Do or die
Роберт Кнехт, профессор истории Бирмингемского университета, написал в History Today 12/2014 об Анри Валуа (он же Генрих Третий Французский) и его миньонах. Наверняка ничего нового для тех, кто темой интересуется, но я всегда сочувствовала этому королю. Опять же, поимённо перечислены все миньоны. Разумеется, имена менее известные я вполне могла переврать, поэтому исправляйте, если что. Да, и прочувствованные отступления тоже мои, профессор ограничился фактами.
читать дальшеРепутации этого короля крайне не повезло. По ней прошлись как гугеноты, считавшие его нечестивцем и грешником, так и ультра-католики, считавшие его двурушником за попытки как-то сбалансировать ситуацию религиозной вражды в сторону максимально возможной нейтральности. Только за первые шесть месяцев 1589 года против бедолаги в Париже было напечатано 237 памфлетов! На свою беду, Генрих Третий был идеальной мишенью для памфлетистов. Он не слишком благоволил к стандартным развлечениям знати типа охоты, дебошей и драк, и периодически чувствовал необходимость максимально закрыться от общения и окружающих, насколько это вообще возможно для короля. Природа наградила его хорошим вкусом и стремлением к красоте и изысканной элегантности. В общем, ему больше нравились балы, чем дуэли, и духи, чем порох. «Его манера одеваться и его претенциозные жесты создавали картину человека хрупкого и женственного. Например, в придачу к роскошным одеждам, расшитых золотом, драгоценными камнями и жемчугом, он носил двойное украшение из янтаря в золотой оправе, которое, постукивая о его грудь, источало приятный аромат. Он также придавал большое значение своему белью и причёске», писал в 1572 году венецианский обозреватель.
В чём католики и гугеноты Франции трогательно сходились во мнении, так это в ненависти к узкому кругу фаворитов короля, называемых миньонами. Хотя отнюдь не Анри Валуа эту систему фаворитизма (разделения больших благ узкой группе влиятельных людей) придумал. Во Франции, она началась с короля Филиппа Третьего Смелого (1270-85 гг), и закончилась на Людовике Четырнадцатом, вообще не имевшем фаворитов.
Кем же были эти пресловутые миньоны короля Генриха Третьего, и какой была природа отношений между этими людьми? Чтобы получить ответ, нужно иметь в виду несколько особенностей дошедших до нас мнений.
Во-первых, большую часть современных сведений и сплетен, приправленных коллекцией памфлетов, оставил для историков юрист Пьер де Л’Этуаль. Он был роялистом, но не принадлежал к числу людей, симпатизирующих двору короля. Он писал 20 октября 1577 года о прибытии короля с группой молодых миньонов в Олленвиль: «раскрашенные и завитые, разодетые в яркие одежды и напудренные пудрой с запахом фиалок и прочих ароматов, они мигрировали по улицам, площадям и домам».
Затем, после смерти короля Анри, началась пропаганда Бурбонов, «спасителей отечества», которая, к девятнадцатому веку, породила сложившееся мнение и о короле, и, особенно, о его миньонах: «жалкие негодяи, устраивавшие при его развратном дворе мистерии, достойные Нерона или Гелиогабала».
Давайте посмотрим, что же они там на самом деле устраивали, и были ли они «жалкими негодяями».
Луи де Можирон. Или нет.
Да, похоже на то, что Генрих Третий имел больше фаворитов, чем другие французские короли. Его миньоны делились на две группы. Первая была сформирована в 1570-х годах, и состояла из двадцати молодых людей, более или менее одного возраста с Анри. Все они принадлежали к провинциальному, «второстепенному» дворянству (noblesse seconde), в поколениях служившему короне. Вторая группа образовалась в 1580-х, и состояла только из двух человек, известных как архиминьоны: Анн де Жуайез, барон д’Арк, и Жан-Луи де Ла Валетт. Первая группа не обладала большим влиянием, влияние второй было огромным.
Анн де Жуайез
Первую группу составляли Рене де Виллюке, Луи дю Гаст, Ги д’Арсе (Ливаро), Жиль де Севре, Поль де Сен-Мигро, и пятёрка тех, кого король называл chère bande: Жак де Келюс, Анри де Сен-Сюльпис (кузен де Келюса), Луи де Можирон (кузен Ливаро), Франсуа д’О, и Франсуа де Сен-Люк. Всех их объединяла одна особенность: никто из них не являлся «клиентом» какого бы то ни было могущественного аристократа, а если связь и была, то недостаточно сильная, чтобы помешать им примкнуть к личной свите короля.
Жак де Келюс
Первые миньоны стали клиентами Анри ещё в бытность того графом Анжуйским. Королём тогда был старший брат Анри, Шарль Девятый. И дружеские связи с Келюсом, де Виллюке, Сен-Сюльписом, д’О и Сен-Люком у графа завязались во время осады Ла Рошели. Они все последовали за Анри в Польшу, а это отнюдь не было развлекательной прогулкой. Анри, кстати, вовсе не воспринял их поступок чем-то самим собой разумеющимся. Он чувствовал к своим компаньонам истинную благодарность, и вознаградил их, став королём Франции. Но политического авторитета они никогда не получили. Это был именно тот случай, когда Анри послушался совета своей многоумной матушки, к чему обычно не был склонен.
«Ты должен быть господином, а не просто товарищем», - писала Катерина Медичи. Она советовала сыну сделать престижными должности, но не тех, кто эти должности будет занимать. Потому что человек слаб, и если весь блеск достанется слабому человеку, занимающему престижную должность, девальвирует уважение к должности, что приведёт к неуважению к самой власти.
Рене де Бираг
Генрих Третий оставил на ведущих постах унаследованных от старшего брата Рене де Бирага (который служил ещё Франциску Первому!), Помпонна де Билльевра (с которым лично никогда не мог найти общий язык) и Никола де Виллеруа. Миньоны короля получили второстепенные должности, не связанные с администрированием государственных дел. Собственно, при дворе все они числились как échansons (кравчие, носители чаш).
Помпонн де Белльевр
По поводу личных отношений между королём и его миньонами чего только не говорили. Да, он действительно писал им прочувствованные письма, призывая любить его так же нежно, как он любит их, да ещё и подписывал свои письма знаком :S:+=, который использовали любовники как выражение взаимной привязанности. Но. Дело в том, что письма тех времён не были просто письмами. Они представляли собой произведения эпистолярного жанра, которому аристократы специально обучались. Например, Корбинелли, бывший в переписке с Генрихом Третьим, благодарил своего падуанского друга за образцы изящной переписки, которые помогли ему в наставлении короля в том, как надо составлять свои послания. Если отбросить красивости, то письма короля были просто призывами к верности своим приближенным.
Плюс, возможно, подобный стиль в принципе был созвучен несколько мелодраматичной натуре Анри, который писал из Польши Марии Клевской собственной кровью, и настрочил мадемуазель де Ла Мирандол сорок писем за три-четыре месяца.
Мария Клевская (возможно)
Что касается самих миньонов, то они вовсе не были раздушенными нежными цветками. Они быстро научились разделять пристрастие Анри к изяществу, чтобы быть к нему близкими, но все они вели себя соответственно тому духу агрессивного насилия, который царил в обществе тех лет, да и сам король воспринимал всплески этого насилия достаточно спокойно, если только от них не страдали те, кого он искренне любил. Для примера сгодится ситуация, когда Рене де Виллюке заколол свою беременную жену, обвинив её в неверности и планах отравить его самого. Сцена, по-видимому, была настолько кошмарна, что присутствовавшая при ней камеристка в панике выбросилась из окна и сильно покалечилась. Дело было в королевской резиденции в Пуатье, и, кстати, де Виллюке никак за убийство не наказали. Ситуация стала только хуже, когда двор короля разделился на две фракции - его собственную, и его брата Франсуа. Луи дю Гаст был заколот в собственном доме, когда слуга занимался обработкой его ног.
Дуэль миньонов
В 1578 году враждебность между фракциями достигла такого пика, что герцог Франсуа предпочёл покинуть Париж. Но это не помешало его миньонам и миньонам короля продолжить истреблять друг друга. 27 апреля Келюс, Можирон и Ливаро короля встретились с Антрагом, Рибейраком и Шомбергом герцога в так называемой «дуэли миньонов». Можирон, и Шомберг погибли, Рибейрак умер от ран на следующий день, а Ливаро провалялся в постели шесть недель с серьёзной травмой головы. Легко отделалася только Антраг.
Король устроил Можирону и Келюсу великолепные похороны, причём похороны Келюса прошли по обряду, предназначенному гораздо более высокопоставленным лицам.
Вскоре ближний круг короля потерял ещё одного человека - Поль де Сен-Мигро был заколот, когда возвращался с посиделок у короля. Вернее, изрублен в мелкий фарш, потому что в нападении на него участвовали тридцать человек. Анри построил всем троим великолепные гробницы, которые парижская толпа разнесла уже во время беспорядков 1588 года.
Жан-Луи де Ла Валетт
Несомненно, король был потрясён. И, несомненно, сделал собственные выводы, потому что в 1580-х он выдвинул в свой ближний круг двух профессиональных военных, Анн де Жуайеза и Жан-Луи де Ла Валетта, и отбросил рекомендованную своей матерью умеренность в плане возвеличивания отдельных персон. Похоже, он счёл, что эта стратегия сделала его погибших друзей уязвимыми. Жуайез был, таким образом, сделан герцогом Жуайезом, и Ла Валетта – герцогом д’Эперноном, и оба получили чин первых джентльменов королевских покоев, что давало им право свободного доступа к королю, без необходимости ожидать в приёмной формального вызова, как это было с прежней группой фаворитов. По-видимому, король учёл необходимость немедленной и непосредственной коммуникации. На войне как на войне, особенно если эта война – тайная.
Более того, король поспешил защитить своих приближённых, сделав их в буквальном смысле слова членами королевской семьи. «Если бы я мог сделать его своим сыном, я бы сделал это, но я делаю его своим братом», - писал король бабушке Жуайеза. Бедный Анри, такой одинокий и так тянущийся к настоящей, преданной и верной ему семье, хотя бы и суррогатной. Король женил Жуайеза на дочери Николя де Лоррена, герцога де Меркера, Маргарет Лотарингской, которая была единокровной сестрой королевы (т.е. по отцу, но не по матери), дав ему привилегии принцев крови. Свадьба была столь великолепна, что платили за неё следующие пятнадцать лет.
Д’Эпернона король хотел тоже женить на сестре своей супруги, но свободной было всего восемь лет, поэтому за д’Эпернона выдали племянницу Анри Монморанси-Дамвиля, губернатора Лангедока, Маргарет Фуа-Кандаль. На этом король не успокоился, и расширил свою новосозданную, суррогатную семью несколько перекрёстными браками: брат Жуайеза женился на сестре д’Эпернона в ноябре 1581 года, а в феврале 1582 года брат д’Эпернона женился на тётушке Жуайеза.
А потом всё пошло наперекосяк. Летом 1587 года немцы вторглись в западную Францию, начался новый виток религиозных войн. Генрих Третий придумал хитрый план. Он назначил Жуайеза против войск Анри Наварры, а Гиза – против немцев, расположившись сам с наибольшей массой войск на Луаре. Король надеялся, что немцы уничтожат Гиза, а Жуайез уничтожит Наварру, но всё пошло не так. Жуайез погиб, а Гиз выиграл. Так что победное возвращение в Париж для короля было похоронным шествием, а не триумфом. И он сорвался. Он не позволил Гизу принимать участие в торжествах, отправив его в Шампань. И он назначил д’Эпернона на освободившиеся после смерти Жуайеза должности. В частности, на должность губернатора Нормандии, которую по традиции занимал принц крови. Жуайез мог таковым считаться через брак, но д’Эпернон?! Повсюду заговорили о «новом Гавестоне», и параллель выглядела довольно зловеще.
Поэтому конец короля Генриха Третьего Французского был предсказуем. Скорее всего, и для него самого. Возможно даже, что он устал настолько, что перестал сопротивляться неизбежному. Иначе, почему он так легко допустил к себе на расстояние удара какого-то подозрительного фриара? Единственным свидетелем убийства короля был д’Эпернон. По странному капризу судьбы, он же находился рядом с Генрихом Четвёртым, когда того закололи.
читать дальшеРепутации этого короля крайне не повезло. По ней прошлись как гугеноты, считавшие его нечестивцем и грешником, так и ультра-католики, считавшие его двурушником за попытки как-то сбалансировать ситуацию религиозной вражды в сторону максимально возможной нейтральности. Только за первые шесть месяцев 1589 года против бедолаги в Париже было напечатано 237 памфлетов! На свою беду, Генрих Третий был идеальной мишенью для памфлетистов. Он не слишком благоволил к стандартным развлечениям знати типа охоты, дебошей и драк, и периодически чувствовал необходимость максимально закрыться от общения и окружающих, насколько это вообще возможно для короля. Природа наградила его хорошим вкусом и стремлением к красоте и изысканной элегантности. В общем, ему больше нравились балы, чем дуэли, и духи, чем порох. «Его манера одеваться и его претенциозные жесты создавали картину человека хрупкого и женственного. Например, в придачу к роскошным одеждам, расшитых золотом, драгоценными камнями и жемчугом, он носил двойное украшение из янтаря в золотой оправе, которое, постукивая о его грудь, источало приятный аромат. Он также придавал большое значение своему белью и причёске», писал в 1572 году венецианский обозреватель.
В чём католики и гугеноты Франции трогательно сходились во мнении, так это в ненависти к узкому кругу фаворитов короля, называемых миньонами. Хотя отнюдь не Анри Валуа эту систему фаворитизма (разделения больших благ узкой группе влиятельных людей) придумал. Во Франции, она началась с короля Филиппа Третьего Смелого (1270-85 гг), и закончилась на Людовике Четырнадцатом, вообще не имевшем фаворитов.
Кем же были эти пресловутые миньоны короля Генриха Третьего, и какой была природа отношений между этими людьми? Чтобы получить ответ, нужно иметь в виду несколько особенностей дошедших до нас мнений.
Во-первых, большую часть современных сведений и сплетен, приправленных коллекцией памфлетов, оставил для историков юрист Пьер де Л’Этуаль. Он был роялистом, но не принадлежал к числу людей, симпатизирующих двору короля. Он писал 20 октября 1577 года о прибытии короля с группой молодых миньонов в Олленвиль: «раскрашенные и завитые, разодетые в яркие одежды и напудренные пудрой с запахом фиалок и прочих ароматов, они мигрировали по улицам, площадям и домам».
Затем, после смерти короля Анри, началась пропаганда Бурбонов, «спасителей отечества», которая, к девятнадцатому веку, породила сложившееся мнение и о короле, и, особенно, о его миньонах: «жалкие негодяи, устраивавшие при его развратном дворе мистерии, достойные Нерона или Гелиогабала».
Давайте посмотрим, что же они там на самом деле устраивали, и были ли они «жалкими негодяями».
Луи де Можирон. Или нет.
Да, похоже на то, что Генрих Третий имел больше фаворитов, чем другие французские короли. Его миньоны делились на две группы. Первая была сформирована в 1570-х годах, и состояла из двадцати молодых людей, более или менее одного возраста с Анри. Все они принадлежали к провинциальному, «второстепенному» дворянству (noblesse seconde), в поколениях служившему короне. Вторая группа образовалась в 1580-х, и состояла только из двух человек, известных как архиминьоны: Анн де Жуайез, барон д’Арк, и Жан-Луи де Ла Валетт. Первая группа не обладала большим влиянием, влияние второй было огромным.
Анн де Жуайез
Первую группу составляли Рене де Виллюке, Луи дю Гаст, Ги д’Арсе (Ливаро), Жиль де Севре, Поль де Сен-Мигро, и пятёрка тех, кого король называл chère bande: Жак де Келюс, Анри де Сен-Сюльпис (кузен де Келюса), Луи де Можирон (кузен Ливаро), Франсуа д’О, и Франсуа де Сен-Люк. Всех их объединяла одна особенность: никто из них не являлся «клиентом» какого бы то ни было могущественного аристократа, а если связь и была, то недостаточно сильная, чтобы помешать им примкнуть к личной свите короля.
Жак де Келюс
Первые миньоны стали клиентами Анри ещё в бытность того графом Анжуйским. Королём тогда был старший брат Анри, Шарль Девятый. И дружеские связи с Келюсом, де Виллюке, Сен-Сюльписом, д’О и Сен-Люком у графа завязались во время осады Ла Рошели. Они все последовали за Анри в Польшу, а это отнюдь не было развлекательной прогулкой. Анри, кстати, вовсе не воспринял их поступок чем-то самим собой разумеющимся. Он чувствовал к своим компаньонам истинную благодарность, и вознаградил их, став королём Франции. Но политического авторитета они никогда не получили. Это был именно тот случай, когда Анри послушался совета своей многоумной матушки, к чему обычно не был склонен.
«Ты должен быть господином, а не просто товарищем», - писала Катерина Медичи. Она советовала сыну сделать престижными должности, но не тех, кто эти должности будет занимать. Потому что человек слаб, и если весь блеск достанется слабому человеку, занимающему престижную должность, девальвирует уважение к должности, что приведёт к неуважению к самой власти.
Рене де Бираг
Генрих Третий оставил на ведущих постах унаследованных от старшего брата Рене де Бирага (который служил ещё Франциску Первому!), Помпонна де Билльевра (с которым лично никогда не мог найти общий язык) и Никола де Виллеруа. Миньоны короля получили второстепенные должности, не связанные с администрированием государственных дел. Собственно, при дворе все они числились как échansons (кравчие, носители чаш).
Помпонн де Белльевр
По поводу личных отношений между королём и его миньонами чего только не говорили. Да, он действительно писал им прочувствованные письма, призывая любить его так же нежно, как он любит их, да ещё и подписывал свои письма знаком :S:+=, который использовали любовники как выражение взаимной привязанности. Но. Дело в том, что письма тех времён не были просто письмами. Они представляли собой произведения эпистолярного жанра, которому аристократы специально обучались. Например, Корбинелли, бывший в переписке с Генрихом Третьим, благодарил своего падуанского друга за образцы изящной переписки, которые помогли ему в наставлении короля в том, как надо составлять свои послания. Если отбросить красивости, то письма короля были просто призывами к верности своим приближенным.
Плюс, возможно, подобный стиль в принципе был созвучен несколько мелодраматичной натуре Анри, который писал из Польши Марии Клевской собственной кровью, и настрочил мадемуазель де Ла Мирандол сорок писем за три-четыре месяца.
Мария Клевская (возможно)
Что касается самих миньонов, то они вовсе не были раздушенными нежными цветками. Они быстро научились разделять пристрастие Анри к изяществу, чтобы быть к нему близкими, но все они вели себя соответственно тому духу агрессивного насилия, который царил в обществе тех лет, да и сам король воспринимал всплески этого насилия достаточно спокойно, если только от них не страдали те, кого он искренне любил. Для примера сгодится ситуация, когда Рене де Виллюке заколол свою беременную жену, обвинив её в неверности и планах отравить его самого. Сцена, по-видимому, была настолько кошмарна, что присутствовавшая при ней камеристка в панике выбросилась из окна и сильно покалечилась. Дело было в королевской резиденции в Пуатье, и, кстати, де Виллюке никак за убийство не наказали. Ситуация стала только хуже, когда двор короля разделился на две фракции - его собственную, и его брата Франсуа. Луи дю Гаст был заколот в собственном доме, когда слуга занимался обработкой его ног.
Дуэль миньонов
В 1578 году враждебность между фракциями достигла такого пика, что герцог Франсуа предпочёл покинуть Париж. Но это не помешало его миньонам и миньонам короля продолжить истреблять друг друга. 27 апреля Келюс, Можирон и Ливаро короля встретились с Антрагом, Рибейраком и Шомбергом герцога в так называемой «дуэли миньонов». Можирон, и Шомберг погибли, Рибейрак умер от ран на следующий день, а Ливаро провалялся в постели шесть недель с серьёзной травмой головы. Легко отделалася только Антраг.
Король устроил Можирону и Келюсу великолепные похороны, причём похороны Келюса прошли по обряду, предназначенному гораздо более высокопоставленным лицам.
Вскоре ближний круг короля потерял ещё одного человека - Поль де Сен-Мигро был заколот, когда возвращался с посиделок у короля. Вернее, изрублен в мелкий фарш, потому что в нападении на него участвовали тридцать человек. Анри построил всем троим великолепные гробницы, которые парижская толпа разнесла уже во время беспорядков 1588 года.
Жан-Луи де Ла Валетт
Несомненно, король был потрясён. И, несомненно, сделал собственные выводы, потому что в 1580-х он выдвинул в свой ближний круг двух профессиональных военных, Анн де Жуайеза и Жан-Луи де Ла Валетта, и отбросил рекомендованную своей матерью умеренность в плане возвеличивания отдельных персон. Похоже, он счёл, что эта стратегия сделала его погибших друзей уязвимыми. Жуайез был, таким образом, сделан герцогом Жуайезом, и Ла Валетта – герцогом д’Эперноном, и оба получили чин первых джентльменов королевских покоев, что давало им право свободного доступа к королю, без необходимости ожидать в приёмной формального вызова, как это было с прежней группой фаворитов. По-видимому, король учёл необходимость немедленной и непосредственной коммуникации. На войне как на войне, особенно если эта война – тайная.
Более того, король поспешил защитить своих приближённых, сделав их в буквальном смысле слова членами королевской семьи. «Если бы я мог сделать его своим сыном, я бы сделал это, но я делаю его своим братом», - писал король бабушке Жуайеза. Бедный Анри, такой одинокий и так тянущийся к настоящей, преданной и верной ему семье, хотя бы и суррогатной. Король женил Жуайеза на дочери Николя де Лоррена, герцога де Меркера, Маргарет Лотарингской, которая была единокровной сестрой королевы (т.е. по отцу, но не по матери), дав ему привилегии принцев крови. Свадьба была столь великолепна, что платили за неё следующие пятнадцать лет.
Д’Эпернона король хотел тоже женить на сестре своей супруги, но свободной было всего восемь лет, поэтому за д’Эпернона выдали племянницу Анри Монморанси-Дамвиля, губернатора Лангедока, Маргарет Фуа-Кандаль. На этом король не успокоился, и расширил свою новосозданную, суррогатную семью несколько перекрёстными браками: брат Жуайеза женился на сестре д’Эпернона в ноябре 1581 года, а в феврале 1582 года брат д’Эпернона женился на тётушке Жуайеза.
А потом всё пошло наперекосяк. Летом 1587 года немцы вторглись в западную Францию, начался новый виток религиозных войн. Генрих Третий придумал хитрый план. Он назначил Жуайеза против войск Анри Наварры, а Гиза – против немцев, расположившись сам с наибольшей массой войск на Луаре. Король надеялся, что немцы уничтожат Гиза, а Жуайез уничтожит Наварру, но всё пошло не так. Жуайез погиб, а Гиз выиграл. Так что победное возвращение в Париж для короля было похоронным шествием, а не триумфом. И он сорвался. Он не позволил Гизу принимать участие в торжествах, отправив его в Шампань. И он назначил д’Эпернона на освободившиеся после смерти Жуайеза должности. В частности, на должность губернатора Нормандии, которую по традиции занимал принц крови. Жуайез мог таковым считаться через брак, но д’Эпернон?! Повсюду заговорили о «новом Гавестоне», и параллель выглядела довольно зловеще.
Поэтому конец короля Генриха Третьего Французского был предсказуем. Скорее всего, и для него самого. Возможно даже, что он устал настолько, что перестал сопротивляться неизбежному. Иначе, почему он так легко допустил к себе на расстояние удара какого-то подозрительного фриара? Единственным свидетелем убийства короля был д’Эпернон. По странному капризу судьбы, он же находился рядом с Генрихом Четвёртым, когда того закололи.
