укрывательство беглого де ла Поля, пообещал ему «займ» в 10 000 фунтов на крестовый поход против турок (на самом деле, Максимиллиан нуждался в деньгах на покрытие расходов от военных действий во Франции и в Италии). С другой стороны, Максимиллиан не то чтобы имел какую-то политическую стыдливость, не желая продавать де ла Поля за 10 000 фунтов, но ужасно не хотел отказываться от такой блестящей фигуры для будущих дипломатических сражений с королем Англии. И он прибегнул к крючкотворству, заявив послам Генри VII, что таки да, договор с Англией обязывает его выдать врага английской короны по первому требованию, но этот договор не может касаться тех свободных городов, которые не попадают под юрисдикцию империи – и быстренько отправил де ла Поля в Аахен. Ну и 10 000 фунтов он тоже взял.
На самом деле, все эти дипломатические кадрили и совсем не дипломатические зачистки йоркистов, спутавшихся с заговором в Тауэре и делом де ла Поля, проходили параллельно с событиями, всерьез потрясшими династию до самого её основания – 2 апреля 1502 года умер принц Артур, наследник престола. Нет, он вовсе не был болезненным юношей, поэтому-то все и были так потрясены. Узнав же, от чего принц умер, многие были напуганы. Это была та сама «потовая лихорадка», sweating sickness, которая когда-то пришла в Англию именно вместе с жалким войском графа Ричмонда, набранного по французским каталажкам и кабакам. Нужно ли это было понимать как Божью кару за казнь простого умом молодого человека?
Артур был захоронен в Вустерском кафедрале через три недели после своей смерти, с подходящей для наследника престола помпой, параллельно главному алтарю. А каменная часовня была поставлена через два года. Что интересно, непосредственно могила Артура находится не там, её нашли в 2002 году при помощи радара. Он был похоронен под полом собора в нескольких футах от своего надгробья. Тогда было много надежд, что останки дадут исследовать, чтобы определить причину смерти, но, насколько я знаю, воз и ныне там - разрешение не было получено.
Ещё одна мучительно медленно переводящаяся дорама, которую, тем не менее, есть смысл ждать, и нужно смотреть. Некоторые образы там кажутся сначала шаржированными, но в этой дораме абсолютно всё не так, как кажется с первого взгляда. Каждый раз, когда найдено решение детективной задачи, картинка поворачивается другой гранью, и потом снова поворачивается. Причем, иногда главгерой точно знает, что часть истории он упустил, а иногда - докапывается до истины, но чувствует при этом, что за событиями присутствует какая-то сила, запустившая их в движение, но не знает, кто. А мы вот будем знать, потому что этого "бога в машине" нам покажут сразу. С персонажами - та же история. Они не однозначны.
Сейчас невозможно сказать, видели ли современники Генри VII то, что настолько очевидно для нас, наблюдающих за его правлением с безопасного расстояния в половину тысячелетия – то, что он не выносил кровопролития. Странная особенность для человека, изначально заявившего претензию на трон по праву силы, но династия, известная как Тюдоры, имела хорошую причину для странностей, прослеживающихся и у всех её представителей, и передавшаяся затем Стюартам, о чем справедливо напоминает Мэттью Льюис в интервью с Сарой Брисон (sarah-bryson.com/interviews/matthew-lewis-2/).
читать дальшеДа, речь идет об отраве в крови деда Генри VII – «стеклянного короля» Шарля VI Французского, который, в свою очередь, получил гены «ментальной нестабильности» через материнскую линию Жанны де Бурбон. Слишком много слишком родственных браков между Бурбонами и Валуа сделали свое дело. Если говорить прямо, то Шарль VI был абсолютно безумен. Причем, в его случае, он страдал всеми формами этого безумия – и проявлениями агрессии, и парнойи, и выпадениями из реальности, и просто идиотизмом, когда он весело бегал голышом по залам дворца, мажа всё на своем пути экскрементами. Естественно, таким он не родился, всё пришло со временем, и триггером стал сильный ситуационный испуг на фоне стрессового состояния – вот буквально просто громкий звук стукнувшего об латы копья.
О чем думал Генри V, беря в жены дочь такого короля? Скорее всего, о короне Франции, которая должна была его увенчать после смерти тестя. Да и Катерина Валуа никакими странностями, насколько он мог заметить, не страдала. Девушкой она была даже наредкость разумной, набожной и заботливой. И красивой, к тому же. Причем, принимая во внимание репутацию её почтенной матушки, Изабо Баварской, и состояние её батюшки, всегда можно было надеяться, что биологическим отцом Катерины был кто-то из высших дворян королевства, манипулируя которыми Изабо пыталась выжить при дворе сумасшедшего мужа. Увы. В данном случае, отцом принцессы был именно король. О Генри VI мы наслышаны. И нет, он не только читал, постился и молился, ему вполне были свойственны поступки, говорящие и о безграничной, безумной личной храбрости, и об умении принимать жесткие, даже жестокие решения. В общем, способен он был на многое, кроме одного – править. И вряд кто станет отрицать наличие у этого короля ряда прибабахов, не говоря о впадании в состояние, когда он то ли не мог, то ли не хотел общаться с внешним миром.
Но гораздо реже кто-то задумывается над тем, что сводные братья Генри VI, Эдмунд и Джаспер, несли в себе те же гены. Которые, через Эдмунда, достались и Генри VII (и всем его потомкам). И видит Бог, история с Варбеком далась ему дорого уже в 1498 году, а уж необходимость показательной казни Варбека и Уорвика и подавно не могла не сработать как триггер, даже если казненными и не были настоящий Варбек и настоящий Уорвик. Именно в 1500-м здоровье короля начало всерьез сдавать, что заметил даже он сам. В письме матери, леди Маргарет, он жалуется на начавшиеся проблемы с глазами – судя по описаниям, один его глаз стал фокусироваться на предмете медленнее, чем второй.
Что касается Варбека, кстати, то его состояния выпадения из реальности и уверения, что он не всегда понимает и помнит, кто он, сильно указывают не в сторону приземленных, деловых и энергичных Йорков, даже если если его отец и допировался до диабета, а в сторону генетического родства с дедом Генри VII, только я не могу сообразить, как он, в таком случае, укладывается в мозаику событий, и чем сыном он мог быть. Разве что он был именно принцем Ричардом, и странности прилетели со стороны матери, через Жакетту Люксембургскую. В конце концов, мрачные слухи, ходившие об одном из сыновей Элизабет Вудвилл от первого брака, не говорили и о его нормальности.
Так или иначе, поначалу казалось, что жертва себя оправдала. Англия показала всей Европе, что счеты с прошлым сведены окончательно, и что с её королем имеет смысл считаться, если кто-то этого ещё не понял. Впрочем, все всё поняли уже к лету 1499 года. Именно тогда, 12 июля, в Стирлинге был заключен первый полноценный мирный договор между Англией и Шотландией с 1328 года. А двумя днями раньше, 10 июля, Генри VII поставил печать на договоре о союзе Англии с Испанскими королевствами Кастилия и Арагон, который включал в себя и брак между принцем Артуром Английским и инфантой Катариной Арагонской. Уже давно было решено, что инфанта отправится в Англию сразу, как ей исполнится 12 лет, и что размер её приданого составит 200 000 крон, стоимостью в 4 шиллинга 2 пенса каждая. Правда, деве успело стукнуть 16, пока Фердинанд тянул и требовал, но теперь - свершилось! Что самое приятное, в альянсе с Фердинандом, который находился в раздрае с Францией, Генри VII, который с Францией дружил, имел серьезное преимущество, которое собирался развить, выдав дочь Маргарет за короля Шотландии, а для сына Генри присмотреть кого-то, кто сможет вернуть доверие и былую дружбу между Фландрией и Англией. Полагаю, речь шла об Элеаноре Австрийской/Кастильской, родившейся в 1498 году.
Принцу Генри, герцогу Йоркскому, исполнилось почти 9 лет, когда Генри VII встретился в мае 1500 года с герцогом Фландрии Филиппом Красивым. Речь шла об условиях, по которым торговые отношения между двумя странами могли бы быть восстановленными в полной мере. Скорее всего, тогда были сделаны предварительные намеки по поводу возможного брака Гарри с дочерью герцога. Принц Гарри, к слову, на тот момент уже начал исполнять обязанности графа-маршала Англии (а это был титул, стоящий выше лорда-адмирала!) под руководством лорда Уиллоуби. Потрясения предыдущих лет стали потихоньку забываться. Даже беспокойный Эдмунд де ла Поль, граф Саффолк, вел себя после возвращения домой прилично и ответственно. Он сопровождал короля в Кале.
Земля внезапно ушла из-под ног короля 19 июня 1500 года. Его третий сын, Эдмунд, внезапно умер. Генри VII с женой как раз вернулись в Дувр из Кале. На время их отсутствия, дети были перевезены из Лондона, где летом традиционно циркулировало много заболеваний, в более вольные условия Хатфилда. Увы, вывоз на природу не помог Эдмунду. Причины его смерти не известны, но ничего ислючительного в самом факте не было – королевская пара уже потеряла своего второго ребенка, Элизабет, когда той было 3 года. К сожалению, именно в те годы медицина в Англии (и не только) переживала не лучшие времена, безнадежно заблудившись в сторону алхимии, и основательно растеряв знания о гигиене, лечении бытовых травм и о карантинах, которыми владели в XIV веке в любой монастырской больнице.
И пусть именитые историки говорят, что Генри VII был потрясен смертью Эдмунда потому, что эта смерть нарушала его планы на будущее династии. На самом деле, этот король просто безумно любил своих детей. Когда в 1495 году умерла Элизабет, он устроил ей церемониальные похороны, потратив на них 318 фунтов (около 160 000 на современные фунты). Церемониальные похороны приблизительно той же стоимости были устроены и Эдмунду. Насколько это было нетипично? Очень нетипично. Обычно, умерших в детстве хоронили тихо и незаметно – детская смертность была в то время беспощадно высокой. Но Генри VII похоронил своих малышей как взрослых, со всеми почестями, полагающимися им по статусу.
А 12 октября 1500-го года случилось событие печальное для короля, но особенно печальное для его матери – умер архиепископ Кентерберийский Джон Мортон, архитектор их династии (меня не забанили в википедии, которая дает днем смерти Мортона 15 сентября, но Каннингем пишет, что 12 октября, а Каннингему я верю больше, чем википедии). Когда умирают люди такого масштаба, это всегда оставляет позади них некоторую пустоту, даже если преемник давно был обговорен и согласован. Также, к сожалению, преемники обычно имеют тенденцию оказываться принадлежащими более или менее к тому же поколению, что и умершие, так что в определенный период наступает иногда момент, когда центральные персоны общегосударственной значимости уходят один за другим.
Преемником Мортона стал Генри Дин, который, к сожалению, несколько подпортил мнение о себе неудачами в Ирландии, где он был в 1494 году вместе с лордом Пойнингсом, в качестве Лорда Канцлера. Когда Пойнингса отозвали в январе 1496 года в Англию, Дин остался, вместо него, губернатором, но настолько не нашел общего языка с ирландским духовенством, что в августе его пришлось отозвать. Так что даже с учетом того, что Дин был очень дружен с Реджинальдом Брэем, не его хотел бы видеть Генри VII в качестве своего Лорда Канцлера. Король выбрал Томаса Лэнгтона, бывшего капеллана короля Эдварда IV, человека больших дипломатических талантов, академических знаний, и всеобщего любимца. К сожалению, тот умер от чумы в конце января 1501 года, не успев выехать из Винчестера, где он был епископом. Так что канцлером все-таки стал Дин, но это, в конечном итоге, оказалось благом для правительства, потому что Лин, убедившись в свое время, что звезды с неба ему хватать не суждено, стал просто спокойным и крепким администратором.
Спокойствия ближнему кругу короля и в самом деле не хватало. Чем хуже он себя чувствовал, тем больше обострялась борьба за власть в кругу его ближайших советников. С одной стороны были Говард, Фокс, Вархам и Ловелл – традиционалисты. С другой – Ричард Эмпсон, Роберт Саутвелл и, позднее, Эдмунд Дадли, сторонники более агрессивной политики королевской администрации. Томас Говард, граф Суррей, занял тем летом центральный административный пост, став Лордом Казначеем. Собственно, правительству Генри VII опыт Говарда тем летом был просто неоценим – в августе, граф де ла Поль бежал за границу, прихватив с собой брата Ричарда. На этот раз, было известно достоверно, что направился он прямиком к императору Максимиллиану, и было абсолютно непредсказуемо, как именно император себя поведет.
Вообще, о «белой розе», воюющей против Тюдоров в 1500-е годы написана целая книга, The Last White Rose (the secret wars of the Tudors) by Desmond Seward. Не лучший образчик научного исследования, но представление о предмете дает. При том, что повторное бегство де ла Поля было неприятно, соперник королю из него был так себе, даже не второго сорта. Экспертиза Говарда очень пригодилась для изоляции английских йоркистов от возможности участия в новом заговоре, если такой состоится, но всегда была опасность, что на де ла Поля поставит Максимиллиан, который так и не научился относиться к английскому королю уравновешенно, чему, собственно, способствовало тихо-ядовитое отношение Генри VII к Максимиллиану.
Тем временем, в конце сентября в Англию отправилась, наконец, долгожданная испанская инфанта, невеста принца Артура. Катарина Арагонская прибыла в Плимут 2 октября 1501 года, и торжественно въехала в Лондон 9 ноября – её путь в столицу занял столько времени потому, что король организовал серию торжеств на всём пути от Плимута до Лондона, чтобы и сопровождающие 16-летнюю инфанту испанцы могли написать благоприятные отчеты королю Фердинанду, и чтобы максимально большее количество английской знати с Катариной познакомились. Торжества же в Лондоне затмили все предыдущие. Катарина, последние годы которой дома были отнюдь не веселыми из-за состояния Изабеллы Кастильской, была потрясена и счастлива. Сразу после свадьбы, Артур с молодой супругой отбыли в Ладлоу. А Генри VII спешно занялся уточнением деталей согласованного уже брака между принцессой Маргарет и Джеймсом Шотландским. Всё было готово к концу января 1502 года. Жизнь снова входила в свою колею.
И ура!На самом деле, самым сложным было выпить вчера вечером 3 литра раствора за 3 часа, и сегодня с утра ещё один. Ночью проснулась с дикой головной болью от недокорма и обезвоживания.
Но вот сама процедура, это же вообще ни о чем. Наверное, если есть спайки и затвердевшие участки, то чувствуется по-другому, но мы отстрелялись минут за 20, наверное, только-только успев обсудить, в общих чертах, мечту врача побывать в Сибири и на Камчатке. Обезболивающее вкалывать не понадобилось. Следующие 10 лет можно на эндоскопию не ходить. Дивертикулит никуда не денется, сигмавидка ещё слегка воспалена, но и это пройдет. Клетчатка нужна, причем добавкой, из пищи столько не получишь.
Врач был, кстати, тот же, который меня в декабре принимал и хотел тогда оперировать. Был искренне рад, что всё обошлось, и что эндоскопия прошла так легко. В тонкий кишечник тоже заглянули, там тоже всё чудесно. Можно сосредоточиться на ортопедических проблемах.
У нас были морозы, навалило много снега, потом по закону жанра, пришли плюсовые температуры, и образовалось вот такое:
Сейчас, правда, снова подморозило. Красоту супруг убрал. У нас там, где люди ходят, стоят на крыше ограждения, так что свисающее никому не опасно, там никто не шляется, но все же.
читать дальшеС короной творится что-то невообразимое. То есть, не с самой короной, а вокруг. В принципе, без особо крутых мер нам удалось потерять за год менее 1000 человек, да и реанимации не захлебывались. Но теперь пришла эта быстрая мутация, и правительство прикрутило гайки как минимум с движением через границы. Ну и обычное - не кучковаться, стараться максимально использовать удаленки, и носить маски в общественных помещениях и транспорте. И что делает Хельсинки и два его города-сателлита? С трам-тарарамом о муниципальном самоуправлении открывают групповые игры и спортивные занятия для школьников. Школьникам, естественно, ничего не грозит, но они ж понесут вирус домой. Причем, как-то никто же не запрещал школьникам хоть до посинения носиться в тех же школьных дворах на площадках. Как это было весной. Но нет, надо обязательно в спортзал. Политика... В апреле - муниципальные выборы, всё делается для того, чтобы потрафить своей группе избирателей. Причем, проблема с распространением быстрого вируса не надумана. В Ювяскюля у нас студенты попраздновали незаконно: 80 (!) заболевших разом, и 1000 человек теперь на карантине.
Вакцин не хватает. Евросоюз пробакланил заказ - Британия подхватилась ещё в мае, и ЕС - только летом. Теперь "комиссар здравоохранения" пыталась стукнуть кулачком по столам Физера и Астра-Зенеки, но быстро получил гласность факт, что договоры были составлены очень обтекаемо. Если учесть, что Астре заплатили предварительно 300 миллионов... Впрочем последнюю сотню ещё не заплатили, но все-таки. Германия опубликовала данные, что прививки Астры вообще не эффективны для тех, кому за 65. За этим последовали странные опровержения, что авторы статьи не на ту циферку посмотрели и все перепутали, но Германия все-таки объявила, что Астрой будет прививать только молодых. Мне не нравится идея прививки Астрой, которая содержит рино-вирус - я все-таки слабовата ещё для риска. Надо быстренько привиться Физером, пока буду в отпуске. Собственно, вот и доказано то, что теоретически было понятно всем и раньше: при первом же серьезном кризисе, система функционирования ЕС как единого целого - развалилась. Нельзя было закрывать национальные производства вакцин. Теперь последствия могут быть очень паршивыми. Люди устали, сфера обслуживание в критическом состоянии, лето уже гарантированно испорчено в плане фестивалей и нормальной жизни, и когда можно будет вернуться к жизни без масок - хз.
Кстати, сегодня в местной газете церковный дьякон опубликовал молитву, которую он читает, когда надевает маску. Ноу комментс.
Вот эта фотография нижняя - вовсе не столетней давности. Это проект, в котором модель фотографируется в аутентичном старинном антураже и в одежде эпохи. В данном случае, так выглядели обитатели-батраки, арендовавшие у землевладельцев избу и надел сто лет назад. В приодетом для торжественного случая виде, конечно. А потом фотография обрабатывается под старинную.
Можно утверждать совершенно точно, что первая попытка установить контакт между графом Уорвиком и «Питером» Варбеком была предпринята ночью с 2 на 3 августа, и была предпринята Клеймондом и Уорвиком. Впрочем, как видно из судебных записей пересказанных разговоров, Уорвик абсолютно не понимал, что он влез в грандиозный заговор, квалифицирующийся как государственная измена, влез в тот самый момент, когда согласился с планом захватить Тауэр, хотя и не понимал, что это значит, и зачем это нужно. После того, как Клеймонд внезапно запаниковал и заговорил о предательстве «Питера», Уорвик явно не понявший его слов, продолжал что-то говорить Варбеку через отверстие в полу. Слышал ли его Варбек в принципе – кто знает. Насколько известно, он никогда не отвечал.
читать дальшеОдновременно, вокруг Варбека плелась своя схема. Его капеллан, около 2 августа, срезал несколько серебряных наконечников со своей мантии, и дал их стражнику Стрэнджуэю, предупредив, что если кто-то из навещающих Варбека покажет такой же наконечник, то это «наш человек». Таким человеком был лондонский джентльмен Люк Лонгфорд, приславший Варбеку 4 августа длинную белую веревку, при помощи которой тот мог передавать и получать всякие нужности через окно от заговорщиков – ведь окно было со стороны воды, и просто перебросить что-то через него было бы невозможно. В тот же день, Уолтер Блюэт передал Варбеку молоток, чтобы сбить кандалы, и пилку, чтобы перепилить решетки. Насколько Варбек участвовал во всем этом? Кто его знает. Анна Ро удивляется, насколько мало существует доказательств вовлеченности Варбека в происходящее. Писал ли именно он два письма, о которых известно? Передавал ли именно он книгу шифров брату лорда Одли? Ро также отмечает, что граф Уорвик и Клеймонд говорили раз за разом через отверстие в полу «Be of good cheer and comfort» - оборот, который использовался тогда при обращении к больным и умирающим.
Ро считает, что за 14 месяцев почти полной изоляции Варбек потерял волю и интерес к жизни. Во всяком случае, с соседями сверху он не разговаривал, кандалы он не сбил (хотя это было легко), и решетки он не пилил. Трудно не согласиться с её мнением, что заговор направлялся и координировался извне, но кем? Заговорщиками вне Тауэра или королем?
Вряд ли королем. Его личное мнение о случившемся высказывалось дважды. По горячим следам, он писал Луи XII, что «несколько служащих капитана Тауэра решили освободить сына герцога Кларенса и Перкина Варбека, отбывающих там заслуженное наказание». Позднее, он перенес всю вину на Уорвика и Варбека: «that this past summer, when the king was in his Isle of Wight which is beyond the sea, the son of Clarence and Perkin Warbeck, who had more freedom than they should have done in view of their offences, laid out their whole project to the point of executing and accomplishing it».
Как бы там ни было, довольно быстро в заговоре стали «участвовать» люди, работавшие на службу безопасности короля, и к 25 августа ловушка захлопнулась. Заговорщики были арестованы, и началось расследование, закончившееся только в ноябре. На основании этого расследования и Варбек, и Уорвик были осуждены уже предварительно, до формального суда. Совет короля и главный судья Финекс вредставили Генри VII довольно формальный документ о том, что оба молодых человека заслуживают смерти, но есть в этом документе чрезвычайно интересный оборот: «certain treasons conspired of Edward naming himself of Warwick». Не потому ли документы, касающиеся его суда, и были спрятаны, если были?
Формальный суд над Варбеком прошел 16 ноября в Уайтхолле, в Вестминстере. Ро пишет, что никакого предварительно дознания или сбора материалов и свидетельств не было, что суд был формальностью, да и вообще об этом судебном заседании нет никаких протоколов, кроме записки, что граф Оксфорд председательствовал там как лорд главный камергер, «как и в случае с Эдвардом графом Уорвиком». Это интересно, потому что Перкин Варбек отныне везде подтверждал, что никакого отношения к английскому дворянству не имеет, а граф Уорвик был пэром. Похоже, что протоколировать было нечего – Варбеку было предъявлено обвинения « в ряде особо тяжних преступлений», и он, видимо, признал себя виновным, потому что не записано, что не признал. Ро пишет, что Варбек, видимо, отказался от защиты, но во времена Генри VII адвокатов ещё не существовало, так что отказываться было не от чего. Также заслуживает внимание та деталь, что имени Варбека вообще нет среди имен подозреваемых по делу.
Конечно, можно было бы (с большой натяжкой) списать все эти ляпы на ленивых писцов и небрежных регистраторов. Тем не менее, в написанных в тот же временной период документах, касающихся Уорвика ( или «Эдварда, называющего себя Уорвиком») никаких небрежностей нет. А если сравнить, кто долгие годы трепал нервы Генри VII, и за кем пристально наблюдали люди как минимум трех европейских правителей, то документы, касающиеся Уорвика, должны были быть безупречны! Если только они не оказались небрежными по хорошей причине. Но для того, чтобы обосновать свое предположение, я должна вернуться к обстоятельствам возвращения Перкина Варбека из убежища в Шине и лондонский Тауэр.
Пожалуй, я не соглашусь придать какое-то особое значение тому, что Варбек нашелся именно в приорате, прошлый приор которого был душеприказчиком Элизабет Вудвилл. Во-первых, если Варбек был принцем Ричардом, свою мать он видел в далеком 1483 году, в десятилетнем возрасте, и был он тогда слишком мал, чтобы его сильно интересовали её отношения с многочисленными аббатствами и приоратами королевства. Во-вторых, все знали, что времена изменились, и нынче ни одна церковь не может представить убежища политическим врагам короля. Варбек совершенно очевидно бежал не в определенном направлении, а прочь от королевских патрулей, бороздивших реку, потому что король, в общем-то, не сомневался, куда именно побежит Варбек – туда, где можно попасть на корабль.
После этого, он выставлялся перед лондонской толпой дважды – без особой аффектации, если таковой не считать подобие трона, сделанного из пустых бочек, на которых он сидел в первый раз, 15 июня, возвышаясь над всякой преступной мелочью, которая там была одновременно с ним. Во второй раз, 18 июня, он стоял с 8 утра до 15 часов перед одной таверной на Чипсайде. Оба раза вид он имел чрезвычайно отсутствующий (что было свойственно ему и раньше, в лучшие дни), но многие его видели. Более того, его и выставляли для того, чтобы его увидело как можно большее количество людей. После второго раза, до Тауэра Варбека сопровождала практически целая делегация видных горожан – до Тауэра, и до тех пор, пока ворота не закрылись за ним. Ни у кого не возникло ни малейших сомнений в том, кого они видят, это был точно Варбек.
Тем не менее, когда епископ Камбре и де Пуэбла, чей хозяин (король Фердинанд) уже настоятельно хлопотал, чтобы Перкин Варбек был мертв до того, как его драгоценная доченька выйдет замуж за принца Артура, пошли в Тауэр вместе с королем, Перкин Варбек официально присягнул перед присутствующими относительно своей личности. При том, что епископа Камбре он знал очень хорошо. Тот, очевидно, был его личным исповедником в Бургундии. Де Пуэбла же видел Варбека совсем недавно в Лондоне. Тем не менее, оба не могли его узнать, потому что тот был desfigurado, как написал де Пуэбла, что можно понять как обезображен, деформирован, уродлив...
Анна Ро решила, что «они добрались до его лица», то есть сделали так, чтобы его сходство с Эдвардом IV перестало быть заметным. Но ведь это не имело ни малейшего смысла! Напротив, изначально было сделано все возможное, чтобы как можно больше людей увидели Варбека именно во всем его сходстве с королем, чьим сыном он, по его отмененному впоследствии заявлению, был. Было бы логично, если бы и перед человеком, который специально прибыл поразнюхать для императора Максимиллиана, предстал бы Варбек в нормальном виде. Опять же, пленник был физически в состоянии чуть ли не близком к смерти. Полно, да был ли это Варбек?
Нет, пленника не могли «запытать» до этого состояния, как бросает Пенн в своей книге. За всё время существования Тауэра, в нем пытки применялись к 48 пленникам, причем чуть ли не первой из них была Энн Аскью, «пророчица» времен Генри VIII. Да и то, персонал Тауэра категорически отказался принимать в пытке участие, а коннетабль Тауэра, сэр Энтони Кингстон, помчался к королю, пробился к нему, и устроил дикий скандал, тоже о нравах времени говорит. Так что тогда ту единственную пытку провели сами придворные короля, Ризли и Рич. Учитывая, что Аскью обвинялась в заговоре против короля, и что прямой целью Ризли было получить от нее признание, которое помогло бы обвинить королеву Катерину Парр, можно себе представить, насколько серьезно относились к вопросу в Тауэре, если коннетабль не побоялся устроить скандал не самому сдержанному из королей.
Впоследствии, с времен правления Элизабет I в той его части, когда служба безопасности встала перед необходимостью противостоять заговорам иезуитов, пытки постепенно стали более привычным методом допроса, но все же о применении пытки выносилось формальное решение, которое регистрировалось в книгах Тауэра.
Вообще, в последнее время, с улучшением доступа к архивным материалам и документам различных периодов, столь популярный в литературе и кинематографии прием поголовного применения пыток к пленникам в средневековый период был сильно подвергнут сомнению. Общий обзор темы и список литературы найдется здесь: www.medievalists.net/2016/03/why-medieval-tortu...
В общем и целом, идею о том, что кто-то изуродовал Варбека до неузнаваемости, можно забыть. Более того, я не зря публиковала в своем блоге, не так давно, истории о принципах английского правосудия времен Тюдоров. Главной идеей любого следствия был сбор неоспоримых доказательств вины обвиняемого. И да, после этого признание обвиняемым вины было желательным, но не обязательным. После того, как группа чиновников собирала доказательства, она представляла дело верховному авторитету (обычно, высшему судье, ведущему сессию, но в случаях государственной важности – самому королю), сопровождая это своим вердиктом и признанием обвиняемого, если оно было. После этого, на суде, судья просто назначал меру наказания. То есть, именно то, что мы и видим в рассмотрении дел Уорвика и Варбека. Всё вышеописанное мы знаем именно благодаря материалам работы следователей. Что касается материалов самого суда, то они есть там, где заседание было церемониальным, и передающим власть вынесения приговора от судьи пэрам, равным обвиняемому. В случае Варбека, это было не нужно.
Я считаю, что причиной «деформированности» Варбека, как и постоянное содержание его в кандалах, было очевидное: в Тауэре под этим именем сидел другой молодой человек. Вероятно – найденный в одной из тюрем серьезный и опасный преступник, которому пообещали за исполнение роли более милосердную казнь, чем ему полагалась за преступления. Подмена объяснила бы и странное нежелание Варбека и пальцем пошевелить для своего спасения, и отсутствие какой-либо коммуникации между ним и его стражниками, хотя те состояли в заговоре. Даже на казнь его не повезли, а повели, словно для того, чтобы к эшафоту он прибыл настолько покрытым грязью, что узнать его было совершенно невозможно. Сама по себе роль была проста: не делать ничего и не говорить ни с кем – культивированный стиль речи Варбека простой уголовник имитировать бы не смог. Именно поэтому его признание в том, что он не является Плантагенетом, зачитывали за него, и именно поэтому во время демонстрации его послам, он сказал всего одну фразу, которая не очень укладывалась в контекст вопроса – что император Максимиллиан и «мадам» знают всё. Где же, в таком случае, был настоящий Варбек? Скорее всего, он был мертв. Он мог подцепить лихорадку по пути в Шин, и умереть от нее в Тауэре, или просто-напросто покончить с собой, не видя больше выхода из ситуации. И Генри VII пришлось срочно выкручиваться из ситуации, чтобы избежать обвинения в беззаконном убийстве политического противника. Я не думаю, что сэр Дигби посмел бы затеять подобное без ведома короля, потому что, обманывая его величество, он сам оказался бы повинным в преступлении.
Варбек был публично повешен 23 ноября на Тайберне. Уорвику отрубили голову на Тауэр Хиллс, без присутствия публики. Судя по записям тюдоровских хронистов, никто особенно не сомневался, что за странными схемами заговоров В Тауэре летом 1499 года стояли «некоторые лорды», одним из которых был, возможно, де ла Поль. Было бы логично предположить, что не остался в стороне и Кортни. Но осуждены, вместе с главными действующими лицами, были только несколько второстепенных персонажей, часть которых даже не разыскивалась и не была арестована. Их просто объявили вне закона, что означало право конфискации их имущества, как наиболее очевидный способ наказания. Интересно, что один персонаж из прошлого Варбека, Джон Тейлор-младший, получил, напротив, генеральный пардон 12 августа, когда он сам находился в убежище аббатства Бьюли. Очевидно, именно он и снабдил следствие деталями заговора уже на той стадии. Вместе с Варбеком, были повешены Джон Этвотер и его сын Филипп, арестованные в Ирландии, а также Джон Тэйлор-старший, арестованный в июле во Франции. Эмиссар короля не лгал де ла Полю, когда говорил, что врагам короля стало негде укрыться.
Стражники Эствуд, Рэй, Блюэт и Стрэнджуэйс предстали перед судом присяжных 29 ноября 1499 года. Все были приговорены к виселице, и вину признал только один – Стрэнджуэйс. Непонятно, на что рассчитывали остальные, особенно однажды уже помилованный Эствуд. Из остальных, только Вард и Финч были приговорены к смертной казни, хотя Вард успел умереть своей смертью. К заключению в Тауэре были приговорены йомены Прауд и Масборо. Священники, естественно, осуждены быть и не могли. Но самым неожиданным для меня оказалось то, что слуга Уорвика, Клеймонд, который и втянул бедолагу в заговор, оказался к моменту начала процессов в убежище, а потом и вовсе пропал с горизонтов истории. Кстати, все участники этого заговора, которые не были казнены, через 18 месяцев получили общее помилование.
Так закончилась история Перкина Варбека. О нем не сильно вспоминали впоследствии, и, похоже, никто не скорбил из-за его смерти. Кроме, возможно, леди Катерины, его вдовы, но и она впоследствии неоднократно выходила замуж, продолжая жизнь при королевском дворе, но уже не в качестве пленницы. Что касается Эдварда Уорвика, то его жалели, и все будущие несчастья династии считали расплатой за эту казнь. Был молодой человек сыном герцога Кларенса или нет, через некоторое время вообще перестало кого-то волновать, все детали историй Дублинского короля и Ламберта Симнелла при дворе Генри VII стерлись из коллективной памяти. Но то, что казненный юноша был прост умом, то есть невинен и неподсуден, не забылось. И вскоре после его казни, по Лондону стала циркулировать красивая поэма:
In a glorious garden green Saw I sitting a comely queen Among the flowers that freshé been. She gathered a flower and sat between. The lily-white rose me thought I saw, The lily-white rose me thought I saw, And ever she sang:
This day day dawes This gentle day day dawes This gentle day dawes And I must home gone. The gentle day dawes This day day dawes This gentle day dawes And we must home gone.
In that garden be flowers of hue, The gillyflower gent that she well knew The fleur-de-lis she did on rue [take pity on] And said, ‘The White Rose is most true This garden to rule by rightwise law.’ The lily-white rose me thought I saw.
Уникальный дом площадью 620 м² на участке 60 соток может стать вашим всего за 215 000 000 рублей ($2,9 млн). Декадентский особняк в Иркутске, Россия, был спроектирован в стиле барокко и ампира. Снаружи он выглядит как большой современный дом, но стоит зайти внутрь и вы окажетесь в царских палатах. Вокруг шелка и золото, гранитные и мраморные интерьеры выполнены "в дворцовом стиле с использованием элементов барокко и ампира" и все из "премиальных материалов". аккуратными газонами, прудом с рыбками и декоративным водопадом, тремя сосновыми беседками, а также русской паровой баней, чтобы согреться в леденящие душу зимы.
дальше - большеДом очень удобный для проживания и приема гостей. В нем пять спален с собственными гардеробными и ванными комнатами.
Владельцем 11-летней недвижимости является местный магнат Канагат Рамазанов, который связан с торговыми центрами, аптеками и охранным предприятием в Иркутске.
Причина продажи заключается в том, что он планирует переехать в более теплый климат в Сочи, главный черноморский курорт России.
Такая вот смесь юрты с Эрмитажем Жаль, что не раскрыта тема унитазов.
Хе, уточнили мою этничность. Как, все-таки, можно неправильно понять слово "Балтика", которое я однозначно поняла как "Прибалтика", и отнесла к родне отца, хотя мать у него абсолютно точно из Белоруссии. В моем случае, Балтика оказалась все-таки с материнской стороны, в основном. Польша и, почему-то, Литва.
То есть, зеленый - Балтика, красный - Балканы, синий - Восточная Европа.
А вот с генетическими группами и вовсе ухохочешься.
- Украина, Россия и Белоруссия - Украина, Россия, Белоруссия, Польша, Латвия и Литва - Украина, Польша, Россия и Белоруссия - Польша - Россия и Украина - Польша, Чехия, Восточная Германия и Венгрия - Польша, Венгрия, Германия, Словакия и Чехия
Остается полной загадкой, каким образом в Азии меня принимали за свою, и клялись, что совершенно очевидно видна примесь японской крови. По-моему, весь этот генетический винегрет отлично доказывает, что говорить о какой-то чистоте расы просто бессмысленно.
Лучше позже, чем никогда - мне его прислали через DHL, хотя и через эту доставку топал неделю. Очень много писем по поводу того рапорта о проблемах в сообществе, о котором я писала в сентябре (mirrinminttu.diary.ru/p219924327_the-ricardian-...).
читать дальшеВсе недовольны тем, что тема ухода Мэттью, Аманды и Филиппы осталась нераскрытой. Это странно. На мой взгляд, причины были разными, для начала. В случае Аманды и Филиппы, это могло быть недостаточно уважительное отношение к ним и их несомненно большой ценности для сообщества, но это мог быть и протест против общего замшелого духа. Что касается Мэттью Льюиса, то он обрел свободу сотрудничать с журналами и организациями, которые сообщество традиционно рассматривало враждебными (на самом деле, с которыми оно просто не могло построить конструктивный диалог), и избавился от стигмы "фан-клуба", которая довольно ярко припечатала сообщество. Ну, теперь, после смерти Фила Стоуна и он-лайн голосования за реформацию деятельности, можно будет, при доле удачи, начать выбираться из возрастной ямы, но быстро не получится. ____________________
Сделано воспроизведение внешнего вида аббата Сент-Олбанс Джона Витхэмстеда (1392-1465), чьи останки были обнаружены в 2017 году:
Выложен полный текст "English Wills proved in the Prerogative Court of York, 1477–1499" на сайте www.ricardianresources.online/
Как можете убедиться, с ресурсами там пока не очень, но для многих авторов может быть полезным ознакомиться с реальными завещаниями реальных людей, живших в XV веке. _____________________
Продолжается сбор хронологических событий в жизни Ричарда III в период 1452-1482 гг. Пока о тех годах известно ничтожно мало: пожалование архиепископу Бурше "потому что в прошлом, по просьбе короля, он поддерживал братьев короля герцогам Кларенсу и Глостеру долгое время в дни великих испытаний"; и пожалование графу Уорвику-Кингмейкеру на Михайлов день 1465 года "за расходы понесенные им для лорда герцога Глостерского, брата короля". Надо сказать, что период опекунства братьев короля архиеписком Кентерберийским обычно вообще нигде не упоминается, а время, проведенное Ричардом при Уорвике, Халстед обозначила как 1461-1465, Кендалл - как 1462-1464, и Хикс - как 1464-1468. Мария Барнфилд обещает, что в 20021 году в летнем выпуске The Ricardian, мы сможем прочесть кое-что новое и/или, как минимум, новые интерпретации старого. Ждем.
____________________
В очередной раз британцы проголосовали за 20 величайших загадок истории www.historyextra.com/period/medieval/history-gr..., и снова на первое место вышел вопрос "Did Richard III order the murder of the princes in the Tower", что снова привело к ходатайству исследовать так называемые останки принцев, против чего по-прежнему возражает и королева, и само Вестминстерское аббатство.
____________________
Похоже, что появилась книга, которую имеет смысл прочесть - о сыне Джока Норфолка, который, после Босуорта, провел годы в Тауэре, но все-таки восстановил славу рода и получил герцогский титул обратно. Рецензия на книгу отличная, хотя автору попеняли за отсутствие ссылок и примечаний. Но, поскольку список литературы говорит сам за себя, работа признана хорошо исследованной. Забавно, что оценку в три звезды на британском Амазоне книге дала дама, написавшая буквально следующее: "I've read many books set in the Tudor period, set from the perspective of the Kings or Queens of the time. I've always wondered what drives the men ( and women) behind the scenes, the ones who have real power but need to keep on the right side of the Royals. Its a dangerous place to be. Thomas Howard is one such man, well known in the context of Anne Boleyn and Catherine Howard but not really for himself. This book takes us from his childhood to his death in his eighties". Похоже, мисс Дженни напрасно потратила свое время, читая книги о Тюдорах, если ухитрилась перепутать 2-го герцога, умершего в 1524 году, с его сыном, 3-м герцогом, которого, как назло, звали тоже Томас.
Или «В 4:50 из Паддингтона». Вот в версии лучшей в мире мисс Марпл эта повесть переделана очень сильно. К тому же, я уже успела забыть жесткие очертания и тяжеловесный подбородок Люси в той экранизации.
Но помнила, что что-то мне в той версии очень нравилось, и под конец поняла, что именно. То, что они раскрыли характер Брайана так, как я хотела)) Вот меня категорически не устроила неопределенность у Кристи, которая явно тяготела к демоническим мужчинам ( вспомним "Человек в коричневом костюме"), и явно была невысокого мнения о героях войны, считая, что им никогда не устроиться в мирной жизни. Седрик в этой экранизации намного привлекательнее Седрика из повести, но я была против его союза с Люси, хотя Кристи им явно любовалась, потому что у него такой дерзкий характер!
Так что же на самом деле случилось с Варбеком? Почему он отверг призрачный, но шанс вырваться на свободу и прочь из Англии? Ответ на этот вопрос может оказаться достаточно неожиданным, с моей точки зрения, потому что всё, происходившее с Варбеком после его нечастного побега на Троицу 1498 года, выглядит как-то странно. Но начнем, тем не менее, с конца, с августа 1499 года, когда его судьба была сплетена, помимо его воли, с судьбой молодого, слабого умом человека, сидевшего в Тауэре как граф Уорвик.
Надгробное изображение лейтенанта Тауэра, сэра Саймона Дигби
читать дальшеСлово camera означает на английском chamber, что, в свою очередь, может означать и покои, и комнату, и каземат, но именно казематов в Тауэре как раз нет, только комнаты различных уровней удобства, так сказать. Биограф Варбека, Анна Ро, считает, что можно уверенно сказать, что камера, занимаемая Варбеком с осени 1498 года, располагалась в крыле Тауэра, построенном в XIII веке, и выходила на реку. Судя, по обстановке других помещений по вертикали, там были кровать (смена белья была на ответстенности старого Смита, служащего Тауэра, и двух его помощников), стол и кресло. Комнаты там высокие, и в каждой есть окно, расположенное высоко, и достаточно маленькое, чтобы закрыть его одной решеткой – но достаточно большое для того, чтобы через него могли быть переданы небольшие предметы.
Варбек, очевидно, мог писать и получать письма, хотя они проходили бы проверку. Попросту говоря, ответственный за коммуникации с заключенными бюрократ эти письма читал бы, прежде чем они передавались заключенным и от заключенных. Но единственное письмо самого невинного содержания, от фламандского капеллана, которое точно пришло к Варбеку ("Jacques advised [him] to be of good cheer, and not do himself any harm for anything that Simon Digby might say" - то есть, предупреждение против возможных провокаций со стороны Дигби, лейтенанта Тауэра), и на которое он так же формально ответил, было передано ему тайно, слугой Уорвика. Второе письмо, которое, как считается, написал сам Варбек, он написал, почему-то, Эствуду, которого видел ежедневно, так что аутентичность писем Варбека серьезно подвергается сомнению. Есть, конечно, мнение Анны Ро, биографа Варбека, что за именем капеллана Жака скрывалась сама Маргарет Бургундская, но Анна Ро также всерьез считает, что покровители Варбека не отвергли его до последней минуты. Хотя явные заигрывания императора Максимиллиана с Генри VII, которого он страшно хотел вовлечь в войну с Францией, да и письмо с извинениями самой Маргарет Бургундской говорят сами за себя. Не говоря о том, что заговор 1499 года был начат ради Уорвика, не Варбека.
Трудно также сказать, до какой степени свободно именно к Варбеку могли приходить посетители. По всем меркам этикета того времени, было бы немыслимо, чтобы супруга Варбека, леди Катерина, не наносила бы мужу регулярные визиты. Тем не менее, после побега Варбека, леди Катерина была наказана: количество её прислуги было уменьшено от шести человек до одного. Точно так же, к слову, Ричард III наказал после восстания Бэкингема леди Маргарет Бьюфорт (меньше прислуги – меньше интриг). Да и содержание ей прекратили выплачивать, возобновив выплаты только после смерти Варбека. Было бы логично предположить, что и её передвижения по Лондону были ограничены. Известно только одно имя – Уильям Ланде, капеллан Варбека, регулярно ходивший к нему, чтобы отслужить мессу. Конечно, интересно, почему Ланде было позволено так свободно активничать не только в Тауэре, но и в королевском дворце (он был исповедником супруги Варбека, леди Катерины), но в те времена духовные лица довольно смело пользовались своими свободами.
В Тауэре было два вида заключенных: пользовавшиеся «свободами Тауэра», включавшими прогулки и отсутствие постоянного присмотра, и те, где пленников сторожили, буквально находясь в одной с ними комнате. Тем не менее, никто из этих пленников никогда не был в цепях – кроме Варбека. Более того, на нем были как ножные кандалы, pedenae, так и кандалы на теле, включающие кольцо воруг шеи, cathenae. Поскольку в Англии того времени даже узники тюрьмы Ньюгейт не сидели, как правило, в цепях, дело явно было именно в чрезвычайном раздражении Генри VII после дурацкой попытки предпринятого побега летом 1498 года. Или ещё в чем-то, но об этой возможности позже.
Охранниками Варбека были четыре человека: уже упоминавшийся Томас Эствуд, Уолтер Блюэт, Томас Стрэнджуэй, и Роджер Рэй – все под командой лейтенанта Тауэра Саймона Дигби (титул коннетабля носил де Вер). Как ни странно, двое из них были по своим симпатий йоркистами. Томаса Этвуда не повесили в 1495 года только потому, что пожалели из-за молодости. Роджера Рэя в 1494 году даже арестовали по подозрению в изменнической деятельности, но он, по какой-то причине, не только не был осужден, но даже взят обратно на работу. Был ли капитан Тауэра, сэр Саймон Дигби, скрытым йоркистом? Отнюдь нет. Его отец и четверо братьев погибли при Таутоне, сам Дигби служил Йоркам, но при Босуорте сражался на стороне Генри VII. Так что его правильнее назвать оппортунистом. Возможно, оппортунистом он посчитал и Рэя.
Тем не менее, заговор по освобождению Варбека и Уорвика отнюдь не начался внутри Тауэра. Ещё в феврале 1498 года, до побега Варбека, лондонский галантерейщик Томас Финч показывал своим друзьям Клеймонду и Эствуду некое пророчество, что вскоре «медведь перекусит свою цепь» (намек на герб Уорвиков), и выразил надежду, что услышит ещё, как народ на Чипсайде кричит «A Warwick! A Warwick! A Warwick!», и затем передал для Эдварда Уорвика, через Клеймонда, перчатки и горшочек с имбирной приправой. Летом же 1499 года, когда Эствуд был уже охранником и Варбека, и Уорвика, служащий Уорвика Джон Вильямс представил его графу. Как и следовало ожидать от юноши «простого умом», тот кинулся Эствуду на шею со словами: как прекрасно, что у него теперь есть такой особенный друг.
О том, что король не вернется из прогресса по стране, Эствуду сказал коллега капеллана Варбека, капеллан Уильям Уолкер. Но было ли это планом заговорщиков или просто пророчеством? В любом случае, план, который выложил перед брокером Эдмундом Кэрри мануфактурщик Эдвард Диксон, был именно планом. И именно Диксон сказал, что он хочет сначала освободить «Питера», а потом уже зайти за графом, и это он уверял, что в этом «многие» из людей Дигби им помогут. Кэрри поклялся на Псалтыре, что он в предприятии будет участвовать. Тем не менее, ничего не происходило до 2 августа, когда Эствуд, Клеймонд и Уорвик «с другими персонами» организовали общий сход заговорщиков, изложив уже знакомый нам готовый план. Каким-то образом, к тому моменту королем уже хотели сделать не Уорвика, а Варбека, с чем Уорвик был совершенно согласен, считая Варбека Ричардом, сыном короля Эдварда IV.
Право, вся история выглядит странной. Словно летом 1499 года существовало несколько аморфных планов по освобождению Уорвика, которые вдруг сошлись в стройный и дерзкий план захватить Тауэр и так далее. Причем, например, два других заговорщика, служащие Тауэра Понте и Бассетт, говорили чуть ли не в тот же день на ту же тему в другом месте, и Понте сказал, что он поможет графу, но не «Питеру». Были среди заговорщиков и те, кто вообще плевать хотел на политику, и ввязался просто ради денег, как йомен Томас Оди, который сказал Эствуду, что «клянусь Мессой, мне все равно – сражаться или грабить, лишь бы деньгами разжиться». Вот он ставил на Варбека, который обещал, в свое время, так много тем, кто придет сражаться на его стороне.