читать дальшеСегодня пару раз громыхнуло рядом с домом - интернет умер на несколько часов. Не знаю, почему - это же кабель. Но я порадовалась, что у меня скачано на внешние запоминатели такое количество фильмов, дорам и анимэ, что был бы свет, а без интернета проживу. Ну и книги же.
Как-то скользнула взглядом по заголовку в ф-ленте: почему мы читаем тупые книги? И вскоре взяла с полки томик Картера Брауна, который чтиво настолько тупое, что всеми клятые детективы Дарьюшки Донцовой вполне сойдут, по сравнению с ним, за чтиво интеллектуальное. Тем не менее, у меня такого добра навалом. Я с ним засыпаю и просыпаюсь иногда. Ни мыслей это чтиво не будит, ни душу не затрагивает. Очень медитативно, между прочим. А вот Эд Макбейн пишет хорошо. У него интересная манера - будничная, без аффектаций, без нагнетания. Он умеет описать персонажа в нескольких словах, но так, что тот становится живым для читателя. Но даже со всем этим, я читаю его детективы совсем по-другому теперь. Когда-то я действительно переживала, выживет ли Карелла, справится ли с проблемой сына лейтенант участка. Теперь эмоций значительно меньше, хотя я совсем не помню, чем закончилась история Ларри.
Или вот взялась за Лескова, скажем, которого читала ну в очень нежном возрасте - и обнаружила, что не интересно мне его читать. Да, язык чудесный, не спорю, но мне глубоко не интересны его персонажи. Островский писал о том же, но гораздо острее. У Мельникова-Печерского настолько многогранные персонажи, что тоже читала бы и читала. А Лесков - нет. То же случилось и с самыми хитовыми произведениями Герберта Уэлса. В детстве читала и перечитывала, и обмирала, а сейчас вижу только что многословно описываются довольно неприятные персонажи, причем в нечитабельных оборотах. Тупыми эти книги не назвать, но ведь и ценности они для меня больше не имеют.
Вообще, в детстве я была более благодарным читателем, честное слово.
После коронации, Ричард III назначил своего сына Лейтенантом Ирландии на три года – этот титул очень ценился в его семье. На практике это означало, что от имени принца Эдварда и короля Ричарда в Ирландии будет править их представитель - самый могущественный из лордов Ирландии, граф Кильдэйр. А 24 августа, в Ноттингеме, Эдвард Миддлхэмский был произведен в статус принца Уэльского (on 24 August, while the King was in Nottingham, Edward was created Prince of Wales and Earl of Chester). То есть, был издан указ и патент, сама церемония была проведена позже.
Griffin of Salisbury
читать дальшеЯ встречала рассуждения, что Эдвард преодолел весь путь в Ноттингем, где он примкнул к родителям, не верхом, а в повозке, и что это должно свидетельствовать о его плохом здоровье. Ну что ж, давайте считать. Расстояние между Миддлхэмом и Ноттингемом составляет 113 миль (187 км). Максимальная скорость верхом, на жестко погоняемой лошади – 50 миль в день. После чего лошадь бы не выжила. Сколько бы лет ни было принцу Эдварду, семь или восемь-девять, галопом (на скорости около 8,5 миль в час) он не продержался бы и часа. Нормальная же скорость лошади шагом – около 4 миль в час. Таким образом, для покрытия расстояния от Миддлхэма до Ноттингема нужно 113:4=28 часов. Ну вычтем 8 часов на отдых, но все равно для ребенка такого возраста провести верхом 20 часов – это не вариант. Естественно он путешествовал в коляске, и только некоторые отрезки пути - верхом.
The destrier, or war horse
Но чтобы жизнь не показалась бы нам легкой, Хэммонд тут же, через пару страниц, пишет, что Эдвард встречался с родителями вовсе не Ноттингеме, а... в Понтефракте, куда прибыл через Йорк. Того же 24 августа. О том, что Эдвард ездил в Понтефракт, есть расходные записи, но там нет дат. Почему, ради всего святого, Понтефракт, если Эдвард был произведен в ранг принца Уэльского 8 сентября в Йорке? К тому же, надо увидеть Понтефракт, чтобы оценить, о каких задворках Англии идет речь, и у меня эта возможность была. Хотя, судя по картинке, средневековый Понтефракт был более приятным местом, чем нынешний. Неужели Эдвард действительно сопровождал туда сэра Ричарда Грея для казни, как предполагал Поллард? Тем более, что Ричард III прибыл в Понтефракт из Ноттингема, и назначил рандеву со многоми лордами севера именно там. Хэммонд такую возможность отрицает из-за молодости Эдварда, но парень был слишком молод и для того, что возглавлять совет, а он его возглавлял. В противном случае, не было никакого резона для Эдварда делать дополнительные 56 туда и обратно между Понтефрактом и Йорком. Считаем снова. От Миддлхэма до Йорка всего 45 миль, то есть 11 часов на лошади. И оттуда до Понтефракта ещё 28 миль, где-то 7 часов. То есть, это мы считаем расстояния по нынешним дорогам, конечно. Какими путями добирались люди в 1483 году, исчерпывающе сказать невозможно. Как минимум, многое зависело от погоды и от безопасности определеных маршрутов.
Интересно, что, в отличие от Эдварда IV, Ричард III не стал награждать своего сына земельными владениями для поддержания статуса принца. Очевидно, предполагая финансировать всё самостоятельно, из местных доходов, где бы принц ни обосновался. Ричард также не навесил на сына титул герцога Корнуолла, как это сделал его старший брат для своего старшего сына. В списке герцогов Корнуолла есть оба молодых человека, но Эдвард Миддлхэмский никогда не был произведен в герцоги королевским патентом, хотя его именем и подписаны некоторые распоряжения по герцогству. Хэммонд предполагает, что Ричард III рассматривал этот титул наследственным для себя, и, соответственно, для своего сына. Но, опять же, я не убеждена. Уж очень кривая эта правовая линия.
Черный Принц
Если Ричард и впрямь считал, что унаследовал титул от Черного Принца, то это получилось, во-первых, через линию приемных детей-Холландов (Ричард II умер бездетным), и, во-вторых, право на титул могла по этой линии иметь, в этом случае (по женской линии), Анна, жена Ричарда, а не он сам. Ну да, ну да, он мог рассматриваться герцогом Корнуолла по правам жены, но зачем столько сложностей, если можно просто выдать патент? И есть у меня, также, чувство, что права на герцогский титул все-таки вот так просто не передавались по женской линии. Пошла проверить это чувство, и увидела в википедии о титуле герцога Корнуольского, что «В 1421 году было законодательно закреплено правило, согласно которому герцогство всегда переходит к старшему сыну и наследнику правящего монарха. Если старший сын короля (королевы) умирает, то титул и герцогство не переходит к его сыну. Если он умирает бездетным, то наследником престола и герцогства является следующий по старшинству сын суверена. Однако титул и герцогство никогда не переходят к внуку правящего монарха, но только к его сыновьям — даже в том случае, если внук становится наследником короны». Другая возможность – отец Ричарда, герцог Йоркский. Он числится как герцог Корнуолла в 1460 году, но эти данные ничем не подтверждены, как понимаю. В общем, с одинаковым успехом можно предполагать, что Ричард придерживал титул для кого-то на будущее, а пока его сын подписывал документы по тому региону, как исполняющий обязанности.
Так или иначе, королевский прогресс прибыл в Йорк 29 августа 1483 года. В Йорке о грядущем визите давно знали, и давно к нему готовились. Во-первых, нужно было решить, кто именно будет представлять город, встречая короля: мэр, олдермены, советники, бывшие и нынешние камергеры, смотрители мостов бывшие и нынешние, а также «другие честные горожане». Очевидно, граница понятия, кто мог считать себя честным горожанином, проходила по стоимости одежды – главные чиновники были обязаны нарядиться в пурпурные робы, а прочие – в красные. А если кто будет не по форме одет, то придется ему заплатить штраф в 20 шиллингов! Во-вторых, нужно было составить программу торжества и смету – город принимал короля на свои деньги.
Кендалл, секретарь Ричарда, облегчил задачу, написав довольно подробно, что и где должно в оформлении присутствовать, и заверив, что король в любом случае расположен к славному городу Йорку, достаточно просто: «as honourably as your wisdomes can imagyne, to resayve hym and the quene at thir commyng, dispose you to do aswell pageants with such good speches as can goodly, this short warning be considered, be devised, and under such forme as master Lancastre of the king’s counsel, this brynger, shall somewhat advertise you of my mind in that behalve as in hanging the streits thorough wiche the king’s grace shall come with clothes of arras, tapistre work and other». Упомянутый выше мастер Ланкастер – это Николас Ланкастер, предыдущий мэр Йорка и нынешний член королевского совета.
В назначенный день, в Йорк прибыли король, королева, их сын, епископы Дарема, Вустера, Сент-Асафа, Карлайла и Сент-Дэвиса, графы Нортумберленд, Линкольн, Суррей, граф Уорвик (сын Кларенса), лорды Стэнли, Стрэнж, Лайл, Грейсток и Ловелл, а также главный судья королевства, сэр Уильям Хасси. Сопровождающие королеву леди нигде поименно не перечислялись. Не вижу смысла описывать всю церемонию, упомяну только, что ни королева, ни принц Эдвард в описании приема не упоминаются вообще. То ли летописцы сосредоточились на короле, то ли Эдвард сразу был отправлен во дворец архиепископа, и королева, возможно, была с ним. Впрочем, о колокольном звоне, сопровождающем процессию, тоже не упоминается отдельно, но он же точно был.
Что касается церемонии возведения принца Эдварда в достоинство принца Уэльского, то можно удивиться запрошенным королем у ответственного за королевский гардероб Пирса Картиса только письмом от 30 августа всяким необходимостям для церемонии. Означает ли это, что король не был уверен в состоянии здоровья своего наследника, и решил провести церемонию только убедившись, что мальчик выдержит её достойно? Хэммонд считает, что письмо было просто формальной авторизацией, а необходимые для церемонии предметы были привезены в Миддлхэм раньше, неким Джеффри Франком, который получил в начале августа 5 марок за проведенные в Лондоне восемь дней, и привез оттуда «драгоценности». Возможно. Но, в таком случае, почему они не отправились вместе с Эдвардом из Миддлхэма? Возможно, тот выехал раньше, чем Франк вернулся. И все же... Как-то хаотично получается, словно Ричард до последнего момента не был уверен, стоит ли проводить церемонию. Да и нельзя утверждать, что вышеупомянутые драгоцености имеют какое-то отношение к церемонии в Йорке. Впрочем, нельзя исключать, что Ричард в принципе не был расположен напрягать своих подданных расходами, связанными с церемонией возведения его сына в достоинство принца Уэльского. Например, когда мэр Йорка устроил, с согласия городского совета, пару банкетов в честь прибывшей с королем свиты, король счел необходимым возместить расходы.
Вообще, ещё один большой праздник был проведен в том году по-другому. Ежегодно, Корпус Кристи города Йорка собирал с городских гильдий плату на проведение спектакля-мистерии Символ веры из двенадцати сцен: Восшествие Господа на престол, Восшествие Христа на престол, Рождество, Распятие, Воскресение, Вознесение, Второе пришествие, Троица, Образ Церкви и Государства, Покаяние, Воскресение мертвых, Коронация Богоматери. В 1483 году деньги собирал городской совет со всех горожан. Смысл был в том, чтобы играемые мистерии были светским, а не религиозным спектаклем. Я предполагаю, что дело было в возможности слегка модифицировать представление. Религиозная мистерия должна следовать определенному канону, что делало спектакль очень длинным и утомительным для зрителей – целых 12 часов. А я встречала замечание, что представление 7 сентября 1483 года, которое давалось перед Ричардом, соответствовало по продолжительности где-то трети стандартного перформанса. Зато – в одном месте, у Минстер Гейт, а не в 12 разных местах, как обычно. Король, мэр и все высокопоставленные гости наблюдали за спектаклем со всеми удобствами, из комнаты над воротами. И снова нет упоминания, присутствовали ли там или в другом помещении королева и принц.
Зато на своем празднике, 8 сентября, Эдвард Миддлхэмский точно присутствовал. Он, увенчанный коронетом, шел в процессии сразу за королем, рядом с королевой, которая держала его за руку. Зато отсутствовал епископ Томас Ротеремский – тот самый, который весной того года счел возможным самовольно отдать Большую печать королевства Элизабет Вудвилл. Правда, печать он потом вернул архиепископу, но около месяца в Тауэре за самовольство отсидел. Естественно, поглазеть на происходящее собрались тысячи, и всё прошло прекрасно. В рамках происходящего, Ричард произвел в рыцари своего законного сына Эдварда и внебрачного сына Джона, а также племянника, графа Уорвика (сына Кларенса). Заодно рыцарем стал и испанский посол, присоединившийся ранее к королевскому прогрессу. Есть мнение, что посол обговаривал с королем женитьбу Эдварда Миддлхэмского на дочери Изабеллы и Фердинанда, Изабелле, но письма в Лондон и инструкции английскому послу в Испании, отправленные королем, касаются исключительно мирного договора. Хэммонд уверен, что вопрос о браке наследного принца точно был бы в этих бумагах упомянут, если бы он поднимался в беседах с испанским послом.
И снова Ричард III возместил городу расходы на организацию праздника.
В какой-то момент между 8 и 22 сентября, Эдвард Миддлхэмский (предположительно, вместе с матерью) вернулся в Миддлхэм. Он был вызван на заседание парламента 23 января 1484 года, на котором, помимо прочего, Эдвард был объявлен наследником престола, но нет доказательств, что он на этой парламентской сессии был (как нет доказательств и тому, что не был). Где-то в феврале, Ричард III довольно неформально собрал присутсвовавших на сессии парламента «nearly all the Lords of the realm, both spiritual and temporal, together with the higher knights and esquires of the King’s household», и они принесли клятву рассматривать принца Эдварда как своего короля, если с Ричардом что-либо случится.
Насколько известно, впервые Эдвард Миддлхэмский документально упоминается в дарственной лицензии от 10 апреля 1477 года. Лицензия касается манора, подаренного кембриджскому Queen’s College, с просьбой молиться, в знак благодарности, «for the good estate of the King and his Consort, and the King’s brother Richard Duke of Gloucester, and Anne his Consort, and Edward their son».
Queen’s College, Old Court
читать дальшеКак водится, о первых годах жизни Эдварда Миддлхэмского не известно ничего. Известно, что его главной няней была Изабель Бург, потому что ей и её мужу Генри король Ричард назначит в будущем пенсию в 20 марок годовых. Зарплата Изабель за службу (сформированную, кстати, в 1474 году), составляла £6 13s 4d. Джейн Колинс, которой в 1483 году заплатили за предыдущий год работы в детской аж £5, покрыв ещё и личные расходы на сумму 48s 9d, была, возможно, персональной няней Эдварда. Во всяком случае, она сопровождала принца в его поездках по окрестным аббатствам – в расходных записях числятся суммы на пожертвования. В 1483 году, и ей была назначена персональная пожизненная пенсия в 10 марок. Второй няней Эдварда была, возможно, Агнес Купер – это имя тоже значится в реестрах зарплат за 1483 год.
Детская в Миддлхэме, компьютерная реконструкция
Заправляла всей детской госпожа Анна Айдли, которая, по данным другого автора, Эми Лайсенс, была вдовой некоего Питера Айдли, автора сочинения о правильном воспитании, которое он назвал довольно неопределенно «Instructions to his son». Питер Айдли не написал этот третиз сам, а перевел работу ломбардского судьи и советника Альбертано ди Брешиа, жившего в начале тринадцатого века, что, скорее всего, и объясняет название сочинения. Сохранилось письмо Ричарда Глостерского от 1479-80 гг своим магистратам, Стонору и Фостеру, по поводу невыплаты мистрисс Анне её годовых семьей покойного супруга (его сыном, в частности). Очень похоже на то, что Ричард лично знал семью умершего в 1473 году Питера Айдли, бывшего в свое время контролером/ревизором королевских работ при дворе Генри VI, потому что в письме он упоминает о том, что наследники Айдли нарушили данные ему обязательства, и что годовые – это компенсация мистрисс Анне за некий «обмен», на который наследники согласились. Очевидно, после смерти мастера Питера борьба за то, что он завещал своей вдове, приобрела такой накал, что герцог Ричард предпочел взять вдову жить и работать в замок, а за уступки, её пасынок должен был платить ей определенное содержание. Сын мастера Питера точно не усвоил воспитательных уроков отца (или отец как раз и был сподвинут перевести третиз поведением своего отпрыска), будучи наглым достаточно, чтобы нарушить данное слово, но он также был и туп, не учтя реакцию герцога. Ричард приказал магистратам выразить семейству Айдли свое тяжелейшее неудовольствие, и обеспечить выплаты для мистрисс Анны.
Миддлхэм, компьютерная реконструкция (сходите на сайт, там обзоры разных замков)
Около 15 февраля 1478 года, король Эдвард IV даровал «our most dear nephew Edward Plantagenet first born son of our most dear brother Richard Duke of Gloucester, the name, style, title, and honour of Earl of Salisbury to him and his heirs». Это была часть владений герцога Кларенса, с которым старший брат в том году покончил. Как бы там ни было, мальчик в этой дарственной обозначен перворожденным сыном Ричарда Глостерского.
После этого, Эдвард Миддлхэмский не упоминается ни в одном известном документе до самого 1483 года, когда в House Books города Йорка отмечено, что оттуда в Миддлхэм ездила 12 июля делегация (сам мэр Уильям Снауселл и олдермены) с дарами принцу. Эдварду вручили шесть баррелей вина, шесть цапель, две дюжины кроликов, и «всякое», включая белый хлеб лучшего качества.
Почему Эдвард не принимал участия в коронации своего отца, мнения высказывались разные. Возможно, что Ричард III не хотел провоцировать новый раунд слухов и пересудов относительно своих племянников, поместив в процессию сына. Особенно если верна догадка (основанная на записях о заказанной принцу для этого случая одежде) о том, что старший сын Эдварда IV участвовал в коронации дяди. Некоторые историки предполагают, что Эдвард Миддлхэмский был болен уже в июне 1483 года, а Хэммонд думает, что принц был слишком молод для такого долгого и утомительного путешествия. Кто знает... Так или иначе, последнее лето своей жизни сын Ричарда Глостерского прожил там, где и родился – в Миддлхэме. До наших дней дошли записи главного финансового офицера хозяйства с мая по сентябрь 1483 года – расходы на то и сё, с отметкой, кому и сколько, но, естественно, без уточнений, какие работы выполняли в Миддлхэме эти люди – ведь и пишущему, и тому, кто эти записи проверял, все перечисленные в них люди были хорошо известны. В сентябре, двор Эдварда Миддлхэмского был растворен в хозяйство короля, и придворным наследника престола стали платить из других источников.
Edward in the stained glass at St Mary and St Akelda in Middleham
Помимо женщин, ухаживающих за принцем и воспитывающих его, Эдварду служили и мужчины: Оливер Камер, Джон Вахан, Рук Меткалф, Энтони Пекок, Дэннис, и Джон Марлар. За четверть года они получили по 15 шиллингов каждый. Для сравнения, заработок квалифицированного ремесленника составлял за тот же период 35 шиллингов, так что золотым дождем Глостер прислугу своего сына не осыпал. Чем занимались при принце эти молодые люди, можно только предполагать. Хэммонд предполагать не любит, и ограничивается фактом: Пекок и Меткалф помимо всего другого, бежали рядом с повозкой принца, когда тот выезжал из замка. Поскольку я не связана правилами академической точности, то предположу, что молодые люди были в Миддлхэми так же на пажеском обучении, как и сам Ричард Глостер, в свое время, был на обучении в хозяйстве Уорвика-Кингмейкера. Во всяком случае, Меткалфы были значительным в тех краях родом крупных джентри и служащих, и было бы логично, если бы парни из поместья росли при дворе их важного лорда, чтобы с детства понять, что такое дисциплина и иерархия, а не расти барчуками.
В то лето 1483 года, Эдвард Миддлхэмский регулярно выезжал из замка в короткие паломничества: дважды в Джерволкс Эбби, Вэйнслидейл, где разводили лошадей и где был принадлежавший Скропам Болтон Кастл, в аббатство Коверхема и в Фаунтинское аббатство – все, к слову сказать, цистерцианские аббатства. От аббатств остались только развалины – «спасибо» расформированию монастырей при Генри VIII, а вот Болтон Кастл, известный своими странными лестницами, закрученными не по часовой стрелке, как во всех других замках, а против часовой стрелки, стоит и сейчас на своем месте.
Болтон Кастл и его лестница
Хэммонд видит подтверждение своему предположению о семилетнем в 1483 году возрасте Эдварда в том, что сэр Томас Браунлес, раздатчик милостыни при хозяйстве принца, купил в том году роскошный Праймер (сборник молитв для светских) за 13s 4d, и Псалтырь за 15s 9d, оба обтянутые черным сатином. Хотя возраст конфирмации в Средние века варьировал, именно в тот период он был, по словам автора книги, где-то в возрасте семи лет. Хэммонд предполагает, что книги, изучавшиеся перед конфирмацией, были куплены именно для этого события. Я не могу ни опровергнуть, ни подтвердить мнение Хэммонда. В наше время, возраст конфирмации в римско-католической и протестантской церкви – 14 лет. Но, в принципе, через церемонию можно проходить не в определенном возрасте, а в любом возрасте понимания, когда человек в состоянии понять, что такое жить в вере, и подтвердить самостоятельно данные за него в момент крещения обязательства. Более того, конфирмация может быть проведена и до возраста понимания, если ребенку грозит смерть.
Меня в пристегивании покупок Праймера и Псалтыря к возрасту Эдварда Миддлхэмского, напрягают два момента. Средневековое детство было коротким. Детей в аристократических семьях начинали учить читать настолько рано, что к четырем годам они уже могли демонстрировать результаты обучения родителям и гостям. Старший сын Эдварда IV был отправлен жить самостоятельно уже в трехлетнем возрасте! Я, поэтому, ни на минуту не допускаю, что Праймер и Псалтырь Эдварду Миддлхэмскому купили только перед конфирмацией. Тем более, что в самой церемонии они не фигурируют (то есть, покупать новенькие и красивые смысла не было). Во-вторых, конфирмация рассматривается католической верой как одно из таинств. Именно поэтому её проводят на Троицу, обеспечивая, так сказать, схождение Святого духа на тех, кто это таинство проходит. Это – огромный праздник, сама церемония проводится епископом, и всегда в присутствии в церкви гостей и родителей. В Миддлхэме не могли не знать, что ни родители Эдварда, ни важные гости, ни, скорее всего, даже епископ присутствовать на конфирмации не могли из-за коронации Ричарда. Насколько вероятно то, что конфирмация будущего наследника престола была бы проведена кое-как и без всякой торжественности? Если, конечно, мальчик действительно не был опасно болен. Но уже 12 июля он лично принимал делегацию из Йорка. И вряд ли прагматичный Ричард объявил бы его наследником престола и принцем Уэльским в том же году (что тоже сопровождалось церемонией), если бы мальчонка на ладан дышал. Его бы просто не поняли!
Одной из обязанностей лордов королевства было администрирование местных советов, занимающихся текущими делами и проблемами герцогства. Беспокойный 1483 год исключением не был. В отсутствие Ричарда, главой совета был, номинально, его сын, Эдвард Миддлхэмский. После смерти Эдварда, новый совет был сформирован уже через два месяца, под руководством графа Линкольна, но будь Эдвард жив, этот совет, являющийся частью королевского совета, действовал бы под его руководством, а граф Линкольн был бы председателем этого совета, как Риверс был председателем совета при сыне Эдварда IV. Это – предположение Хэммонда. Я хочу только заметить, что если бы Эдвард Миддлхэмский не умер, то двор наследного принца Уэльского разместили бы, наверняка, не в Миддлхэме и не в Сандале, а в Ладлоу, скорее всего, где тоже работал свой совет Уэльса и приграничья.
Сандал Кастл
Не имея деталей о деятельности совета в 1483 году, Хэммонд обращается к устройству и деятельности нового совета (известного как the Council of the North), начавшего работу 24 июля 1484 года в Сандал Кастл. Совет собирался раз в три месяца, и занимался делами, в основном, Йоркшира. Хэммонд знает, что как минимум один человек был и в совете, действующем в 1483 году, и в совете 1484 года – казначей Джон Дауни. Скорее всего, в советы входил регистратор Йорка Майлс Меткалф, администратор доходов от Миддлхэма и Шериф Хаттона Джеффри Франк, советник сэр Ричард Рэтклифф, а также секретарь и камергер принца Уильям Герберт, граф Хантингдон (ещё один «подранок» от политики Эдварда IV, пригретый Ричардом Глостерским, и женившийся в 1484 году на внебрачной дочери Ричарда). Деятельность совета была административно жестко регламентирована: были расписаны все перерывы, продолжительность приемов пищи, длительность церковных служб, и даже поведение членов совета. Всё было очень далеко от киношных представлений о лордах, проводящих время в развлечениях и не интересующихся жизнью своих лордств.
Что касается свободного времени, то Эдвард Миддлхэмский проводил его так же, как его сверстники, находящиеся в том же статусе – возился с собаками (он владел сворой охотничьих собак), слушал менестреля (Ральфа Хаббарда), радовался обновкам. Обновки, к слову, были заказаны и для Джорджа Невилла, сына маркиза Монтегю, который жил тогда в Миддлхэме, где он и умер в возрасте всего 22 лет, 4 мая 1483 года.
Воображаемый портрет Эдварда Миддлхэмского
В том же году, бабушка Эдварда Миддлхэмского, вдова Уорвика-Кингмейкера, заказала один из шикарнейших манускриптов того времени, the Beauchamp Pageant, посвященный прадеду Эдварда по материнской линии. То ли для себя, то ли для того, чтобы её внук имел на кого равняться. Учитывая, что отец леди Анны повсюду превозносился как некий эталон рыцарских ценностей и был воспитателем короля Генри VI (и никто не мог отрицать, что, по крайней мере, абсолютным бесстрашием этот странный король действительно обладал), он вполне мог стать эталоном и для Эдварда Миддлхэмского.
Новая дорама, под 60 серий, в процессе. Я не люблю про войны и революции, но эта дорама в определенном смысле сливается с "Восьмеркой", только начинается лет на 10 раньше. То есть, показывает предисторию того странного мира "Восьмерки", в котором так трудно разобраться - что за республика, почему она напоминает военный режим, что там за предыдущая династия с её заморочками, почему враждуют север и юг, и так до бесконечности. В общем, сподвинулась.
Поднимаю старый пост про Туринскую плащаницу, коль скоро о ней зашла речь как о самом достоверном изображении Иисуса.
Абсолютно прелестный оборот: "No exact date of birth is known for Geoffrey de Charny. However, he must have been born before (or perhaps) during the death of his mother in 1306". Ну да, действительно, он должен был родиться до смерти своей матери.
Впрочем, речь здесь идёт о Туринской плащанице, и этот Жоффрей был первым её зарегистрированным обладателем.
читать дальшеКак бы считается, что эта плащаница - погребальный саван Иисуса Христа. Но ещё в 1389 году предполагаемая реликвия была обследована по приказу Клемента VII, и приговор был следующим:
"Eventually, after diligent inquiry and examination, he [Henri de Poitiers] discovered how the said cloth had been cunningly painted, the truth being attested by the artist, who painted it, to wit, that it was a work of human skill and not miraculously wrought … it would be quite unlikely the Holy Evangelists would have omitted to record an imprint on Christ’s burial linens or that the fact should have remained hidden until the present time". From: Letter from Pierre d’Arcis to Clement VII 1389
То есть, специалисты четырнадцатого века пришли к выводу, что плащаница - предмет искусства, а не реликвия. В двадцатом веке, плашаницу исследовали трижды. Всё закончилось в 80-х, грандиозным скандалом среди учёных, когда один из них, Уильям Мичем, обвинил сразу три независимые лаборатории в небрежном проведении анализа. Типа, исследовали заплатки, а не саму плащаницу, плюс воздействия тестов многочисленных проб не учли, и вообще были пристрастны.
Впрочем, что-то полезное эти исследования дали - пятна крови на плащанице были именно кровью, не охрой. В 90-х, тем не менее, анализ собранных образцов показал наличие на плащанице частиц как мужских, так и женских частиц DNA. Это объяснили тем, что паломники того и другого пола плащаницу целовали. Учитывая прецедент с "пеленой из Овьедо", которую супруга генерала Франко чмокнула накрашенными губами, объяснение было принято.
Недавно группа итальянских учёных (под руководством Ди Минно) опубликовала статью с требованием возобновить исследования. В частности, сделать упор на митахондрический анализ DNA. Чтобы с большей точностью установить, к какому историческому периоду эта плащаница относится. А то ведь мнение о том, что её можно отнести к 33 г. до н. э., плюс-минус 250 лет, до сих пор есть, и даже есть исследование от 2013-го года, которое это как бы подтверждает. Правда, исследование от 2008-года подтверждает, что плащаница была изготовлена в эпоху Средневековья, где-то в 1200-х.
Да, и да Чарни, собственно. Когда он основывал церковь в своих владениях, он явно считал "плащаницу" иконой, не реликвией.
Случайно обнаружила, что у "Чисто московских убийств" есть и второй сезон. Первый мне показался умеренно развлекательным, так что досматриваю теперь второй.
И не могу не содрогаться, все-таки, от того, как выглядит Чурсина. У меня так выглядят бабуси лет около 93. Там мало того, что страшные морщины, что-то невероятное с губами и дикцией, но она и движется как древняя старуха.
Мало этого, с ужасом увидела в титрах имя Светланы Тома. Та неуклюжая мымра с прилизанным причесоном из "Семейного бизнеса" никак не похожа на красавицу-цыганку с великолепной пластикой из "Табор уходит в небо".
Второй день меня моя жж-шная ф-лента "радует". Почему-то все как взбесились по поводу того, что Сент-Олбанс разместит у себя нестандартную интерпретацию "Тайной вечери". Причем, такое впечатление, что нарекание вызывает не исполнение и даже не смысл, а то, что Христос там - не белый!
читать дальшеВ комментах там какая-то вакханалия творится, "Христос - белый!". Словно у каждого в бумажнике фотографии со свадьбы Галилейской, подтверждающие мнение. Картина не о том, какого цвета Христос, что бы там художница не утверждала про BLM. И у английских соборов давняя традиция выставлять в своих залах современную тематическую скульптуру и живопись, я часто такие показывала из поездок. Никто не знает, как выглядел Иисус, сын Божий. Надеюсь, никто не воображает, что Бог - это конкретный белокожий старец строгого вида, сидящий на облаке. Иисус, сын Божий, мог выглядеть как угодно даже с учетом места рождения. Есть масса белокурых и синеглазых евреев, и есть совершенно чернокожие евреи-эфиопы.
Другая постит твит архиепископа Кентерберийского: "Jesus was Middle Eastern, not white. It's important we remember this. But the God we worship in Christ is universal, and the hope he offers is good news for us all. Here are some of my favourites images of Christ from around the world. What are yours?", и утверждает, что тот призывает изображать Христа негром или китацем.
Что характерно, оба - люди хорошие, приличные, приветливые. Что их заставляет постить хрень?
Третий плюется ядом, что в каком-то испанском сериале Элизабет I называли Изабель, и переводчики прямо так и перевели. Самое забавное, что сам-то он исторических лиц обзывает так, что даже я не всегда могу догадаться, о ком это.
Нафиг, надо сделать забастовку с просмотром ленты, иначе я в мизантропа превращусь. К счастью, лента в дайри меня не огорчает. Несколько постов за сутки, и то почти только с котиками
По вполне очевидной причине, людей, интересующихся Ричардом III, интересует вопрос о количестве его детей, и о том, как сложилась их судьба. Рикардианцы-историки эту тему не очень любят, потому что материалов, дающих исчерпывающую картину, просто нет, есть только кусочки информации. Когда-то, давным-давно, Питер Хэммонд публиковал в журнале сообщества небольшую статью по этому вопросу, и потом его долго-долго не оставляли в покое просьбами написать о детях короля книгу, что он, в конце концов, и сделал. Ведь со времен выхода статьи, появились кое-какие новые материалы. Тем не менее, хочу сказать на всякий случай, что сам Хэммонд брался за эту работу без особого энтузиазма. По его мнению, материалов всё ещё совершенно недостаточно для написания академического исследования. Но он собрал всё, что имелось, и книга («Children Of Richard III” by Peter Hammond) была написана. И я вас познакомлю с выводами Хэммонда.
Начинает он свой обзор с Эдварда Миддлхемского, единственного известного законного ребенка Ричарда III. И начинает именно этими осторожными словами, «Edward of Middleham, Prince of Wales, was the only legitimate of whom we have firm evidence...»
читать дальшеДо того, как началась совместная история Анны Невилл, второй дочери графа Уорвика-Кингмейкера, и Ричарда Глостерского, младшего брата короля Эдварда IV, Анна стала частью договора между своим отцом и бежавшей из Англии королевой Маргарет Анжуйской, супругой отстраненного от правления короля, Генри VI. По условиям этого договора, Анна Невилл становилась женой наследного принца Эдварда Вестминстерского, если графу Уорвику удастся восстановить на троне Генри VI и установить власть дома Ланкастеров на большей части территории Англии.
Анна Невилл и Эдвард Вестминстерский были объявлены мужем и женой главным викарием Байё (vicarius generalis) в Амбуазе, в декабре 1470 года. Главный викарий – это заместитель епископа. Естественно, мне стало интересно, кто был в том году епископом Байё, и почему не он соединил новую дружбу старых врагов. Епископом был Луи д’Аркур, внебрачный сын графа Жана VIII д’Аркура. Статуса наследника внебрачный сын унаследовать не мог, и его отправили в жизнь по церковной стезе. И, хотя титулов у этого прелата было немало (епископ Безье, архиепископ Нарбонны, епископ Байё, патриарх Иерусалимский), его биографии я не нашла. Возможно ли, что Луи д’Аркур занимался политикой при дворе, оставив конкретное исполнение церковных обязанностей на своих заместителей? В таком случае, именно это могло быть причиной, что брак Анны и Эдварда скрепил заместитель епископа. Ну, о епископе Луи можно хотя бы сказать, что он был богат.
В дальнейшем, с викторианских, видимо, времен, даже некоторые уважаемые историки пытались дать понять, что этот брак Анны Невилл остался формальным, потому что он был типичным «браком с условим», то есть отложенным браком – до тех пор, пока отец невесты не выполнит свою часть условий договора. Хэммонд, тем не менее, уверенно пишет, что в декабре 1470 года граф Уорвик это условие, несомненно, уже выполнил, так что брак его дочери с ланкастерианским принцем-наследником формальным точно не был. Но, естественно, никто не может ни утверждать, что брак был консуммирован, ни отрицать это. В Англию, во всяком случае, Эдвард свою молодую жену повез, и она несомненно была частью своей новой семьи, потому что её мать добиралась до Англии отдельно.
После гибели Эдварда Вестминстерского при Тьюксбери, Анна попала в плен вместе со свекровью, королевой Маргарет. Как главный коннетабль королевства, Ричард Глостерский разбирался с пленниками, и, скорее всего, тогда он впервые во взрослом возрасте встретил Анну Невилл. И почти сразу попросил разрешения короля на брак с ней. Джордж Кларенс, средний брат, женатый на старшей сестре Анны, которая была назначена её опекуном, к 17 февраля 1472 года согласился, чтобы опекаемая его семьей Анна стала женой Ричарда, но с условием, что «they shall part no lyvelode». Иначе говоря, делить наследство жены он не был намерен. К этому моменту, Ричард уже владел данными ему братом-королем землями, принадлежавшими покойному Кингмейкеру по мужской линии. Через месяц, Кларенс дал согласие, чтобы часть владений, принадлежавших, вообще-то, сидящей под защитой монастырских стен графине Уорвик, была отдана Анне. Взамен, Джордж получил графства Уорвик и Солсбери, и пост Лорда Лейтенанта Ирландии на 20 лет. Молодые получили патент на брак 18 марта 1472 года, и, по-видимому, после этого запросили диспенсацию, потому что Анна и Ричард были в родстве по нескольким линиям – и по линии Невиллов, и по линии королевского родства дома Йорков с домом Ланкастеров, к которым принадлежал первый муж Анны.
Всё хорошо? Как бы не так! В 1473 году снова разразился скандал, спровоцированный, возможно, тем, что в июне 1473 года графиня Уорвик, мать Анны, переехала из аббатства Бьюли в Миддлхэм. Естественно, при дворе это породило спекуляции о возможности возвращения графине её земельного имущества, и Кларенс закусил удала. Где была практически два года сама Анна, никто точно не знает. Факт, что она была где-то спрятана властью Кларенса, причем, спрятана совершенно законно, потому что супруга герцога, Изабель, была единственным на тот момент членом семьи, имевшим право на опеку сестры. Вряд ли, впрочем, девушка была спрятана среди кухонной прислуги (это просто бессмысленно), и вряд ли даже её охраняли, потому что Глостер без всяких трудностей увез Анну оттуда, где она была, и поместил в убежище при аббатстве св. Мартина. Сколько времени Анна находилась в убежище, нет никаких данных. Можно только с высокой уверенностью утверждать, что нигде близ владений Глостера она не была – иначе Джордж точно бы вцепился в возможность выдвинуть против брата обвинение в похищении.
Впервые в документации Анна фигурирует в бумагах майского парламента 1475 года – и уже как герцогиня Глостерская. Именно этот парламент и разделил официально владения графини Уорвик между её дочерями «как если бы она была уже мертва». Разделом занимался сам король, а не независимый арбитраж. В целом, Ричард получил владения Невиллов-Солсбери, и Джордж – владения Бьючампов/Бошанов-Деспенсеров. Владения были закреплены за Ричардом в феврале 1475 года, и Акт о владении содержал интересный пассаж: «yf the seid Richard Duke of Gloucester and Anne bee hereafter devorced, and after the same be lawfully maried, that yet this present Acte be to theym as good and vaillable as yf no such devorce had been had but as yf the same Anne had contynued wyfe to the seid Duke of Gloucester». В переводе с бюрократического на человеческий, этот пассаж говорит, что если по какой-то причине Анна и Ричард окажутся разведены и не смогут пожениться снова, владения, отписанные Ричарду после раздела наследства Кингмейкера, останутся за ним. Это действительно очень странный пассаж, заставляющий думать о том, что и мае 1475 года пара не имела папской диспенсации на брак. То есть, теоретически, папа мог объявить их брак недействительным, расторгнуть его, и даже закрыть паре возможность пожениться снова после этого расторжения. Прецеденты были.
Тем не менее, Хэммонд этот вариант отвергает. Потому что, во-первых, в архивах Ватикана одна из диспенсаций на брак Ричарда и Анны, датированная 22 апреля 1472 года, была найдена, в конечном итоге. И, во-вторых, Ричард не был человеком, готовым рискнуть важными аспектами легитимности своего брака, как то законность наследников, если таковые появятся, да и законность владений тоже. Диспенсация, которая не была ещё найдена, касается того, что и Анна, и Ричард были потомками Эдмунда Лэнгли. Эдмунд был пра-прадедом Ричарда, а бабушка Анны, Изабель Деспенсер, была внучкой того же Эдмунда через его дочь Констанцию. Это рассматривалось родством в третьей и четвертой степени. И да, по церковным законам, даже для брака таких, не очень-то близких, родственником, была нужна диспенсация (разрешение).
Эта диспенсация либо просто не найдена ещё, либо дело в том, что в 1467 году Кингмейкер запросил диспенсацию не только для Изабель и Джорджа, но и для Анны и Ричарда. Копия диспенсации для Джорджа и Изабель существует, хотя оригинал утерян или не найден. Нет оснований полагать, что папская канцелярия не выдала бы диспенсацию и для Анны с Ричардом, имеющих те же родственные связи. Прелесть этих диспенсаций заключается в том, что они не имеют ограничения по времени, и не отменяются событиями в жизни тех, кому они выданы. То есть, Анна и Ричард поженились, скорее всего, сразу, как только была получена диспенсация из Рима (где-то в мае 1472 года), но не до того, как было достигнуто согласие между королем и герцогом Кларенсом. Хэммонд устанавливает для этого брака границы между концом ноября 1472 и началом апреля 1473 года.
Правда, существует одна, странная во всех отношених хроника, Hearne’s Fragment, написанная в 1516-1522 годах, «по воспоминаниям», хотя и не говорится, чьим воспоминаниям. Считается, что источником информации, по которой эта хроника была написана, является Томас Говард, 2-й герцог Норфолк и граф Суррей. Она касается царствований Эдварда IV и Ричарда III, и цитируют её обычно только из-за описаний переписывания истории при Тюдорах: «Oftimes it is seen that divers there are, the which foresee not the causes precedent and subsequent; for the which they fall many times into such error, that they abuse themselves and also others, their successors, giving credence to such as write of (from) affection, (partiality) leaving the truth that was in deed». В чем эта хроника совершенно несчастна, так это в хронологии. Годом рождения Эдварда IV, например, дается 1440 (на самом деле, 1442), а годом смерти – 1482 (на самом деле, 1483). И вот в этих хрониках написано, что Ричард и Анна поженились в 1474 году в Вестминстере. Год, скорее всего, снова неправильный, но вот место, вполне вероятно, автор воспоминаний запомнил хорошо. В общем-то, хочу сказать, что именно так наша, человеческая память и работает. Мы хорошо помним, кто, что и где, но вот влёт назвать дату, когда это случилось, можем только в случае самых важных для себя событий.
После свадьбы, пара обосновалась в Миддлхэме, где и родился их сын, Эдвард. Когда родился – тоже точно не известно. Обычно называются 1473, 1474 и 1476 годы (но никогда – 1475!). Вполне очевидно, что эти даты кореллируют с предполагаемыми датами брака родителей Эдварда, а не с реальностью. Если верить Полидору Вергилу, в 1483 году Эдварду Миддлхэмскому было 9 лет, то есть, он родился в 1474 году. Но есть некоторые источники, заставляющие предположить, что правильная дата рождения – всё-таки 1476 год.
Во-первых, это Historia Regum Angliae, или свиток Джона Роуса, капеллана часовни Гая Клиффа около Уорвика и автора «Свитков Роуса» (вообще-то, помнится, раньше его писали как Rois, а не как Rous). По поводу празднеств в Йорке 8 сентября 1483 года, он пишет, что Эдварду Миддлхэмскому было «чуть больше семи лет». Правда, этот же автор предлагает совершенно дивный срок беременности герцогини Сесилии, так что...
Во-вторых, существует Monasticon Anglicanum (A History of the Abbies and Other Monasteries, Hospitals, Frieries, and Cathedral and Collegiate Churches with Their Dependencies, in England and Wales ; Also of All Such Scotch, Irish, and French Monasteries, as Were in Any Manner Connected with Religious Houses in England ; Together with a Particular Account of Their Respective Foundations, Grants, and Donations, and a Full Statement of Their Possessions, as Well as Temporal as Spiritual ; Originally Published in Latin) от 1655 года, где в главе о Тьюксбери, в параграфе о судьбе Анны Невилл, говорится, что «she bore a son named [blank] at the castle of Middleham in the year of our lord 1476». В оригинале, пропуска на месте имени сына нет, там написано «Джордж». То ли Джордж был вторым сыном Анны и Ричарда, родившийся в 1476 году (а Эдвард, значит, в 1474), то ли вписано неправильное имя, потому что зачем упоминоть только второго сына, не упомянув первого?
В третьих, из хозяйственных записей Миддлхэма следует, что летом 1483 года за Эдвардом ухаживали женщины. Если бы он был старше семи лет, для него был бы основан собственный двор, ведь он был наследником престола!
Вот в этой части мне хочется возразить уважаемому профессору. Если учесть, каким для Ричарда Глостера был 1483 год, то придется признать, что время для выделения своего единственного сына на отдельное (и более уязвимое в плане безопасности) хозяйство было самым неподходящим. Сначала были шотландский поход, смерть брата и заговор Вудвиллов, потом – бешеная гонка в Лондон, с отчаянными попытками собрать за племянником столько лордов королевства, сколько возможно, несомненный шок от состояния наследника престола, заговор Гастингса, переговоры с овдовевшей Элизабет Вудвилл и организация её защиты от попыток похищения, слежка за подозрительной деятельностью леди Маргарет Бьюфорт, попытки понять, кто друг и кто враг, и параллельно с этим руководство королевством, устройство внешней политики и внутренней экономики, подготовка реформ, подготовка к своему первому парламенту, обязательный прогресс по стране, бунт Бэкингема, волнения вокруг исчезновения принцев из Тауэра... Какое уж тут хозяйство для наследного принца! Он ведь и принцем Уэльским стал только в сентябре. Если бы не трагедия, двор был бы создан для него только в 1484 году.
Также малоубедительно для меня выглядит и попытка вывести месяц рождения принца из того, что в начале 1476 года Анна ездила в Дарем. По мнению Хэммонда, вряд ли она поехала бы на сроке беременности более 3 месяцев. Но я хочу заметить, что ни в семье герцога Йоркского, ни в семье Кингмейкера женщины не воспринимали беременность состоянием исключительным – и герцогиня Сесилия, и графиня Анна практически всегда следовали за своими мужьями, в любом положении.
Своего мнения у меня нет. Я не очень следила за всей этой мутной волной, и только сегодня меня осенило, что в последние годы (с самого 2015, с мигрантской катастрофической волны) мы всем миром подвержены сменяющимися одна другой кампаниями на тему заклеймить, искоренить, запретить, всем думать как один, и каяться-каяться-каяться.
В супермаркете появилось мороженое из Словении, очень красивое. Вкус-то обычный, но форма! И вафельный стаканчик там зеленый. Фоном идет очень пышно цветущий жасмин.
А к разговору о том, что в этом году некоторые растения ведут себя странно, показываю саженец огурца. Это его рост больше чем за месяц - два новых листа и усы. Растущая из луковицы бегония его уже переросла.
И могу ещё сказать, что герани, которые пережили под стеной ночи с заморозками, готовятся цвести только теперь - через месяц после пережитого шока. Так что у нас лучше ничего деликатного не высаживать на улицу до середины июня практически. Хотя в этом году вообще высаживать нечего - переживается какой-то садовый бум, всё в магазинах рассады было сметено уже в мае. Хотя, возможно, поставщики просто промахнулись с прогнозами спроса.
Да, и ещё наткнулась на интересный рецепт лимонада и сиропа из лепестков роз.
У вышеупомянутых Браунов была общая сестра по отцу, Анна, с которой и связан тот скандал с третьей дочерью Джона Невилла, Маргарет, о котором я ранее упомянула. Анна была придворной барышней при дворе. Изначально, это был двор королевы, но после смерти Элизабет Йоркской куда-то все её дамы и барышни приткнулись. Анна Браун попала ко двору 2-го графа Эссекса, Генри Бурше и его супруги. Всё-таки, матерью сэра Генри была тетка почившей королевы. Так или иначе, в промежуточный период расформирования двора Элизабет Йоркской, за девушками, видимо, никто особенно не присматривал, и Анна Браун пала жертвой чар Чарльза Брэндона, который тогда только-только начинал свою карьеру. Ученостью этот парень не отличался, и до конца своей жизни писал так, как говорил – с густым акцентом Саффолка, но был высок, хорош собой, и обладал изрядной харизмой, приправленной приятностью в обращении.
Брэндон сериальный, потому что дядька с бородищей метелкой, с парадного портрета, соблазнителем никак не выглядит
читать дальшеВ биографии Чарльза Брэндона обтекаемо указывается, что он «вырос при королевском дворе». Но это обтекаемое выражение скрывает тот факт, что драматичная гибель Брэндона-старшего, знаменосца короля, при Босуорте (король Ричард проломил ему голову), была воспринята Генри VII как нечто естественное, и вовсе не побудила короля позаботиться об осиротевшей семье Брэндона. Возможно потому, что к тому времени Ричмонд уже знал о том, что произвел в рыцари насильника, чудом избежавшего суда и следствия. Самое странное, что о преступлении было написано в письме Джона Пастона так: "yonge William Brandon is in warde and arestyd ffor thatt he scholde have fforce ravysshyd and swyvyd an olde jentylwoman ..." Конечно, Пастон не написал, кем была эта «старая благородная дама». Более того, olde jentylwoman может быть обозначением не возраста, а факта принадлежности к старому дворянскому роду.
В общем, малютка-Чарльз, оказался на руках матери, которая, впрочем, вскоре снова вышла замуж. К тому же, Чарльз был её вторым сыном, так что особых перспектив он в любом случае не имел – семейство было не сказать, чтобы нищим, но с доходами скромными, и очень раздробленными. Во всяком случае, Чарльз долго не имел земельного дохода в 40 фунтов, который позволил бы ему быть произведенным в рыцари. К счастью для Чарльза, его дядюшка, сэр Томас Брэндон, был птицей куда как более высокого полета, чем его отец. Тем не менее, даже он смог только воткнуть племянника в число мелких служащих, таскающих блюда из кухни к столам, за которыми обедали придворные. Не нужно недооценивать эту должность, ведь на одной с Брэндоном ступени был, скажем, Уолтер Деверо, будущий барон и наследник титула.
Но с деньгами у Брэндона был постоянный напряг, даже после смерти своего бездетного дядюшки Томаса, часть состояния которого отошла другому дядюшке Чарльза, часть оставалась во владении вдовы сэра Томаса, а часть и вовсе вернулась короне, потому что была пожалована сэру Томасу только на время его жизни. В общем, забудьте утверждение, создающее милую картинку благодарного короля, вырастившего сиротку павшего героя вместе с собственным сыном. Принца Генри Чарльз мог впервые издали увидеть только на свадьбе принца Артура, где Брэндом шустрил официантом. Единственным талантом Брэндона, который был старше принца Генри на семь лет, были его изумительные атлетические данные, которые обратили на себя внимание бредящего рыцарственными подвигами сына строгого отца. Чарльз обратил на себя внимание в турнире 1506 года, и стал одним из молодых людей, входящих в круг придворных принца Генри.
Те же данные сделали Чарльза популярным среди придворных дам и девиц. В тот момент, союз с Анной Браун был для провинциального сиротки и безденежного придворного весьма привлекательной альтернативой. Не могу сказать, в какой именно момент пара действительно «обручилась» (а в те времена обручение с последующим сожительством считалось официальным браком), но при дворе Эссексов их воспринимали как мужа и жену. Более того, поскольку для Брэндона Анна, с ожидающим её наследством, была добычей ценной, он озаботился составить с ней в 1506 году брачный преконтракт в присутствии графа Эссекса. Тут и выяснилось, что её семейство имеет немалый политический вес, и Чарльз Брэндон стал конюшим графа.
Вскоре Анна забеременела, а Чарльз Брэндон обратил внимание, что вдовствующая сестра приемной матери невесты, Маргарет Невилл-Хорн-Мортимер, уже богата и ни перед кем не отчитывается, тогда как Анна только ожидает наследство. И Брэндон, воспользовавшись тем, что его история с Анной Браун была известна только в окружении Эссекса, женился на Маргарет, которая родилась в далеком 1466 году (сам он был 1484 года рождения). В феврале 1507 года он получил лицензию, дающую ему допуск распоряжаться землями супруги, а в августе проворный малый уже продал её поместье Окфорд в Девоне за 250 фунтов.
St Peter's church, Oakford
Маргарет, к тому времени, побывала замужем дважды – сначала за Джоном (или Томасом, или, согласно Collectanea Topographica Et Genealogica, Nide 8, Робертом) Хорном из Кента, затем – за Джоном Мортимером из Кьюре, причем этот джентльмен служил ещё Эдварду IV. Она также получила, наконец, наследство Инголдсторпов. Говорят, что Брэндон реализовал имущество Маргарет на огромную сумму в тысячу фунтов, и потом, в том же 1507 году, с ней развелся на основании близкого родства (!) – его бабушка и первый муж Маргарет были близкими родственниками. Причем, этот развод (вернее, аннулирование брака) был приобретен не вполне честно, очевидно, потому что еще в 1527 году, через 20 лет, он добывал ему у папы подтверждение. Впрочем, сама Маргарет этим не интересовалась, она уже снова была замужем с 1522 года – за Робертом Даунсом, и умерла в начале 1528 года.
Что касается Анны Браун, то Брэндон, по сути, забрал её к себе в 1507 году насильно – просто нагрянув в хозяйство Эссекса с группой друзей. Благо, теперь-то Анна была сиротой и получила наследство. Каким-то образом, предприимчивый молодой человек легализовал свое поведение тем самым преконтрактом от 1406 года. Теперь, когда брак с Маргарет Невилл был аннулирован, брак с Анной Браун как бы вступил в силу. Анна пыталась расторгнуть свой брак с Брэндоном, которого теперь ненавидела, но понимания не встретила. Всё, что смог для неё сделать Эссекс, уже побаивающийся своего бывшего служащего, было требование, чтобы на этот раз Брэндон объявил её женой публично, в церкви, что тот и сделал. К сожалению, в глазах принца Генри и его товарищей, имеющих представление о происходящем только со слов самого Брэндона, Чарльз поступил по-рыцарски, женившись на опозоренной им Анне. Тут очень пригодились его давние признания Уолтеру Деверо, что он безумно в Анну влюблен. Бедняга умерла только в 1511 году, успев родить Брэндону и вторую дочь.
Powis Castle
К слову сказать, Чарльз Брэндон мог был плохим мужем для Анны, но он был хорошим отцом. Их первая дочь, тоже Анна леди Повис, унаследовала как горячее сердце матери, так и авантюристичность отца. Не защищай Чарльз свою кровинушку, у нее могли бы быть серьезнейшие неприятности довольно часто – и к любовнику она ушла от мужа, и откровенно мошеннически спекулировала земельными участками, но влияние отца от последствий её защитило.
Но вернемся к Маргарет Невилл, количество мужей которой до сих пор является предметом недоумения историков-любителей. Толком зафиксированы только её браки с Мортимером, Брэндоном и Даунсом. Но Брэндон аннулировал свой с ней брак на основании того, что его бабушка была сестрой отца предыдущего мужа леди Маргарет. Тем не менее, бабушка Брэндона совершенно точно не была сестрой Хью Мортимера. С раскопками американцев по поводу папской буллы на аннулирование брака и их сомнениями в отношении Книги пэров можно ознакомиться здесь: www.disnorge.no/slektsforum/viewtopic.php?t=503...
Иногда встречается утверждение, что у Маргарет была незаконная дочь, 'naturall' daughter, Энн (Фрамлингем). Тем не менее, судя по тому, что Чарльз Брэндон, явно оставшийся с веселушкой Маргарет в наилучших отношениях, помогал ей в денежных разногласиях с дочерью «от предыдущего брака», Энн была родной дочерью Маргарет (современные нам, аналогичные спекуляции о незаконнорожденности короля Эдварда IV, тоже пошли от неправильной трактовки его и Эдмунда подписей в письме к отцу, «your natural sons»). На самом деле, термин 'naturall', в те годы бурных брачных судеб, использовали в смысле «родной», а не «удочеренный»/«усыновленный», то есть от предыдущего брака мужа или жены.
Самой младшей дочерью Джона Невилла была Изабель, которая вышла замуж за Уильяма Хаддлстоуна, продолжив своего пода семейную традицию: за старшим братом её мужа, Ричардом, была замужем внебрачная дочь Кингмейкера. Джон Хаддлстоун, родившийся в 1488 году, был сыном Изабель, в браке также был, судя по всему, и другой сын – Ричард, существование которого подтверждается не везде, но Люси Невилл-Фиц-Вильям-Браун упоминает в своем завещании «Харлестона», но называет племянницей. Впрочем, сестры наверняка общались очень мало, уж слишком велика разница в стиле жизни. Это у Джона найдет приют и защиту Мэри Тюдор во время своего феерического бегства в Фрамлингем Кастл. Тогда манор Хаддлстоунов, Саустон Холл, был разграблен и сожжен преследователями, но Мэри, став королевой, вознаградила Хаддлстоуна, сделав его рыцарем, и пожаловав на ремонт манора строительные материалы.
Sawston Hall
Вторым браком Изабель (между 1511 и 1514 гг ) вышла достойно, но без размаха - за человека со скромной фамилией Смит. Уильям Смит тоже был ранее женат, на дочери Марджери Стэнли и Уильяма Стонтона. К моменту брака с Изабель, Уильям был уже рыцарем и шерифом Стаффордшира. Эту пару больше знают по их роскошному надгробью в часовне Стэнли в церкви Элфорда. Сэр Уильям похоронен там с обеими своими женами, и происхождение Изабель подчеркивается коронетом.
Обещают исторический детектив, но первые две серии - обрыдалово над несчастной судьбой хорошей девушки, которые злые люди во дворце притесняли, и, в конечном итоге, против воли выдали замуж за генерала в другое царство. Если кто-то помнит фильм "Зита и Гита", то расклад, приблизительно, тот же: у страдалицы есть сестра-близнец, о которой она ничего не знает. И которая, разумеется, обладает совершенно другим темпераментом. Правда, относительно талантов тут ситуация противоположная. Бойкая сестра умеет всё - и чай заварит, и вышьет, и сыграет. Угнетаемая сестра хорошо умеет только страдать, да ещё, разве, чай заварит, но её блюда невозможно есть, а вышивает она как маленький ребенок. И флейте предпочитает меч, в обращении с которым небезнадежна.
Далее - хитросплетения любви. Страдалица любит "молодого господина", приемного сына императора, и он любит её, хотя все вокруг считают её кармической врагиней главгероя, потому что её мать устроила убийство его матери. Бойкая сестра любит генерала, за которого выдают страдалицу. И вот "молодой господин" придумывает прекрасный план, по которому бойкая сестра займет место страдалицы, и выйдет за любимого, а страдалица займет её место. Увы, в плане почти всё пошло не так. Кроме того, что криворукая страдалица действительно оказывается во дворце, где живет ей незнакомая сестра с их матерью, и попадает в круговорот бешеной популярности, которую бойкая сестра там имела. Причем, если бойкая сестра активно у обмене участвовала, то страдалица понятия о планах своего любимого не имела, и была до глубины души на него обижена.
Надеюсь, детектив всё-таки выдадут, потому что первая загадка уже образовалась.
Замужество второй дочери Джона Невилла, Элизабет, было решено ещё в 1468 году, при его жизни. Скорее всего, этот брак должен был скрепить связь Скропов из Мэшема с домом Йорков, потому что ещё в 1459 году отец жениха, 5-й барон Скроп, был награжден за службу против йоркистов. Не очень щедро, всего 20 марками годовых, но все же. Сам жених, Томас Скроп, родился около 1460 года, а невеста – и вовсе в 1464 году. Томас остался унаследовавшим титул лорда Мэшема сиротой в 1475 году, и был отдан матерью под опекунство Ричарда Глостера. В 1476 году умерла маркиза Монтегю, после чего её дети от первого мужа тоже были отданы под опекунство Ричарда (хотя, как мы знаем, официальные права опекуна он получил только в 1480-м году). Где-то в этот период 1475-76 гг молодые выразили согласие стать мужем и женой, и стали таковыми считаться. Когда формальный брак вступил в стадию консуммации, трудно сказать, потому что точные годы рождения обоих все-таки не известны.
Йорк, Bootham Bar
читать дальшеНадо сказать, что стратегия Джона Невилла себя оправдала – молодое поколение Скропов из Мэшема поддерживало дом Йорков честно, пока дом Йорков был у власти. Муж Элизабет был даже участником кампании Ричарда против шотландцев, и был произведен в рыцари за заслуги. И он, и его супруга участвовали в коронации Ричарда и Анны. Но, в принципе, каких-то страстных политических убеждений ни у Томаса, ни у Элизабет не было.
История семейства сэра Томаса была достаточно впечатляющей в плане того, что чрезмерная близость с сильными мира сего смертельно опасна – тот самый Генри Скроп, близкий друг и соратник короля Генри V, был 3-м бароном Мэшема. Для Скропа дружба закончилась тем, что он потерял голову – в буквальном смысле, будучи обвиненным в участии в заговоре против жизни короля. Поскольку именно у Скропа не было ни одной причины в мире желать смерти своему другу и благодетелю, правдивость обвинения вызывает сильный скептицизм. А поскольку навет на Скропа был сделан Эдмундом Мортимером, возникает сильное подозрение, что граф Марч просто подсидел соперника, поскольку сам метил в фавориты короля. Впрочем, этот Эдмунд был человеком сильно травмированным и семейной историей, и своим детством, когда борющиеся за власть партии не стеснялись похищать детей. Так что, став свидетелем обычного застольного разговора, в котором участники что-то в частном порядке бурчали и бранили начальство, как это обычно бывает, парень мог впасть в искреннюю панику, и утопить даже невиновных, чтобы, упаси Боже, не оказаться утопленным самому.
Конечно, до сэра Генри ещё один Скроп из Мэшема (сын 1-го барона) расстался с головой как заговорщик, причем он был даже Архиепископом Йорка. Генри IV казнил его без суда и следствия за участие в заговоре Нортумберлендов-Перси, с которыми архиепископ был тесно связан. Но вряд ли сэр Генри так уж близко принимал в сердцу судьбу дядюшки, которого он вряд ли толком знал. Сам-то сэр Томас был из более политически гибкой ветви Скропов: его дед и отец были служаками, но от личных уз с королями и пэрами держались подальше. Дед, 4-й барон, без аффектации просто выкупил обратно земли Скропов, которые Генри IV широким жестом раздал, и стал со временем даже лордом-казначеем. Тем не менее, сэр Томас ухитрился вляпаться по полной в деле «Эдварда VI», отправив, вместе со своим родичем, Джоном Скропом из Болтона, письмо за этой подписью в Йорк. В письме, собственно, просто запрашивались освобождения от оплаты и скидки на размещения и фураж для «Эдварда VI» со свитой, но оба Скропа с отрядом всадников и в самом деле появились у Bootham Bar (одни из четырех главных ворот в крепость, в которые надо было постучать и получить, после этого, разрешение мэра на въезд), от имени этого короля. Йорк, впрочем, об Эдварде VI и слышать не хотел. В битве при Стоук-Филд сэр Томас, кажется, принимал участие. Или участие Скропов закончилось уже при Бутэм Бар. Во всяком случае, никаких печальных последствий для обоих это выступление за Симнелла не повлекло. Дело в том, что Скроп из Болтона был женат вторым браком на Элизабет Сен-Джон, сестре леди Маргарет Бьюфорт, матушки короля Генри VII по матери, а леди Маргарет своих родственников по-своему ценила.
Во всяком случае, леди Элизабет Невилл-Скроп была с этой дамой достаточно близка, чтобы в будущем завещать своей сестре Люси псалтырь и праймер, которые она получила, в свое время, уже будучи вдовой после второго, довольно краткого, брака с сэром Генри Вентвортом (дедулей Джейн Сеймур, будущей королевы, и её знаменитых братцев), от леди Маргарет. Потому что после Вентворта леди Элизабет, в отличие от своих сестер, победно шествующих от мужа к мужу, больше замуж не выходила, предпочтя остаться богатой и влиятельной вдовой. У нее, в частности, воспитывалась дочь маркиза Дорсета, Мэри, которой она завещала кровать маркизы Монтегю, своей матушки, со всеми прилагающимися красивостями. Сестра Люси получила драгоценные книги не просто так, а с условием: она должна была отправить свою дочь (тоже Люси) на воспитание в семейство с хорошей репутацией, с тем, чтобы та со временем вышла замуж за сэра Джона Катта, казначея личного хозяйства Генри VIII и владельца знаменитого Хорхан Холла. Этот брак леди Элизабет с сэром Джоном обсудила и обустроила. Обе Люси повиновалась.
По причине вышеупомянутой Люси и потому, что не зная истории четвертой дочери Джона Невилла, трудно понять скандал, задевший как семью четвертой, так и третью дочь маркиза, я сейчас расскажу вам сначала про четвертую дочь Джона Невилла, и только потом про третью. Итак, в какой-то момент Люси Невилл вышла замуж за Томаса Фиц-Вильяма, мирового судью и коммерсанта. Вдовой она осталась в 1498 году, имея выживших трех сыновей, двое старших из которых, Томас и Джон, были достаточно взрослыми, чтобы воевать с шотландцами при Флоддене в 1513 году – и героически погибнуть. В целом, Люси родила в первом браке аж 8 детей, но, похоже, Ричард, Энтони и Эдмунд детства не пережили. Также у нее было две дочери. Впрочем, наиболее громким именем в истории остался её третий выживший сын, Уильям Фиц-Вильям, 1-й граф Саутгемптон.
Сильно поврежденное надгробье Томаса Фиц-Вильяма и Люси Невилл
Оставшись вдовой, Люси выскочила замуж за сэра Энтони Брауна, хорунжего Генри VII и коннетабля Кале. Сэр Энтони был для Люси, несомненно, староват, но вышла она за человека или за должность – это большой вопрос. Ни для кого не было секретом, что Люси Невилл не переносит Тюдоров. Она была ярой сторонницей Эдмунда де ла Поля, и в 1504 году при дворе ходили опасливые разговоры, что умри сейчас король – и Люси Невилл закроет Кале для всех, кроме кузена. Тем не менее, сэр Энтони ухитрился умереть в 1506 году, и уже на следующий год его вдове впаяли крупнейший штраф за то, что её муж плохо исполнял свои обязанности. Естественно, это было произволом. Но леди прекрасно поняла, что её легко могут оставить без нижней юбки при желании – король-Скряга, в последние годы своего царствования, подавлял любые проявления свободомыслия, разоряя своих сэров, пэров и их семьи, посягнув даже на сундуки своей матушки. Да и Эдмунд де ла Поль, преданный и проданный своими союзниками, уже плотно сидел в Тауэре.
Надгробье старших сыновей Люси Невилл
В общем, Люси Невилл притихла. Возможно, свою роль сыграло то, что её третий сын от Фиц-Вильяма, Уильям, был одним из тех, кто был выбран в школьные товарищи принцу Генри, который был, к тому же, наполовину йоркистских кровей. Впрочем, с 1509 года Уильям начал делать карьеру, и делал её, пока буквально не сгорел на работе в 1542 году, оставив после себя богатство, но не скорбящую семью. Женат он был – на Мэйбл Клиффорд, через которую и получил титул графа Саутгемптона, и, возможно, у него были нажитые вне брака дети, но в целом он был слишком занят, чтобы иметь нормальную, функционирующую семью. Не было в королевстве ни одного проекта, на который бы король своего приятеля детских лет не бросал – уладить, решить, повоевать, и даже помочь разойтись со ставшей политической и личной обузой женой. Как ни странно, Фиц-Вильям был одним из немногих людей, которые не видели особых изъянов в Анне Клевской. Это он вез её в Англию, и нашел молодую женщину вполне приятной в общении и легко обучаемой.
Уильям Фиц-Вильям
А вот его брат по матери, Энтони Браун-младший, был шокирован. Портрет, очевидно, и в самом деле мало напоминал оригинал. Этот Энтони вообще был несколько узколобее Уильяма, как ни странно. И в политике тоже. Зато он был, несомненно, красивее.
Была красива и сестра Энтони, Элизабет, которая, собственно, и подвела Анну Болейн, чьей придворной дамой она была, под обвинения в неверности супругу. Причем, у этих женщин были странные отношения. Анна, сидя в Тауэре, переживала из-за тяжелой беременности своей обвинительницы, а Элизабет назвала родившуюся дочь Анной. Похоже, что Элизабет Браун, как послушная жена и сестра, не была добровольной обвинительницей, а действовала по необходимости.
Элизабет Браун и её супруг Генри Сомерсет, 2-й граф Вустера
Больничный пока до конца августа, в августе встреча с ведомственным врачом для выполнения формальностей. Мне впервые частично озвучили заключение рентгенолога, которому больше года (я сама не вижу в своей электронной истории болезни заключений узких специалистов). Ну что... Не понимаю, какого ктулху мне дали направление на операцию только в этом году. Ну да ладно, что теперь уже возмущаться. Лучше порадуюсь, что для озвученных повреждений я ещё молодцом передвигаюсь.
Вот теперь можно начинать проекты с доведением до ума своих художественных текстов и исторических записей. Время писать книги.
Или "Восемь", или "Восьмерка"/The Eight [2020]. Да, только начали выкладывать, но мне кажется, что может получиться что-то интересное. Для начала, востребованные актеры снялись. В том числе, и мой обожаемый даос- Мастер Рун из "Да будет ночь-1".
Суть в том, что существует некая лига домов Мастеров, каждый из которых владеет особым искусством. Одна может украсть, что угодно, другая - отравить кого угодно, третий - ввести в заблуждение кого угодно, ну и так далее. И, вроде, у них нет главного, и все они ждут какого-то Мастера Свитка, чтобы самораспуститься. Куда распуститься, почему и для чего - фиг их знает, всё туманно. Историческое обрамление, как понимаю, Китайская республика 1911 года. Армейские интриги, абсолютные произвол и коррупция, ну и прочее прилагающееся. Учитывая историческое развитие событий, сценаристам есть где развернуться. Да и принц Цин там с первой серии слоняется:
читать дальшеНо в центре - некая темная лошадка, возвратившийся после учебы в Японии студент, который был воспитан в самой богатой семье города, и даже считается наследником дома. От семьи, кроме слуг, осталась в наличии молодая хозяйка, на которой как бы обречен жениться главгерой. Дева хрупкая, но с хваткой бультерьера.
Родители главгероя погибли, "защищая порядок и закон", но кем они были, и что он такое сам - трудно по двум первым сериям сказать. Вожделенный Восьмеркой список, во всяком случае, у него.
Теперь дни снова будут становиться короче. Накануне Иванова дня здесь принято поднимать флаг в 18 часов, и спускать его только на следующий вечер, в 20:00. Никто уже не помнит, откуда пошла традиция, но мы решили, что так отмечают начало поры отпусков. В этом году флагу не пришлось мокнуть под холодным ветром!
читать дальшеКак обычно по праздникам, еда на столе самая простая, самая ленивая - новая отварная картошка с укропом, обязательно селедка в каком-то виде, да что-то на гриле, по предпочтениям. Мы решили предпочти форель. Белое токайское, годы назад подаренное мне дочерью одной пациентки, и в этом году осталось не открытым. Тоже - традиционно, потому что просто забыли. Но самые яркие воспоминания об этом празднике у нас из прошлого. Однажды, внезапно так шибанул грозовой порыв, что на наших глазах на соседском участке здоровенную березу переломило как спичку. А второй раз я не присутствовала, была на работе. Муж жарил колбасу на гриле, оставил гриль разогреваться, разложив колбаски уже на тарелке, 4 штуки. Когда снова вышел на терассу, колбасок было уже три. До сих пор не знаем, кто разжился четвертой
День мы посвятили работе. Поскольку метеосводка пообещала страшную жару всю нынешнюю неделю, мы стригли траву, пока на улице было нормально и ветерком обдувало. Да, и я участвовала. Колени поддержала эластичными лентами, спину - поддерживающим поясом, и вполне успешно два часа с газонокосилкой поработала. И мне даже почти ничего за это не было. Муж бегал со второй косилкой по другой стороне участка. Врач был прав, кстати - отчасти боли в ногах у меня из-за спины, с поясом становится терпимее двигаться. Комаров не очень много, и они в этом году снова такие, что укус зудит максимум два часа, если не меньше. То есть, антигистамины принимать не нужно. Пармы уже появились, но вот на их укусы я почти не реагирую, и шишки рассасываются минут за 20-30. Под пармами здесь понимают всех летучих-кусучих, кто не комар и не мошка. Вечером вылезла ещё с фотоаппаратом, чтобы сфотографировать пресловутую "северную невесту", вот она:
Нашлась и одна распустившаяся махровая роза на основе шиповника, хотя массово они цветут позже:
Ну и моя слабость, люпины. Хотя они и объявлены враждебным национальной природе видом-чужаком, но во многих местах их, к счастью, не истребили. Сильно надеюсь, что из-за недостатка бюджетных денег это безумие с истреблением люпинов и шиповников на государственном уровне прекратится. Авось, партия зеленых-эколухов увл«ечется чем-то другим. Ну как таких красавцев можно не любить???
Участок у нас, как я жаловалась, огромен, пол-гектара. Сами понимаете о размерах того, что вокруг дома, если два человека стригут его в две машины два часа! К счастью, часть участка оставили под пахотное поле, на котором сосед то овес сеял, то траву. Потом он вышел на пенсию, и, с нашего разрешения, передал этот участок какому-то своему знакомому, который даже представиться не зашел (что не типично для этих мест). Но он выращивает что-то масличное. Типа рапса, но белое. И благодаря этому, у нас теперь вокруг такое благоухание, что ах!
С этой же стороны у нас лежат несколько валунов, за которыми растет куст ревеня и симпатичные ирисы. Там же ранней весной еще лютики вылазят, и осенью - золотые шары и мелкие дикие астры. Любимое место всех котов, которые у нас перебывали. Они могли там сидеть долгими часами. И тихое место, безопасное, и всё видно вокруг, и неосторожные мыши их не замечают.
А потом я заметила, что у стены дома, с южной стороны, расцвели пионы, которые ещё днем были закрыты.
И вот по поводу праздника, мне вспомнился пост в жж какого-то чудака, чуть ли не в промо был недавно, что мы, "иммигранты" в других странах, всегда будем чужими среди чужих, мучимые дикой завистью к "партнерам" по праздникам, потому что эти праздники - не наши. Там что-то ещё про не-родину было. Что я могу сказать по этому поводу... Глупое это мнение. Родина есть у всех, и место проживания никак на это факт не влияет. Мне много где нравилось, и во многих местах, я знаю, мне было бы мило сердцу жить - в любом месте Англии, в Милане, в Гонконге, в Дели... Но это не предполагает мимикрии под коренных обитателей этих мест. Они мне нравятся и сами по себе, отдельно от меня. И почему же я должна им завидовать? Я лучше буду любоваться их жизнью, представлять их рутину, их будни. Как минимум в Англии, я была бы активна в приходской жизни, потому что там это - то самое место, объединяющее общими делами своих и чужих. В Дели я бы обросла знакомыми из университетской среды. В Гонконге через неделю знала бы окрестных лавочников, чтобы перебрасываться с ними шутками на ходу.
Но я живу в Финляндии, где некоторая асоциальность - нормальная норма и форма общения. Контакты вне ближнего круга - это контакты на работе, редко переходящие во что-то серьезнее хороших отношений. В некоторых старых районах, я видела традиции дворовых субботников и дворовых праздников, когда кто-то организовывает свой день рождения во дворе, и подтягиваются все соседи, но это, увы, традиция исчезающая, хотя "корона", кажется, её несколько реанимировала.
Большая часть праздников здесь совсем не имеет официальной подоплеки. На Рождество, Пасху люди украшают дома определенным образом и едят традиционные для этих праздников простые блюда. Да, поколениями вокруг стола ещё собираются, но всё реже и реже, норовя встречать с непосредственной семьей, а остальные гости приходят в другие дни, если приходят. Молодые поколения и вовсе всё чаще встречают Рождество, например, где-нибудь в другом городе, в гостинице, когда не надо пластаться с украшениями и готовкой.
На Иванов день народ просто-напросто жарит что-то на гриле и бухает в разных количествах, хотя, опять же, молодое поколение к алкоголю относится гораздо холоднее, чем их родители.
На 99% официальных праздников, просто поднимаются флаги - ну там день ветеранов, вооруженных сил, Евросоюза... Какие-то мероприятия где-то есть для тех, кого праздники касаются, но для остальных они - обычные будни. Международный женский день стали праздновать, ибо повод слопать тортик или пирожное. День отцов празднуют, хотя у многих отцы есть только биологически. День матерей очень празднуют, потому что матери есть у всех. Но это - тоже семейные праздники, повод посидеть за столом. Единственный официальный праздник, который реально празднуется - это День независимости. Но, опять же, для народа это означает залечь в кресла перед тв с 18 часов, и весь вечер обсуждать, кто из гостей на президентском приеме одет хорошо или плохо, сплетничать о скопившихся за годы слухах про политиков, и все такое. Можно ли реально почувствовать себя чужим на подобных праздниках жизни? Вряд ли.
Ах да, Первомай же, когда народ, закончивший лицей, здесь обряжается в шапочки с белым верхом. Накануне все молодые, опять же, бухают на карнавале, а на сам Первомай выползают на пикники в традиционные места. Вот это - реально чужая традиция в плане шапочек, но чужая она и для многих-многих финнов
А из моих, русских праздников, мы с мужем празднуем несколько менее небрежно, чем финны, Новый год, и всегда смотрим парад Победы.
Ну а теперь очередь дошла непосредственно до пяти дочерей Джона Невилла, маркиза Монтегю. Судьбу старшей, Анны, решили (не очень понятно, кто и почему решил) таким образом, что отправили её ко двору Катерины Невилл-Бонвилл-Гастингс, у которой дочь Сесилия была приблизительно одного с Анной возраста. И, судя по всему, дружба Сесилии и Анны сохранилась вплоть до 1520-х годов. Оттуда Анну выдали в 1481 году за Уильяма Стонора, у которых в бабках ходила неукротимая Алиса Чосер, а в дедах, соответственно – тот самый граф Саффолк, Уильям де ла Поль, через которого Маргарет Анжуйская правила Англией, потому что её муж, король, административной составляющей обязанностей короля не интересовался совсем. Джон де ла Поль, их сын, был первым мужем леди Маргарет Бьюфорт, которая, впрочем, поменяла его на Эдмунда Тюдора, сославшись, что такое решение подсказал ей святой, в ответ на её молитвы.
читать дальше Но была у Уильяма де ла Поля внебрачная дочь Джейн (Жанна), нажитая им, как гласит легенда, от какой-то французской монахини, которая сбежала с кравчиком Уильямом из монастыря. Забавно, что эту монахиню (если девица вообще была монахиней) повсюду называют даже по имени, Malyne de Cay. На самом же деле, Malyne – это имя персонажа из «Кентерберийских историй», это дочь мельника, которая весело провела ночь с клерком Алейном, и decay (упадок) в этой истории заключается в падении морали женских персонажей между рассказом рыцаря (где Эмили себя блюдет, это история любви, а не сексуального приключения), рассказом мельника, в котором Алисон отвергает любовника шутливо, и охотно капитулирует, и рассказом управляющего, в которой Малин охотно занимается сексом с незнакомцем. В рассказе же повара, женский персонаж – и вовсе замужняя проститутка, продающая свои прелести за деньги (см. анализ тонкостей произведения в «Geoffrey Chaucer: Building the Fragments of the Canterbury Tales», by Jerome Mandel). Судя по тому, что Джеффри Чосер умер за 30 лет до того, как его внучка вышла третьим браком за де ла Поля, не он вывел образ Малин из приключений благородного сэра де ла Поля во Франции, а, скорее, мать признанного Уильямом бастарда, Жанны, начали величать этим именем в семье с легкой руки (вернее, острого языка) леди Алисы. Под этим именем она и осталась в истории.
Жанну де ла Поль выдали замуж в семью Стоноров, в старинный и богатый оксфордширский род нетитулованных дворян (джентри), известный с 1156 года. Она и была матерью супруга Анны Невилл/Монтегю. В дальнейшей истории семейство известно двумя, связанными друг с другом, особенностями: умением выживать и сохранившейся в семейных архивах перепиской с самого 1290-го года. Кроме них, такими архивами располагали только Пастоны. Впрочем, кто знает, что лежит в архивах других старинных семей, ведь редко кто соглашается вытряхивать семейные тайны под лупу исторических исследований. Стоноры и по сей день живут в Стонор Парк. Вот этот домина просто включает в себя всё, что там строилось раньше. Причем, Стоноры там именно живут, хотя в доме проводятся регулярные экскурсии.
Сохранилось письмо Анны к мужу, подписанное «ваша новая жена» - она была третьей супругой у своего тридцатилетнего мужа. Не влазя в детали и особенности семейных дел Стоноров, надо сказать, что Уильям, в 1483 году примкнувший к бунту Бэкингема, был явлением крайне нетипичным для своего семейства. Дело в том, что английские джентри практически не участвовали в Войнах Роз. Они вообще воевали только в тех случаях, когда война слишком близко подходила к границам их владений, и когда речь шла о каких-то глобальных походах. Именно Стоноры принимали участие в Ирландской экспедиции в 1394 году, в походе Генри V в 1419-20 годах, и потом в битве при Стоук-Филд (за Генри VII, разумеется).
Но Уильям, который побыл и шерифом Оксфордшира, Беркшира и Девоншира, и главным управляющим Оксфордского университета, и прибыльно поторговал шерстью, и даже был коннетаблем Валлинфорд Кастл (совместно с Джоном де ла Полем, по-моему), ухитрился не только вмешаться в высокую политику, выступив против Ричарда III на стороне Бэкингема, но и принять участие в битве при Босуорте на стороне графа Ричмонда. В какой-то момент он даже стал сэром, но не ордена Бани, как кое-где пишется, а Knight Bachelor (Kt), то есть, рыцарем, не принадлежащим к рыцарскому ордену, посвященным лично королем, но без права на свое знамя и на свой рыцарский отряд. Похоронен он был, кстати, в Вестминстерском Аббатстве, в 1494 году. Уж кто его знает, чем ему так не угодил король Ричард. После смерти брата Анны, Джорджа Невилла, Стонор совершенно обоснованно считал, что часть оставшегося после паренька наследства принадлежит и его жене. Ричарда Глостера он об этом наследстве запрашивал - это известно, но не известно, какой он получил ответ, и получил ли. Могло ли это стать причиной предательства?
Анна же, его жена из Невиллов, умерла уже в 1486-м – как-то очень быстро жены у этого энергичного господина умирали, предшественница Анны вообще выдержала всего год, даже меньше. Тем не менее, сына и дочь она Стонору родила. Интересно, что этих детей, Джона и Анну, обоих связали с семьей Фортескью. Джон женился на Мэри Фортескью, и Анна вышла за сэра Адриана Фортескью. Джон умер 17-летним, по какой-то причине, и наследников оставить не успел. Анна, впрочем, тоже умерла молодой, в возрасте 24 лет, но успела родить двух дочерей, одна из которых позднее была выдана в семью Вентвортов, а вот вторую занесло в жены 10-го графа Килдэйра, известного как «Шелковый Томас». Впрочем, Анне Стонор-Фортескью, в каком-то смысле, повезло, что она умерла молодой. Её муж, сэр Адриан, стал жертвой интриги Святого престола, когда его, живущего в стране, отколовшейся от Рима, сделали рыцарем ордена св. Иоанна и приняли в доминиканский орден "черных фриаров" Оксфорда как светскую персону. Как следствие, в результате католического восстания 1538 года, сэр Адриан был признан советниками Генри VIII персоной чрезвычайно опасной, и в 1539 году был казнен без суда и следствия, просто по приговору парламента. Не пережил этого царствования и лорд Кильдэйр.
Увы, до дочерей Джона Невилла мы и в этой части не доберемся, потому что сначала надо разобраться с фигурой их отчима. После смерти маркиза Монтегю, его дети оставались с матерью некоторое время, но леди Изабель уже в 1472 году вышла замуж вторично. Причем, полагаю, несколько шокировав окружавших, потому что её выбор пал на до мозга костей ланкастерианского Уильяма Норриса. Он, конечно, признал, попав в плен после Таутона, победу дома Йорков, и до самого 1483 года вел себя прилично, но традиции его семьи сильно намекают на то, что что сэру Уильяму было просто свойственно острое политическое чутье на грядущую смену династии.
Меня лично удивило то, что леди Изабель, богатая вдова известного аристократа, маркиза, вышла замуж ниже своего статуса. Потому что если бы Уильям Норрис что-то из себя к моменту битвы при Таутоне представлял, то он бы её не пережил. Политикой Эдварда в отношении проигравшей стороны было прагматичное «уничтожать командиров, прощать рядовых». Тем не менее, первой супругой этого прозаичного господина была Джейн де Вер, сестра того самого 13-го графа Оксфорда, в браке с которым так пострадала сестра первого мужа леди Изабель, Маргарет Невилл. Более того, матушкой Уильяма Норриса была дама ордена Подвязки, который в 1440-х годах кому попало не раздавали. То есть, что-то интересное в этих людях было, если не в самом Уильяме, то в его родителях. Поэтому я полезла в историю семейства Норрисов из Иттендон Кастл, будучи толком «знакома» только с одним из них – с тем незадачливым бедолагой, который станет одним из козлов отпущения в процессе над Анной Болейн.
Сэр Джон Норрис
читать дальшеТем не менее, ничего сногсшибательного в истории семейства нет. Они были из числа тех, кого относили к группе «джентльменов», и вели (очевидно) свой род от Иво-Северянина ('le Norreys'), курьера короля Норвегии при дворе Генри I. И первым, вошедшим в историю членом интересующей нас ветви рода, был Ричард ле Норрейс, шеф-повар королевы Эдварда I, Элеаноры Кастильской. За службу он было пожалован манором в Оквеллсе, в 1283 году. Сэр Джон Норрис, отец интересующего нас Уильяма, был правнуком этого шеф-повара. Именно он построил в Оквеллсе тот основательный помещичий дом (в 1446 – 1456 гг), который стоит там до сих пор, хотя изнутри его несколько раз перестраивали за прошедшие века (особенно в 1880-х).
Вот этот сэр Джон Норрис был личностью интересной. Хотя берширкские исследования его семьи и утверждают, что супруга его хоть и была богатой наследницей по имени Алиса Мербрук, дамой ордена Подвязки она, все-таки, не была. Ошибка, до сих пор красующаяся в википедии, произошла из-за ошибки в интерпретации записей королевского гардероба. Что ж, это объясняет, почему её имени в списке кавалеров и дам ордена нет. Тем не менее, Иттендон Кастл в семью Норрисов принесла именно она (замок, тогда ещё просто манор, стал собственностью супругов в 1440 году, после смерти отца Алисы). Где-то до 1445 года сэр Джон исполнял обязанности церемонийместера при дворе Генри VI, а в 1445 году стал личным сквайром короля, и затем – хранителем королевского гардероба. Учитывая особенности его величества, синекурой эти должности точно не были. Впрочем, не поручусь, что до 1446 года Джон Норрис был «сэром» - рыцарем ордена Бани он стал в 1446 году. И вот после этого, он стал обустраивать семейное гнездо в Оквеллсе, причем, с несколько наивной гордостью, украсил витражи гербами жены и своих друзей – Уорвика (Ричарда Бьючема, отца супруги Кингмейкера), Сомерсета, Саффолка, и, конечно, короля и королевы. К слову, леди Алиса стала придворной дамой королевы Маргарет Анжуйской.
В 1448 году сэр Джон запросил и получил разрешение укрепить стены Иттендона и превратить его в замок.
Полагаю, что даже если Джон Норрис был «свежим» сэром, он был человеком очень могущественным. Во всяком случае, когда в Даремском кафедрале делали витражи по поводу визита королевской четы, на них появились и гербы Норрисов. Что не помешало ему очень плавно перейти в 1461 году на должность личного сквайра нового короля, Эдварда IV. Сэр Джон пережил двух жен, а вот третья, вдова мэра Лондона, пережила его. И вышла в 1466 году, через несколько месяцев после смерти сэра Джона, замуж за... Джона Говарда, будущего 1 герцога Норфолка, друга, консультанта и, в какой-то мере, наставника Ричарда Глостера.
А вот герой этого рассказа, сэр Уильям Норрис, старший сын сэра Джона, родившийся в 1433 году, совершенно точно был сэром с самой битвы при Нортхемптоне в 1460 году, после которой его произвел в рыцари сам король Генри VI. Тем не менее, его не сочли угрозой и не уничтожили после Таутона. А уже в 1461 году, по протекции папочки, полагаю, сэр Уильям начинает делать карьеру. В августе он становится управляющим двух королевских маноров – Кукэм и Брэй. В 1467 году он уже мировой судья Беркшира (и оставался на посту до самого 1483 года), а в 1468 – шериф Оксфордшира и Беркшира. В 1469 году Уильям Норрис стал личным сквайром Эдварда IV. Из-за вышеупомянутого потрясающего политического чутья, к демаршу Невиллов, начавшегося с восстановления Генри VI на троне и закончившемуся Барнетом, он не примкнул, и сохранил, таким образом, и голову, и статус, и работу.
Как и где маркиза Монтегю, овдовевшая в возрасте около 30 лет, встретила Ульяма Норриса, можно только догадываться. Их семейная история пересекалась через Невиллов и де Веров, но Норрис также был одним из тех, кто устраивал захоронение Джона Невилла и его брата в Бишем Эбби. В любом случае, будучи матерью и опекуном мальчика, который должен был наследовать отцу и дяде и был теоретически неправдоподобно богат, а практически – камнем на дороге самого короля, она не могла не быть вовлечена в сложные переговоры о будущем состояния как минимум своего покойного мужа. Соответственно, король вполне мог послать своего доверенного сквайра объяснить вдове, какой линии поведения ей стоит придерживаться. А то и просто очаровать, что было бы вполне в духе короля Эдди. Или запугать. Или запугать, а потом очаровать.
В любом случае, практически ровно через 4 года Изабель умерла. С Норрисом у нее был сын и две дочери, которые пережили мать, но умерли в раннем детстве. Тем не менее, Норрис закрепил за собой маноры Изабель: Окфорд в Девоне, Нолл и Готхалл в Сомерсете, Эстни и Эффорд в Хэмпшире, Шинли в Хертфордшире, и Rougherdecote (Ружедекот?) в Глостершире. Закрепил, формально, до совершеннолетия детей Изабель от первого брака, но как-то так всё и зависло, особенно после того, как Джорджа лишили титула герцога Бедфорда. Разумеется, Норрис напомнил королю, что теперь он – человек холостой, а значит, дочери Изабель у него оставаться не могут – неприлично. В принципе, у сэра Уильяма были две дочери от первого брака, в возрасте 6-7 лет на момент смерти Изабель, но не знаю, кто их воспитывал.
Shenley Wood
В общем, король счел, что уж поскольку Ричарду Глостеру достались теща и имущество тещи, то с тем же успехом он может воспитать и сироток-кузенов жены. Кстати, формальное опекунство Ричарда над этим детским садом оформили только в 1480 году, то есть Сьюзен Хиггинботем не права, обвиняя его в алчности (опекуны пользуются доходами от имущества опекаемых до их совершеннолетия). На самом деле, Ричард Глостер этих деток содержал и до, и после того, как опекунство было оформлено: их имущество так и оставалось у Норриса.
Возможно, это было одной из причин, по которой Норрис, через бунт Бэкингема, ретировался за границу после коронации Ричарда III, и примкнул впоследствии к графу Ричмонду. Или его политический нюх возвестил, что вскоре династия Йорков уступит место новой, и что пора заслуживать себе место под солнцем на будущее.